Proistoria » Contemporary Period » 1918 - 1939 » Частный капитал в СССР » III. Частный капитал в сельском хозяйстве.

III. Частный капитал в сельском хозяйстве.

1. Двусторонность развития
2. Хозяйство с наемными рабочим
3. Капиталистическая сдача скота и инвентаря
4. Лжеколхозы
5. Предпринимательская организация отхода. Строительство
6. Перерастание и идеология

1. Двусторонность развития

При товарно-рыночной форме хозяйственных отношений из простого трудового товарного производства растет капиталист, капитализм. Поэтому с начала новой экономической политики в советской деревне отдельные явления имущественного неравенства начинают превращаться в классовые отличия. Иначе сказать, неравенство уровня благосостояния двух трудовых производителей начинает превращаться в капиталистическую эксплоатацию более богатым своего бедного соседа.

Конечно, до некоторой степени, хотя и в прикрытом виде, товарные отношения сохранялись в советской деревне и в период военного коммунизма. Это видно, например, из данных о том, что в 1918—1919 гг. из всего хлеба, муки и крупы, потреблявшихся городским населением, более половины доставлялось не Наркомпродом, а мешочниками. ( И даже в 1920 г. мешочники и прочие «внеплановые» заготовители доставляли еще до двух пятых. Эти данные из работ ЦСУ того времени (в частности—т. Лосицкого) привожу из книжки М. Жирмунского—«Частный капитал в товарообороте» (издана ВСНХ СССР в Москве в 1924 г.).

Но самые размеры продовольственного снабжения городов в те времена были так невелики, что наличность в том числе заготовки половины или трети товарным путем еще не накладывала печати товарно-рыночных отношений на деревню в целом. Сверх того, прямые административные меры мешали сколько-нибудь широкому превращению натурального накопления в орудие эксплоатации (принудительное перераспределение инвентаря и т. д.). Установление новой экономической политики в 1921 г. послужило исходным моментом нового развития капиталистических элементов сельского хозяйства, пределы и объем которого к настоящему времени мы должны теперь определить. Советское государство в интересующем нас сейчас отношении тем отличается от буржуазного, что не относится к развитию капиталистических элементов в деревне ни благожелательно, ни хотя бы пассивно. Наоборот, Советское государство относится к такому развитию отрицательно и принимает ряд мер для укрепления социалистических моментов в сельском хозяйстве и для конечной победы их над капиталистическими, несмотря на наличность пока товарно-рыночных отношений. Совокупность этих мероприятий, достигнутые успехи, и намеченная линия достаточно широко известны (сошлюсь, например, на мою книжку «Советская деревня»). Революция достигла несомненных успехов и в улучшении положения бедноты. У нас теперь, как и до революции, крестьяне (без батраков и без живущих вне городов рабочих, служащих, ремесленников и торговцев с их семьями) составляют около 75% всего населения. По сделанному т. Лениным в 1916 г. расчету, до нашей революции деление крестьян на слои было таким, что если бы оно сохранилось без перемен, то приходилось бы на бедноту 50%, на середняков 15% и н а кулаков 10% всего населения. (См. недавно напечатанную отдельным изданием, ранее не опубликованную статью Владимира Ильича—«Товарищи рабочие, идем в последний, решительный бой!»)

А теперь эти около 75%, какие составляю т крестьяне во всем населении, делятся так:

Беднота передвинута нашей революцией наполовину в середняки.

Но нас здесь сейчас интересуют не наши успехи, а итоги капиталистического накопления в сельском хозяйстве к 1927 г.

Вся чистая продукция сельского хозяйства за 1925/26 г. без оборотной ее части (как корм скота и т. п.), по докладу на плановом совещании Госплана, опубликованному в «Плановом хозяйстве» № 3 за 1927 г. на стр. 46, в довоенных рублях составила около 7 600 млн. руб. по довоенным ценам. Причем из нее около 4 миллиардов довоенных рублей составляла натуральная часть (54%)—та, которая остается в хозяйстве, и около 3 600 млн. руб. (46%)—товарная часть, т. е. та, которая сельскими хозяевами отчуждается на сторону, продается. Вот нам и предстоит определить в частности, какую долю этой товарной части нужно отнести за счет капиталистического предпринимательства, а какую—за счет простого товарного трудового хозяйства.

