Глава 5
Наступил безрадостный 1916 год, и внешний вид улиц Петрограда отражал общие настроения. Ввели нормирование продовольствия, женщины в невообразимых одеждах часами стояли в длинных очередях за хлебом. Эти толпы людей неопрятного вида производили удручающее впечатление. В ряде районов страны имелись хлебные запасы, но в условиях расстройства железнодорожного сообщения густонаселенные центры страдали от нехватки еды.
Люди выглядели озлобленными и угрюмыми. Они набивались в трамваи плотной массой, толкались и были готовы вцепиться друг другу в горло по малейшему поводу. Все лучшие лошади и автомобили были реквизированы армией, оставшиеся клячи и старые колымаги придавали городу неприглядный вид. Не украшали его и резервисты второй и третьей очереди, занимавшиеся строевой подготовкой на улицах: пожилым мужчинам, часто с брюшком, явно недоставало лихой военной выправки; в свободное время эти солдаты в своей мешковатой форме выглядели особенно нелепо и неловко поеживались под пристальными взглядами патрулей военной полиции.
Мировая война продолжалась уже третий год, и Россия, подобно всем другим странам, переживала состояние усталости. Не произошло никаких существенных сдвигов, мир был так же далек, как и прежде. Когда пришли вести о впечатляющих успехах русских войск на Турецком фронте и блестящем наступлении генерала Брусилова против австрийцев, временно вернулись надежды на лучшее. Однако ожидание победы постепенно сошло на нет, общественное внимание вновь переключилось на правительство, которое, казалось, стремилось парализовать действия армии.
Ни одно правительство не может провести страну через войну, не подвергаясь критике. Люди легко забывают о том, что война требует жертв, и ожидают от власти невозможного. Когда отсутствуют достижения в компенсации за неизбежные жертвы, патриоты обрушиваются на лиц, занимающих руководящие посты, а общественное мнение требует замены их другими, способными добиться осязаемых результатов. Справедливы обвинения против власть имущих или нет, но неизбежно следуют перемены в правительстве, ради того чтобы сохранялась вера народа в конечную победу.
Требования смены руководства звучали в каждой стране, участвовавшей в войне. В Англии пришлось уйти в отставку Асквиту, и Ллойд Джордж сформировал новый кабинет министров. Во Франции к руководству призвали 76-летнего Клемансо. В Германии Бетману-Гольвегу пришлось уступить место преемнику. В большинстве случаев новые руководители не смогли сделать больше, чем предшественники, но перемены во власти сами по себе были призваны укрепить моральный дух нации.
Российские власти тоже прибегали к средствам спасения от быстро нарастающего недовольства. Но если в других странах кадровые перестановки во власти давали нужный эффект, восстанавливали доверие общества и здравый смысл диктовал выдвижение людей, способных привлечь внимание соотечественников, в России каждая такая перестановка неизменно влекла за собой ухудшение ситуации. В период, когда спасти положение мог лишь популярный деятель, наделенный исключительными способностями и обладающий безупречной репутацией, правительство возглавил новый премьер-министр.
Если деморализация страны планировалась заранее, то для этого нельзя было изобрести средства лучшего, чем назначение в качестве главы кабинета Штюрмера. Престарелый бездарный бюрократ, он мгновенно возбудил в общественном мнении новые страхи и сомнения. Назначение Штюрмера открыто приписывали влиянию Распутина, и человек подобного уровня, без сомнения, годился лишь на роль орудия в руках интриганов, не более того. Вдобавок он был известен своими прогерманскими настроениями.
После прихода Штюрмера, словно в подтверждение сомнений в дееспособности властей предержащих, последовала отставка министра иностранных дел Сазонова. Этот способный, образованный и честный человек снискал в обществе уважения больше, чем любой другой член кабинета. Люди считали, что его присутствие в правительстве способствовало срыву германских интриг и служило гарантией того, что правительство не поступится национальными интересами.
