VI. Каторжник
Мы встретились. Мы снова втроем. Сын держит отца за одну руку, а я за другую. У него руки горят и дрожат, у меня холодные, как ледышки. Мальчик гладит ему руку, пальто, колени. Он скорее приходит в себя, чем мы, взрослые.
— Ты меня узнал с такой бородой? — наконец выговаривает отец.
— Узнал, — отвечает сын серьезно. — Ты теперь трубку куришь?
— Трубку. Ты почему догадался?
— У тебя в кармане трубка.
— Верно, — он достал трубку и берет ее в рот.
Как странно... Лицо и то, и не то. Сколько веков прошло с тех пор, как мы смотрели в последний раз друг на друга. Или это было в какой-то другой жизни? На кого он похож?
Знаю.
Суриков. Стрельцы перед казнью. Тех кончили, этого помиловали, но ходит он, как наполовину казненный. Он страшно бледен, но от ветра, от житья в холодных бараках кожа загрубела, потемнела. По лицу лежат черные тени: под глазами, под обросшими скулами, вокруг рта. Черная борода выросла, как попало; из-за нее лицо еще больше кажется несовременным, нездешним. Шея ужасна: худая, сухая, она торчит из ворота застиранной, грубой рубашки с завязками вместо запонок или пуговиц. Кажется, будто голова не по шее, слишком тяжела. Руки, как шея, — жесткие, загрубелые и страшно худые. Как жутко на него смотреть! Год назад его увели из дому молодым и сильным: ему было сорок два года, но ему давали тридцать пять. Сейчас нельзя было сказать, что он старик, но видно было, что жить ему осталось недолго.
Открывается окно.
— Гражданка, ваш документ.
Подаю документы: трудкнижка (паспорт), профсоюзная книжка.
— Получите разрешение на свидание. Распишитесь. Документы получите по окончании свидания.
Как будто надо обрадоваться, что все же нам дали право видеться в течение пяти дней, но я не могу. Передо мной все плывет, как в тумане.
Теперь мы втроем идем по улице. Отец держит сына за руку, я иду рядом. На нем огромные сапоги, и он шагает по грязи, будто так и надо. Сын, забыв про все на свете, кроме того, что папка с ним, старается шагать с ним в ногу, без умолку рассказывает про школу, про меня, как я домой из тюрьмы пришла, как он меня теперь никуда не отпускает, чтоб я не потерялась опять. Вижу, что отец не понимает, что тот ему щебечет, только слушает его звонкий голосок.
— Какой я дурак, что заставляю вас хлюпать по такой грязи, — спохватывается муж, видя, что я отстаю. — Я привык. Нам не разрешали ходить по мосткам, только недавно перестали за это преследовать, я и отвык.
— Папка, это ничего, я тоже не люблю по мосткам ходить, тут не очень грязно, — уверяет сын, зачерпывая полные калоши.
— «Лужи-пай, они сухие», — усмехается грустно отец, вспоминая, как мальчик говорил, когда крохотный шлепал по строго-настрого запрещенным лужам и убеждал сам себя, что преступление его не столь велико.
Бедный ты мой мальчонок, мог ли кто думать, что тебе придется шлепать по лужам этой жестокой советской каторги!
— Куда ж мы идем? — спрашивает отец. — Где вы остановились? Так ужасно, что я ничего, ничего не мог для вас сделать: нас держат в лагере, за проволокой, в городе ни с кем разговаривать нельзя, я прямо не знал, что с вами будет. И поезд приходит ночью.
Он так разволновался, как будто для нас все это еще было впереди.
— Папка, ты знаешь, мама пошла ночью с какой-то незнакомой женщиной.
— Ну? — встревожено спрашивает отец.
— И вышло все прекрасно, — успокаиваю я. — Это поморка, здешняя старожилка.
— Поморы хорошие люди. Это лучше, чем в гостинице, там сплошной сыск. Но только мне сейчас нельзя к вам, мне надо на работу.
— Как? Папка, милый, почему?
Мы с сыном так огорчаемся, что отец сдается, хотя, быть может, и это риск в здешней каторжной жизни.