Процесс нарастания капиталистических элементов в частном трудовом сельском хозяйстве сопровождается, естественно, разорением, выбытием из числа самостоятельных хозяйственных единиц другой части деревни—самых маломощных хозяйств. Двусторонний характер судеб частного трудового сельского хозяйства при господстве товарно-рыночных условий пока еще недостаточно преодолевается организованным вмешательством государствам. При большем накоплении государственных средств государство сможет в гораздо большей против теперешнего степени помочь беднейшим слоям крестьян удержаться в сельскохозяйственном производстве. Для этого нужен гораздо больший сельскохозяйственный кредит, который дал бы возможность широким массам перейти к коллективному ведению хозяйства, а также к развитию трудоемких его отраслей. Пока же колхозное движение остается сравнительно узким (оно охватывает около 1% крестьянского населения при наличности около 30% крестьянских дворов без рабочего скота и пока размеры сельскохозяйственного кредита не могут быть нами быстро увеличены во много раз, как надо было бы, до тех пор неизбежен именно двусторонний характер процесса развития частного трудового сельского хозяйства.

Эта двусторонность маскируется при поверхностном наблюдении общим подъемом сельского хозяйства страны. Кто посмотрит на статистические таблицы за ряд последних лет, тому сначала покажется, что происходит одностороннее передвижение вверх. Процент беспосевных делается меньше с каждым годом, хозяйство сеющих растет во всех группах и т. д. На деле же тут не принято во внимание, что часть беднейших хозяйств вообще бросает хозяйство, вовсе ликвидирует его и выселяется—и потому больше не входит в статистические таблицы. Один слой вырастает наверху из частного трудового хозяйства в капиталистические сельскохозяйственные предприятия, другой слой, внизу, вовсе уходит из числа сельских хозяев—порывает связь с деревней, переселяется в города, забирает туда семьи. Известно, что в целом ряде фабричных районов теперь широко развернулось так называемое «индивидуальное жилищное рабочее строительство». Оно заключается в том, что поступивший на фабрику рабочий (вчерашний крестьянин) продает свою деревенскую избу и на вырученные деньги строит себе хибарку «на курьих ножках» вблизи фабрики или на окраинах города, чтобы не быть вынужденным к дорогой жизни «на два дома», чтобы не разлучаться с семьей и обеспечить себя хоть каким-нибудь жильем при фабрике.

По «Контрольным цифрам» Госплана, за последние три года состав занятого пролетариата (кроме безработных) увеличился по СССР на три миллиона человек. К ним надо прибавить еще состоящих на их иждивении членов семей. Две трети этой массы пришли из деревни, ликвидировав там свое жалкое «частное хозяйство». Это и есть одно из проявлений второй стороны эволюции частного трудового хозяйства в нашем земледелии. Другими такими же проявлениями являются увеличение числа крестьян, превращающихся в наемных рабочих в самом сельском хозяйственном производстве, и рост ежегодного отхода на сезонные неземледельческие заработки (строительные работы, рубка леса и т. д.).

До сих пор не было официальных массовых данных, которые позволили бы статистически иллюстрировать этот несомненный процесс распада и ликвидации части трудовых сельских хозяйств прямыми данными о самой деревне. Это отсутствие, вероятно, и служило почвой для встречавшихся иногда отдельных неправильных представлений о якобы достигнутом уже таком своеобразии эволюции частного трудового сельского хозяйства в СССР, при котором происходит только сплошной его рост без всякого распада низших групп. Изданный недавно ЦСУ «Статистический справочник СССР на 1927 г.» должен положить конец таким представлениям, ибо в нем опубликованы результаты массовых обследований одних и тех же хозяйств, охвативших около 600 тыс. крестьянских дворов и показывающих повсеместно двусторонний характер эволюции (стр. 67—71). Эти почти 600 тыс. дворов были обследованы подробно в 1924 г., а через год, в 1925 г., было вторично обследовано, что с ними сталось. Ликвидировавшие хозяйство или уменьшившие его попадают при этом в разряд перешедших в низшие группы. Результаты по районам следующие:

Картина совершенно ясная. Как и следовало ожидать, двусторонность процесса тем более ярко выражена, чем большую роль играет в крестьянском хозяйстве именно земледелие—Северный Кавказ, Сибирь, Украина, «производящий район» РСФСР{6}. В полном согласии с этим находятся и прямые данные о ликвидации хозяйств, опубликованные в том же «Справочнике» за 1922—1925 гг. (стр. 65). Эти данные охватывают около 350 тыс. крестьянских дворов, ежегодно обследовавшихся в 11 губерниях потребляющего района, в 9 губерниях производящего района и в 5 губерниях Украины. Они указывают каждый год процент дворов выселившихся и ликвидировавшихся и процент дворов возвратившихся и вновь вселившихся. Перевес первых над вторыми, т. е. чистое выселение и ликвидация в процентах ко всему количеству крестьянских дворов, оказывается по районам следующим:

На уменьшение процента по Украине повлияло, конечно, также развившееся с 1924 г. переселение евреев на землю для перехода к занятию сельским хозяйством. Если взять одно выселение и ликвидацию (не вычитая вновь вселившихся и возвратившихся), то в среднем за период 1922—1925 гг. окажется ежегодно ликвидировавшихся и выселявшихся по потребляющему району около 2,4%, по производящему—около 3,2% и по Украине—около 2,8% всех дворов.