Когда газеты опубликовали краткое сообщение об отставке Сазонова, общество оцепенело. Все пришли к заключению, что прогерманская партия в правительстве добилась важной победы. Это впечатление усугублялось тем, что ненавистный Штюрмер получил портфель министра иностранных дел в дополнение к своим функциям в качестве главы правительства.
Последний удар обществу нанесло назначение на пост министра внутренних дел Протопопова. Беспринципный и крайне сумасбродный, он был не в состоянии выработать или проводить какую-либо политику. В условиях войны Протопопов по возвращении в Россию из Англии вступил в Стокгольме в контакт с неофициальными представителями германских властей. Этим он заслужил в общественном мнении клеймо предателя. Новый министр внутренних дел тоже являлся близким другом Распутина и принадлежал к деятелям, вызывавшим подозрения и тревогу россиян.
Назначение таких людей на ключевые государственные посты производило ошеломляющее впечатление, общество пыталось найти объяснение столь самоубийственному курсу. Напрашивался вывод, что правительство замышляет внезапный поворот во внешней политике и что формирование кабинета министров из сомнительных деятелей является предварительным шагом в этом направлении. Объяснение могло быть одно: правительство совершенно потеряло голову и находится на грани краха. Это подкреплялось и бесконечными мелкими кадровыми перестановками, сопровождавшими основные, столь же нелепые назначения. Министров кабинета отправляли в отставку, вновь назначали, перемещали из департамента в департамент, пока газеты не принялись открыто высмеивать каждую перестановку как «министерскую чехарду».
Когда, выступая в Думе, профессор Милюков задал знаменитый вопрос: «Что это: измена или глупость?» – он лишь озвучил сомнения, терзавшие россиян. Каков бы ни был ответ на этот вопрос, становилось абсолютно очевидным, что, пока штюрмеры и Протопоповы продолжают править в России, надежды на победу неосуществимы.
Это произвело соответствующий эффект. В основном жизнь общества в месяцы, непосредственно предшествовавшие революции, протекала вполне нормально. Ее ежедневный распорядок не менялся, люди занимались привычными делами. Продолжали функционировать развлекательные учреждения: театры, кино, концертные залы, благотворительные базары. Однако люди пытались найти новые способы избавления от депрессивного состояния.
В общество внедрились йога и другие метафизические учения, которые получили широкое распространение. В качестве другой крайности, естественное и здоровое веселье уступило место необузданным эмоциям. Один из наиболее популярных персонажей в водевилях появлялся в белом облачении Пьеро на фоне черной бархатной занавеси. С лицом, покрытым толстым слоем пудры, он выглядел призраком на черном фоне. Этот бесконечно трогательный персонаж, поющий печальные песни жалобным голосом, внушал аудитории чувство безнадежности и вызывал сочувственные аплодисменты.
Причуды играли ведущую роль во всех видах искусства. Модным поэтом стал Игорь Северянин, стихи которого были насыщены огромным количеством «сверхизысканной» лексики, перенасыщены неологизмами, изощренными фантазиями, увлекавшими усталых людей в экзотические страны – «из Москвы в Нагасаки, из Нью-Йорка на Марс», рассказывали о тропических морях и замках, об изысканных наслаждениях «ананасами в шампанском», о желании «трагедию жизни превратить в грезофарс».
Однажды в субботу, получив увольнительные на выходные дни, я и мой товарищ по училищу решили посетить концерт, где Игорь Северянин выступал с чтением своих стихов. Среди почитателей его таланта такие выступления получили известность как «поэзоконцерты». Заняв в зале свои места, мы тотчас окунулись в атмосферу эмоционального напряжения. Когда на сцену вышел Северянин, его встретила буря аплодисментов, вслед за которой сразу же установилась томительная тишина ожидания. Поэт, высокий, не слишком пропорционально сложенный мужчина с головой и руками, как-то не соответствовавшими его фигуре, неуклюже двинулся по сцене в один из углов и начал чтение стихов под сопровождение фортепьяно.