— Я зайду на минутку, потом пойду на работу, а к четырем вернусь, день скоро пройдет.
Как тяжко каждую минуту знать, что ты на цепи.
— Это необыкновенный случай, что мне дали разрешение, и мы увиделись в тот же день, я это заслужил своим горбом.
— Хорошее утешение! — думаю я про себя со злобой. Не могу видеть его рабом, все нутро бунтует. Мы входим в нашу калитку. Мальчика забавляют деревенские запоры: потянешь за веревочку — дверь открыта. Отец идет за ним все более робко. Он отвык от нормального людского жилья, подавлен тем, что все запрещено; его смущает каждый шаг.
— Ты, что же это, так и входишь в чужие двери? — останавливает он сына.
— А что? — говорит тот, не понимая, в чем дело. — Здесь все двери так открываются.
Собака лежит в сенцах и, признав нас за своих, уже не лает.
— Иди, иди, тут кухня, а потом наша комната. Мы входим в кухню. Отец останавливается у самого порога. У него, действительно, жуткая фигура. Сапожищи из грубой кожи гремят по полу, как каменные, когда-то прекрасное кожаное пальто все в пятнах, карманы порваны, пуговицы поломаны или оторваны, меховая шапка вытерта и свалялась клочьями. Он держит ее в руках и смущенно кланяется хозяйке.
Жалею ли я, что на нем нет отглаженного костюма и чистого воротничка? Нет. Мне мила его всклокоченная постаревшая голова, его ужасные сапожищи, но мне невыносимо видеть, как он стоит у порога крестьянской избы и чувствует себя последним парией.
— Пожалуйте, здравствуйте-ко, со свиданием! — говорит приветливо хозяйка. — Проходите-ко в избу...
— Грязный я очень... Сапоги вот... — показывает он смущенно.
— Чего тут, какая тут грязь, вымыл и — чисто. Нонче еще не прибрались. Вон куры нагадили, срам, простите уж! — бросается она ловить и загонять в курятник у печки кур и нарядного, нахального петуха, который шагает по кухне, стуча жесткими лапами, и вдруг, задрав голову, начинает орать во все горло, к большому возмущению хозяйки.
— Сапоги-то оботри, — приходит старуха на выручку моему мужу, протягивая ему веник.
Он присаживается на узкую лавку, старательно вытирает ноги и осторожно проходит в комнату. У него стали другие движения: медленные, неловкие: или это оттого, что ему так непривычно в доме?
В комнате он тихо притворяет за собой дверь, протягивает руку мне, сыну. Так мы стояли, так прощались, когда его уводили в тюрьму. Горе, горше смерти, горе всего пережитого за год гонений, поднимается, глушит.
Я хочу радоваться — не могу. Хочу сказать ему, что весь свой тюремный срок жила мыслью о нем, страстным желанием видеть его еще раз, и ничего не могу сделать с собой, не нахожу ни единого слова. Хочу улыбнуться и вижу, что у него глаза полны слез, которые стоят не скатываясь, между черными ресницами, под набухшими тонкими веками.
— Папочка, миленький папочка, ты не плачь, — шепчет мальчик, гладя отца по руке. — Ты видишь, мы к тебе приехали, мы опять к тебе приедем, папочка, бедненький!
Как все на свете перевернулось: сын утешает отца, как маленького. У мальчишки все же есть какое-то место в жизни, а у отца... В сердце у меня все наизнанку вывернулось, ничего не понимаю, что сказать, что сделать.
Он что-то говорит, ласково смотрит на меня, совсем забыв о себе. Я спрашиваю его о том, как он живет, а сердце не отпускает та едкая ненависть, которая зародилась у меня в тюрьме и вновь загорелась во мне здесь, когда я увидела каторжников, спешащих на работу, заполнив меня всю.
— Мне, правда, много легче, чем другим. Мне дали вторую категорию, — проговаривается он.
— Что это значит?
— По состоянию здоровья.
— Что нашли?
— Миокардит и...
— И?
— Легкие, — отвечает он конфузясь.