Переходя в дальнейшем к росту из простого трудового товарного производства капиталистических сельскохозяйственных предприятий, надо иметь в виду, таким образом, и ту вторую сторону процесса, о которой только что шла речь.

2. Хозяйство с наемными рабочими.

Форм капиталистического предпринимательства в сельском хозяйстве сейчас существует четыре. Вопервых, явное, открытое предпринимательское хозяйство с наемными рабочими, то, что у нас иногда называется кулацким. Вовторых, замаскированная капиталистическая эксплоатация неимущих соседей путем якобы сдачи им в аренду своего инвентаря и рабочего скота, а на деле—путем перевода таким образом, часто на совершенно кабальных условиях, части их продукции в свое распоряжение, причем на деле они являются замаскированными батраками. Втретьих—сельскохозяйственные лжекооперативы. Вчетвертых—предпринимательская организация некоторой части ежегодного отхода из деревни рабочих на заработки, в частности на неземледельческие (лесные и строительные).

В одной из речей т. Молотов недавно сказал, что количество кулаков можно считать в настоящее время примерно от 3% до 4% крестьянских семей. Я считаю эту величину преувеличенной. Поскольку речь идет о действительно предпринимательском хозяйстве в земледелии и животноводстве, о хозяйстве, ведущемся при помощи наемных рабочих не только в качестве подсобных лиц во время болезни главы семьи или во время его отсутствия, призыва на военную службу,—поскольку речь идет о действительном капиталистическом хозяйстве, хотя бы и мелком, мы должны установить значительно меньшую долю такого чисто предпринимательского слоя в общей массе крестьянских семей. Уже накопилось достаточно материалов, позволяющих уточнить прежние представления о кулаческом слое вообще и выделить из него элементы определeнно капиталистические, предпринимательского типа. (Указанная т. Молотовым величина включает не только «кулаков», но и «близких к ним», т. е. такие элементы деревни, из которых, по уровню их зажиточности, могут развиться капиталистические предприниматели, но пока еще не развились.

По изданной Наркомфином книге «Сельское хозяйство СССР в 1924/25 г. по данным налоговых сводок по сельскохозяйственному налогу» по этой, например, книге можно выяснить более точно ту более узкую группу крестьянского хозяйства, которую нужно считать хозяйством определенно капиталистического типа. Такие попытки сделаны, между прочим, в вводных статьях этой книги. Они дают ряд полезных материалов о капиталистических хозяйствах.

К таким хозяйствам, как можно установить по этим данным, относится в среднем по РСФСР, по Украине и Белоруссии около 2% всех хозяйств; На стр. 23 «Введения» можно найти сопоставление некоторых данных о всех крестьянских хозяйствах в среднем и об этих 2%,—о самой, можно сказать, отборной верхушке крестьянского хозяйства. Если взять среднее количество работников из членов семьи самого хозяйства на одно хозяйство, то в крестьянских хозяйствах вообще оно составляет 2,1 чел., а у этой высшей двухпроцентной группы—только 1,8 чел. По количеству рабочей силы в собственной семье эти 2% (предпринимательские хозяйства) значительно уступают, таким образом, рядовому крестьянскому хозяйству. Этим, кстати сказать, опровергаются бывшие когда-то модными толки о том, что мощность высшей крестьянской группы, наверное, объясняется ее многосемейностью и наличием более значительного запаса живой рабочей силы в собственной семье. На деле оказывается, что своих семейных рабочих сил в предпринимательской семье меньше, чем в среднекрестьянской. Но зато больше имущества. И это имущество применяется как капитал—для эксплоатации чужой зависимой рабочей силы с целью извлечения прибыли. Конечно, большая часть таких предпринимательских хозяйств относится к числу мелкокапиталистических, но от этого их социальный характер не меняется.