Поэтические произведения, декламировавшиеся в странной монотонной манере, следовали одно за другим без малейшей перемены в темпе или тональности. Выступление показалось нам бессмысленным и абсурдным, но на аудиторию произвело поразительное впечатление. У части присутствовавших на глаза навернулись слезы, другие рыдали непосредственно в моменты поэтических «заклинаний», третьи казались загипнотизированными странными словами и беспрерывной декламацией. Каждый из присутствующих стремился показать, что ценит и чувствует стихи больше и сильнее, чем сосед. Воздух был словно наэлектризован.
Как только декламация закончилась, мы с приятелем поспешно надели пальто и направились к двери. На ступенях лестницы, по которой мы спускались, нам встретилась женщина с растрепанными волосами. Она схватила за локоть моего товарища и прокричала:
– Где он?! Где мой луч света?!
Мой друг ответил с подчеркнутой вежливостью:
– Мадемуазель, если есть проблемы с лучами света, вам лучше обратиться к швейцару.
Женщина окинула его остекленевшим, невидящим взглядом и поспешила вверх по лестнице. Мы прошли несколько кварталов по зимнему, морозному Петербургу, прежде чем смогли освободиться от ощущения массовой истерии.
Это было, конечно, крайнее ее проявление, и, как правило, состояние людей выражалось в не столь яркой форме. Более распространено было молчаливое принятие неизбежного, апатия, которую прошибить было невозможно. Исключением стала неожиданная насильственная смерть Распутина. Вести о ней поступили за несколько дней до Рождества и вселили на короткое время надежду на освобождение от мороки.
В училище мы покупали утренние газеты, когда возвращались после завтрака из просторной столовой в казармы. В тот день достаточно было беглого взгляда на газету, чтобы понять: произошло важное событие.
Цензоры вымарали целые колонки, на первой странице в разных местах газетных листов проглядывали на белом поле лишь фрагменты печатного текста. Оставалось несколько слов, которые весьма невнятно поведали историю об обнаружении подо льдом тела Распутина.
Курсанты сдержанно выражали свои чувства. Они перекинулись о событии лишь несколькими словами, но можно было безошибочно определить, что оно радует их. Люди, организовавшие убийство Распутина, воспринимались как патриоты, избавившие страну от злейшего врага. Перспективы грядущего года виделись в радужном свете, и курсанты уходили на рождественские каникулы в радостном настроении, отражавшем общее состояние умов в стране.
Однако ожившие было надежды оказались напрасными. Очень скоро стало очевидным, что, хотя Распутина не стало, его влияние продолжало воздействовать на ход событий. Протопопов и несколько других столь же одиозных деятелей поддерживали тесные контакты с императрицей, определяя политику и ведя страну к пропасти. Под их руководством правительство допускало одну глупость за другой, восстанавливая против себя общество и вселяя отчаяние в души русских патриотов.
Chapter X
The voyage of the Beagle. Chapter X. Tierra Del Fuego
Tierra del Fuego, first arrival Good Success Bay An Account of the Fuegians on board Interview With the Savages Scenery of the Forests Cape Horn Wigwam Cove Miserable Condition of the Savages Famines Cannibals Matricide Religious Feelings Great Gale Beagle Channel Ponsonby Sound Build Wigwams and settle the Fuegians Bifurcation of the Beagle Channel Glaciers Return to the Ship Second Visit in the Ship to the Settlement Equality of Condition amongst the Natives DECEMBER 17th, 1832.—Having now finished with Patagonia and the Falkland Islands, I will describe our first arrival in Tierra del Fuego. A little after noon we doubled Cape St. Diego, and entered the famous strait of Le Maire. We kept close to the Fuegian shore, but the outline of the rugged, inhospitable Statenland was visible amidst the clouds. In the afternoon we anchored in the Bay of Good Success. While entering we were saluted in a manner becoming the inhabitants of this savage land. A group of Fuegians partly concealed by the entangled forest, were perched on a wild point overhanging the sea; and as we passed by, they sprang up and waving their tattered cloaks sent forth a loud and sonorous shout. The savages followed the ship, and just before dark we saw their fire, and again heard their wild cry. The harbour consists of a fine piece of water half surrounded by low rounded mountains of clay-slate, which are covered to the water's edge by one dense gloomy forest. A single glance at the landscape was sufficient to show me how widely different it was from anything I had ever beheld.