Довели! И это сделали с человеком, который мог, из озорства, носить тяжести наперегонки с профессиональными грузчиками. Кончили человека в год.
— Мне все-таки надо идти, — напомнил он, словно извиняясь. — Не хочется сейчас нарываться на неприятности. Я скоро вернусь.
— Идем, папочка, я тебя провожу, — поддержал его сынишка, который все время следил за каждым нашим словом.
Ушли. Я осталась. Сидела на том же стуле и думала. Ко мне вернулись спокойствие и ясность мысли. А мысль была одна — ненависть.
Ни тюрьма, ни этот лагерь не заставят меня, что называется, «поправеть», но большевики — это не революция. Правительство, преследующее лучших граждан страны, превращающее их в рабов, не заслуживает ни оправдания, ни прощения. Во имя чего это делается? Во имя социализма? Какая галиматья! Социализму нужны концлагеря? Социализм строят эти раскормленные гепеусты, в то время как изголодавшиеся, обессиленные люди должны спешить на подневольный труд?
Какой зловредный идиот посмеет назвать этот путь социализмом?
Часть III. Концлагерь
Записки «вредителя». Часть III. Концлагерь
26. Поход глазами туристов. Коммуникативные отношения в группе Игоря Дятлова на основании анализа походных фотоснимков. Доказательство наличия у членов группы большего числа фотоаппаратов, нежели зафиксировано материалами уголовного дела
Перевал Дятлова. Смерть, идущая по следу... 26. Поход глазами туристов. Коммуникативные отношения в группе Игоря Дятлова на основании анализа походных фотоснимков. Доказательство наличия у членов группы большего числа фотоаппаратов, нежели зафиксировано м
Уже после завершения публикации первого варианта этого очерка в январе 2011 г. Алексей Владмирович Коськин, екатеринбургский исследователь трагедии группы Дятлова, разместил в открытом доступе фотографии, сделанные участниками похода. Речь идёт о фотоплёнках найденных в фотоаппаратах Кривонищенко, Дятлова, Золотарёва и Слободина, а также отдельных плёнках, обнаруженных среди вещей погибших туристов в палатке. Всё это фотонаследство после закрытия уголовного дела очутилось на руках следователя Иванова и уже после смерти последнего было передано его вдовой "Фонду памяти группы Дятлова". Алексей Владимирович Коськин сделал огромное дело, предоставив нам удивительную возможность взглянуть на поход группы Игоря Дятлова глазами его непосредственных участников. Вот ссылка на страницу "fotki.yandex.ru", которая принадлежит Коськину (точный адрес: http://fotki.yandex.ru/users/aleksej-koskin/album/159799/). Любой желающий может пройти туда и рассмотреть фотографии - они того стоят. Представленный материал необыкновенно познавателен не только с точки зрения обывательского любопытства, он также весьма информативен с точки зрения криминалистического исследования, поскольку несёт в себе большой объём невербальной информации, проливающей свет как на истинные условия, в которых проходил поход, так и отношения внутри группы. О чём идёт речь? Криминальными психологами давно замечено, что большой объём значимой для следствия информации может быть получен невербально, т.е. без словесного контакта с источником информации. Человек подчас очень многое сообщает о себе, своём настроении и самочувствии языком поз, телодвижений, моторикой неконтролируемых движений и т.п.
Глава XXI
Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». Глава XXI. От Маврикия до Англии
Остров Маврикий, его красивый вид Громадное кольцо гор, расположенных в виде кратера Индусы Остров св. Елены История изменения растительности Причина вымирания наземных моллюсков Остров Вознесения Изменение ввезенных крыс Вулканические бомбы Пласты инфузорий Баия Бразилия Великолепие тропического пейзажа Пернамбуку Своеобразный риф Рабство Возвращение в Англию Обзор нашего путешествия 29 апреля. — Утром мы обогнули северную оконечность острова Маврикий, или Иль-де-Франс. Открывшийся перед нами вид на остров вполне оправдал наши ожидания, возбужденные многочисленными известными описаниями его красот. На переднем плане раскинулась пологая равнина Панплемусс с разбросанными по ней домами; обширные плантации сахарного тростника окрашивали ее в ярко-зеленый цвет. Яркость зелени была тем более замечательна, что этот цвет бросается в глаза обыкновенно лишь с очень короткого расстояния. К центру острова над прекрасно возделанной равниной поднимались группы лесистых гор; их вершины, как то обыкновенно бывает с древними вулканическими породами, представляли собой ряд необычайно острых пиков. Вокруг этих вершин собирались массы белых облаков, словно для того, чтобы усладить взоры путешественника. Весь остров с его пологой "прибрежной полосой и горами в середине был полон какого-то безукоризненного изящества; пейзаж казался взору гармоничным (если позволительно так выразиться). Большую часть следующего дня я провел, гуляя по городу и посещая разных лиц. Город довольно велик и насчитывает, говорят, 20 тысяч жителей; улицы очень чистые и правильные.
Chapter XIV
The pirates of Panama or The buccaneers of America : Chapter XIV
What happened in the river De la Hacha. THESE four ships setting sail from Hispaniola, steered for the river De la Hacha, where they were suddenly overtaken with a tedious calm. Being within sight of land becalmed for some days, the Spaniards inhabiting along the coast, who had perceived them to be enemies, had sufficient time to prepare themselves, at least to hide the best of their goods, that, without any care of preserving them, they might be ready to retire, if they proved unable to resist the pirates, by whose frequent attempts on those coasts they had already learned what to do in such cases. There was then in the river a good ship, come from Carthagena to lade with maize, and now almost ready to depart. The men of this ship endeavoured to escape; but, not being able to do it, both they and the vessel fell into their hands. This was a fit purchase for them, being good part of what they came for. Next morning, about break of day, they came with their ships ashore, and landed their men, though the Spaniards made good resistance from a battery they had raised on that side, where, of necessity, they were to land; but they were forced to retire to a village, whither the pirates followed them.
Часть I. Советский подплав в период Гражданской войны (1918-1920 гг.) [11]
Короли подплава в море червонных валетов. Часть I. Советский подплав в период Гражданской войны (1918–1920 гг.)
Черное море
«Шнелльботы». Германские торпедные катера Второй мировой войны. «Шнелльботы» на войне. Черное море
Черное море стало последним театром войны, на котором появились германские торпедные катера. Решение о развертывании здесь небольшого флота для ведения «прибрежной войны» (ПЛ II серии, рейдовые тральщики, десантные корабли типа MFP и т.д.), после ряда проволочек (Впервые вопрос о переброске ТКА на Черноморский театр рассматривался в ставке Гитлера на совещании по военно-морским вопросам в конце июля 1941 года. В результате было решено использовать «шнелльботы» в Ла-Манше, а на юг отправить болгарские и румынские катера, построенные на немецких (болгарский F-3, бывший германский S-1) и голландских (два болгарских и четыре румынских катера) верфях), было принято в конце 1941 года. Реально же оно не могло быть осуществлено до весны будущего года. В числе прочих подразделений кригсмарине планировалось перебросить и флотилию торпедных катеров. Выбор пал на 1-ю флотилию (корветтен-капитан Хейнц Бирнбахер), как наиболее подготовленную. К концу декабря пять из шести катеров (S-26, S-27, S-28, S-40 и S-102) после профилактического ремонта были сосредоточены в Гамбурге. Шестой - S-72 - вступил в строй в феврале 1942-го и присоединился в самый последний момент. Операция началась в конце того же месяца, сразу после вскрытия Эльбы и Дуная (По другим данным, флотилия с декабря 1941 по март 1942 года проделала путь до Инголыитадта и в конце месяца, после вскрытия Дуная, начала спуск катеров на воду). Процедура перевода кораблей на Черное море была весьма неординарной технической операцией. После снятия вооружения и двигателей максимально облегченные «шнелльботы» буксировались вверх по Эльбе до Дрездена.
Новейшее время
Новейшее время : период с 1918 года по настоящее время
Новейшее время : период с 1918 года по настоящее время.
Куэва-де-лас-Манос
Куэва-де-лас-Манос. Датировка: по одной из версий, между 11 000 и 7 500 годами до н.э.