Часть I. Время террора
Записки «вредителя». Часть I. Время террора
Обращение к абхазскому народу
Гамсахурдия З. 12 марта 1991
Дорогие соотечественники! Братство абхазов и грузин восходит к незапамятным временам. Наше общее колхское происхождение, генетическое родство между нашими народами и языками, общность истории, общность культуры обязывает нас сегодня серьезно призадуматься над дальнейшими судьбами наших народов. Мы всегда жили на одной земле, деля друг с другом и горе, и радость. У нас в течение столетий было общее царство, мы молились в одном храме и сражались с общими врагами на одном поле битвы. Представители древнейших абхазских фамилий и сегодня не отличают друг от друга абхазов и грузин. Абхазские князя Шервашидзе называли себя не только абхазскими, но и грузинскими князями, грузинский язык наравне с абхазским являлся родным языком для них, как и для абхазских писателей того времени. Нас связывали между собой культура "Вепхисткаосани" и древнейшие грузинские храмы, украшенные грузинскими надписями, те, что и сегодня стоят в Абхазии, покоряя зрителя своей красотой. Нас соединил мост царицы Тамар на реке Беслети близ Сухуми, и нине хранящий старинную грузинскую надпись, Бедиа и Мокви, Лихны, Амбра, Бичвинта и многие другие памятники – свидетели нашего братства, нашого единения. Абхаз в сознании грузина всегда бил символом возвышенного, рыцарского благородства. Об этом свидетельствуют поэма Акакия Церетели "Наставник" и многие другие шедевры грузинской литературы. Мы гордимся тем, что именно грузинский писатель Константинэ Гамсахурдиа прославил на весь мир абхазскую культуру и быт, доблесть и силу духа абхазского народа в своем романе "Похищение луны".
5000 - 3300 BC
From 5000 to 3300 BC
Transition period between the Neolithic and the Bronze Age: copper is used in some regions, but no true bronze alloys are in common use yet.
Глава XX
Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». Глава XX. Остров Килинг. Коралловые образования
Остров Килинг Своеобразный вид острова Скудость растительности. Перенос семян Птицы и насекомые Прибыль и убыль колодцев Поля отмерших кораллов Камни, переносимые в корнях деревьев Крупный краб. Жгучие кораллы Рыба, питающаяся кораллами Коралловые образования Лагунные острова, или атоллы Глубина, на которой могут жить рифообразующие кораллы Огромные площади, по которым разбросаны низменные коралловые острова Опускание их оснований Барьерные рифы. Окаймляющие рифы Превращение окаймляющих рифов в барьерные и в атоллы Свидетельства в пользу изменений уровня Проходы в барьерных рифах Мальдивские атоллы, их особое строение Отмершие и затопленные водой рифы Области опускания и поднятия Распределение вулканов Опускание медленное и в громадных размерах 1 апреля. — В виду показались острова Килинг, или Кокосовые, лежащие в Индийском океане, на расстоянии около 600 миль от берегов Суматры. Эта группа — один из лагунных островов (или атоллов) кораллового строения, похожий на острова Низменного архипелага, поблизости от которого мы проходили. Когда наш корабль подошел ко входу в канал, к нам выехал на лодке м-р Лиск, английский резидент. История обитателей острова вкратце такова. Лет девять тому назад м-р Хэр, личность недостойная, привез сюда с Индонезийского архипелага невольников-малайцев, которых теперь, включая детей, насчитывается более ста человек.