Рисунки на стенах пещеры на юге Аргентины, провинция Санта-Крус, Патагония. Наиболее известны изображения человеческих рук. Откуда и название: «Cueva de las Manos» - по-испански «Пещера рук». Помимо отпечатков рук, имеются сцены охоты и другие рисунки. Датировки изображений рук пещер Куэва-де-лас-Манос разные - от VI-II в.в. до н.э до XI-X тыс. до н.э. В принципе, материальные обстоятельства таковы, что делать предположения на этот счет трудно. Имеющиеся оценки базируются на датировке сопутствующих находок в пещере.
Chapter XXI
The voyage of the Beagle. Chapter XXI. Mauritius to England
Mauritius, beautiful appearance of Great crateriform ring of Mountains Hindoos St. Helena History of the changes in the Vegetation Cause of the extinction of Land-shells Ascension Variation in the imported Rats Volcanic Bombs Beds of Infusoria Bahia Brazil Splendour of Tropical Scenery Pernambuco Singular Reef Slavery Return to England Retrospect on our Voyage APRIL 29th.—In the morning we passed round the northern end of Mauritius, or the Isle of France. From this point of view the aspect of the island equalled the expectations raised by the many well-known descriptions of its beautiful scenery. The sloping plain of the Pamplemousses, interspersed with houses, and coloured by the large fields of sugar-cane of a bright green, composed the foreground. The brilliancy of the green was the more remarkable because it is a colour which generally is conspicuous only from a very short distance. Towards the centre of the island groups of wooded mountains rose out of this highly cultivated plain; their summits, as so commonly happens with ancient volcanic rocks, being jagged into the sharpest points. Masses of white clouds were collected around these pinnacles, as if for the sake of pleasing the stranger's eye. The whole island, with its sloping border and central mountains, was adorned with an air of perfect elegance: the scenery, if I may use such an expression, appeared to the sight harmonious. I spent the greater part of the next day in walking about the town and visiting different people.
1200 г. до н.э. - 800 г. до н.э.
C 1200 г. до н.э. по 800 г. до н.э.
От Катастрофы Бронзового века между 1200 г. до н.э. и 1150 г. до н.э. до конца древнегреческих Темных веков примерно в 800 г. до н.э.
7. Когда же туристы ставили палатку на склоне Холат-Сяхыл?
Перевал Дятлова. Смерть, идущая по следу... 7. Когда же туристы ставили палатку на склоне Холат-Сяхыл?
Какова была официальная (т.е. следствия) точка зрения на события, связанные с гибелью группы Дятлова, к середине марта 1959 г.? На основании изучения следов группы в районе лабаза (обнаруженного, напомним, 2 марта 1959 г.), дневников членов группы, найденных в палатке (Дорошенко, Дятлова, Колмогоровой, Кривонищенко и Тибо-Бриньоля) считалось доказанным, что 31 января 1959 г. группа вышла к подножию Холат-Сяхыл и даже сделала попытку подняться по склону. Сильный ветер заставил туристов вернуться к реке Ауспия и стать на ночлег в лесу перед горой. Ночь на 1 февраля прошла благополучно, группа встала поздно, хорошо отдохнувшей. Некоторое время после подъёма ушло на подготовку и приём пищи, после чего туристы приступили к устройству лабаза. Выдвижение из долины Ауспии вверх по склону Холат-Сяхыл последовало примерно в 15 часов, т.е. довольно поздно, принимая во внимание малую продолжительность светового дня. Заход Солнца 1 февраля д.б. последовать, согласно календарю, в 17:02. В фотоаппаратах членов группы, найденных в палатке, были обнаружены кадры, сделанные в условиях низкой освещённости (сейчас эти фотоснимки широко распространены в Интернете, в частности их можно видеть в весьма информативной подборке фотоматериалов, составленной Коськиным Алексеем Александровичем, исследователем трагедии группы Дятлова). Прокурор-криминалист Иванов, оценив качество изображений и светочувствительность плёнки (равную 65 ед.), определил время фотографирования - около 17 часов.