Глава X
Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». Глава X. Огненная Земля
Огненная Земля, первое прибытие Бухта Доброго Успеха Огнеземельцы на корабле Встреча с дикарями Лесной пейзаж Мыс Горн Бухта Вигвамов Жалкое положение дикарей Голод Людоеды Матереубийство Религиозные чувства Сильный шторм Канал Бигля Пролив Понсонби Сооружение вигвамов и поселение огнеземельцев Раздвоение канала Бигля Ледники Возвращение на корабль Вторичное посещение населения Равенство между туземцами 17 декабря 1832 г. — Покончив с Патагонией и Фолклендскими островами, я опишу теперь наше первое прибытие на Огненную Землю. Вскоре после полудня мы обогнули мыс Сан-Диего и вышли в знаменитый пролив Ле-Мер. Мы держались близко к берегу Огненной Земли, но среди облаков виднелись очертания суровой, негостеприимной Земли Статен. Во второй половине дня мы бросили якорь в бухте Доброго Успеха. При входе в бухту нас приветствовали туземцы — таким способом, какой подобал жителям этой дикой страны. Группа огнеземельцев, отчасти скрытая дремучим лесом, сидела на утесе, нависшем над морем, и, когда мы проплывали мимо, они вскочили и, размахивая своими рваными плащами, принялись испускать громкие, зычные крики. Дикари последовали за кораблем, и перед самым наступлением темноты мы увидели их костер и вновь услышали дикие крики. Бухта представляет собой живописное водное пространство, наполовину окруженное низкими, округленными горами из метаморфического глинистого сланца, покрытыми до самой воды густым, мрачным лесом.
Глава IV
Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». Глава IV. От Рио-Негро до Баия-Бланки
Рио-Негро Нападения индейцев на эстансии Соляные озера Фламинго От Рио-Негро к Рио-Колорадо Священное дерево Патагонский заяц Индейские семьи Генерал Росас Переход в Баия-Бланку Песчаные дюны Негр-лейтенант Баия Бланка Выделение соли Пунта-Альта Сорильо 24 июля 1833 г. — «Билль» отплыл из Мальдонадо и 3 августа стая на рейде против устья Рио-Негро. Это самая крупная река на всем протяжении от Ла-Платы до Магелланова пролива. Она впадает море миль за триста к югу от эстуария Ла-Платы. Около пятидесяти лет назад, еще при испанском управлении, здесь была основана небольшая колония; на восточном побережье Америки это еще поныне самое южное место (41° широты), где обитают цивилизованные люди. Местность вокруг устья реки выглядит крайне уныло; к югу от устья начинается длинная цепь отвесных обрывов, раскрывающих разрезе геологическое строение страны. Пласты состоят из песчаника; один из них был особенно примечателен: он был образовав плотно спаянным конгломератом из голышей пемзы, которые должны были проделать сюда с Андов путь свыше 400 миль. Поверхность повсюду прикрыта толстым слоем гравия, далеко про стирающимся во все стороны по открытой равнине. Воды здесь крайне мало, а там, где она имеется, она, как правило, солоноватая. Растительность скудная, и, хотя кустарники весьма разнообразны, все они вооружены грозными шипами, которые словно предостерегают чужестранца от посещения этих негостеприимных мест. Поселение расположено в 18 милях вверх по реке.
5. «Кормить и одевать...»
Записки «вредителя». Часть III. Концлагерь. 5. «Кормить и одевать...»
Передавали, что новый начальник Соловецкого лагеря Иванченко «либерал» и что ему принадлежит необыкновенная для гепеуста мысль, которую он высказывал публично: «Для того чтобы выжать из заключенных настоящую работу, их надо кормить и одевать». Вопрос в том, в какой мере надо кормить и одевать, конечно растяжен, но в своем «либерализме» ГПУ не пошло так далеко, чтобы сравнять условия жизни заключенных с условиями, предоставляемыми в лагерях рабочему скоту. Конюшня, коровник и свинарники Соловецкого лагеря, построенные руками заключенных, по сравнению с их собственными бараками, светлы, чисты и теплы. Относительный рацион питания, получаемый скотом, во много раз превышает питание рабочего-заключенного. Нет никакого сомнения, что если бы скот был поставлен в соответственно одинаковые условия жизни с заключенными, лошади не потащили бы ног, коровы не стали бы давать молока, свиньи издохли бы. В зависимости от новой коммерческой установки лагерей, первой задачей распределительных пунктов является сортировка рабочей силы и рассылка ее по многочисленным и разнообразным предприятиям лагеря. Но по пути к этому всегда стоит одно привходящее задание — ликвидация у заключенных вшей. Из тюрем арестанты поступают поголовно пораженные этими насекомыми, сознательно культивируемыми в тюрьмах для подследственных. Вшивый режим и вшивая камера входят в систему мероприятий следственной власти ГПУ по получению «добровольных признаний». До весны 1930 года режим этот также встречал полную поддержку в лице начальства лагерей: вошь была мощным союзником ГПУ в деле ликвидации заключенных в лагерях «особого назначения».
XML Site Map
XML Site Map of Proistoria.org
«Жена вредителя»
Побег из ГУЛАГа. Часть 3. «Жена вредителя»
Это не политическая книга, это повесть о женской советской доле в годы террора — 1930–1931. Не думаю, чтобы кто-нибудь из большевистского правительства верил в миф о «вредительстве», под лозунгом борьбы с которым осуществлялся террор. Во вредительство вообще никто не верил. На удивление всем, оно было объявлено новым проявлением классовой борьбы, раскрытие его стало частью внутренней политики и, как всегда при исполнении директив политбюро, проведено с максимальной энергией. Это усердие — массовые аресты, допросы с пристрастием, иногда и прямые пытки, расстрелы, ужасы лагерей и ссылки — проявлялось так, как будто это самое естественное для советской жизни, как людоедство для антропофагов. Бежавшие советские дипломаты и чекисты развернули такую картину цинизма правительственного аппарата, какую мало кто представляет себе в СССР. Но никто не сказал о жизни тех людей, которые обречены быть гражданами СССР. Не знаю даже, представляет ли само большевистское правительство, во что оно превратило существование своих подданных. С высот своего коммунистического величия оно не видит тех, кем правит, и презирает тех, кого губит. Ни дома, ни семьи, ни личной безопасности нет у гражданина «самой свободной страны в мире», как бы он ни был чист и безупречен по отношению к государству, с какой бы беззаветностью ни работал на свою страну. Он не человек, он раб, похуже крепостного или беглого негра. Как только имя его нужно для политических целей ГПУ, он объявляется врагом социалистического государства.
Chapter XVIII
The voyage of the Beagle. Chapter XVIII. Tahiti and New Zealand
Pass through the Low Archipelago Tahiti Aspect Vegetation on the Mountains View of Eimeo Excursion into the Interior Profound Ravines Succession of Waterfalls Number of wild useful Plants Temperance of the Inhabitants Their moral state Parliament convened New Zealand Bay of Islands Hippahs Excursion to Waimate Missionary Establishment English Weeds now run wild Waiomio Funeral of a New Zealand Woman Sail for Australia OCTOBER 20th.—The survey of the Galapagos Archipelago being concluded, we steered towards Tahiti and commenced our long passage of 3200 miles. In the course of a few days we sailed out of the gloomy and clouded ocean-district which extends during the winter far from the coast of South America. We then enjoyed bright and clear weather, while running pleasantly along at the rate of 150 or 160 miles a day before the steady trade-wind. The temperature in this more central part of the Pacific is higher than near the American shore. The thermometer in the poop cabin, by night and day, ranged between 80 and 83 degs., which feels very pleasant; but with one degree or two higher, the heat becomes oppressive. We passed through the Low or Dangerous Archipelago, and saw several of those most curious rings of coral land, just rising above the water's edge, which have been called Lagoon Islands.
Список иллюстраций
Короли подплава в море червонных валетов. Список иллюстраций