Данные (там же, та же страница) о размерах хозяйства наглядно это подтверждают. Так, по количеству посева на едока на каждые сто едоков во всех вообще крестьянских хозяйствах приходится в среднем 59 дес. посева, а на каждые сто едоков этих 2% высших хозяйств приходится 236 дес. посева—ровно в четыре раза больше. Если взять рабочий скот, то на каждые сто едоков всех крестьянских хозяйств приходится 15 голов рабочего скота, а на каждые сто едоков этой 2-процентной высшей группы—36 голов рабочего скота, т. е. почти в два с половиной раза более. Если взять количество крупного рогатого скота, то на каждые сто едоков всех крестьянских хозяйств в среднем приходится 22 головы, а на каждые сто едоков этой 2-процентной, высшей группы—37 голов. Опубликованное в июне 1927 г. издание Наркомфина СССР «Сельское хозяйство Союза ССР в 1925/26 году по данным налоговых сводок по единому сельхозналогу» показывает, что такие же примерно отношения имели место и в 1925/26 г. Условно мы можем судить о капиталистической (эксплоататорской) группе по высшей (девятой) группе сельхозналога (имеющие на едока более трех десятин пашни или посева, смотря по району, в то время как средняя площадь посева на едока для всех крестьян по СССР в четыре раза меньше). Размер посева на едока по девятой группе по районам почти совпадает с границей, принятой коллегией НК РКИ для определения эксплоататорских хозяйств при обсуждении ошибок хлебофуражного баланса. Если некоторая часть отпадает, то это полностью покрывается теми кулаками (сдающими на кабальных условиях скот, имеющими подсобное торговое заведение и т. д.), которые имеют меньшую площадь (или, напр., являются плантаторами-табаководами, садоводами и т. д., что требует мало земли). Во всяком случае для характеристики отличия капиталистического слоя от рядового крестьянства вполне годится сопоставление девятой группы по сельхозналогу с данными сельхозналога о всех крестьянах в среднем. Согласно указанному изданию НКФина в 1925/26 г. на девятую группу приходится по СССР 2,18% всех дворов (в предшествовавшем 1924/25 г. было 2,1%), причем на каждые сто едоков этой группы приходится 240 десятин посева, тогда как у всех крестьян в среднем только 65 десятин. Всего крупного скота (рабочего и продуктового вместе) у девятой группы на сто едоков приходится 78 голов, тогда как у всех крестьян в среднем только 39 голов (в предшествовавшем 1924/25 году эти величины составляли 73 головы и 37 голов). Таким образом, соотношение сохранилось: высшая капиталистическая группа (около 2% всех хозяйств) по рассчету на едока сильнее среднего крестьянства по всему вчетверо (это по СССР без Закавказья и Узбекистана; по Закавказью—ввосьмеро, по Узбекистану—вшестеро) и по крупному рабочему и продуктовому скоту вдвое. Само собой, что все эти данные позволяют ожидать значительного развития в этой 2-процентной высшей группе инаемного труда. Так и оказывается, конечно.

Число наемных рабочих (батраков) в крестьянском хозяйстве точно неизвестно. Имеется подсчет ЦСУ (стр. 307—311 названного «Справочника»), неполноту которого оговаривает само ЦСУ, и имеется подсчет Всеработземлеса по данным его местных отделений и уполномоченных. Подсчет Всеработземлеса гораздо более полный—разница более миллиона—и имеет преимущество реальности. Это—те живые батраки, о существовании которых известно местным отделениям Всеработземлеса и их уполномоченным. Между тем в данные ЦСУ (за август 1926 г.) входят лишь те батраки, о наличности которых сельсоветы известили ЦСУ в ответ на его анкету. Иначе говоря, лишь те батраки, о существовании которых официально известно отвечавшим сельсоветам, т. е. очевидно те батраки, договоры с которыми зарегистрированы в сельсоветах. Так как регистрация батрацких договоров у нас только начинает укореняться, то неудивительно, что у Всеработземлеса оказываются иногда на учете батраки в таком количестве и в таких местах, в каком и где существование их ЦСУ неизвестно. Например, самарской губернской статистикой за 1926 г. установлено, что по Самарской губернии из всех батраков охвачена труддоговорами только треть, не более 34% (статья т. Баскина в № 3 журнала «На аграрном фронте» за 1927 г., стр. 90).

Вся разница приходится на батраков в индивидуальных крестьянских хозяйствах, потому что батраки совхозов и пастухи сельских обществ все заняты по зарегистрированным договорам. Впрочем, если принять во внимание пять оговорок самого ЦСУ о неполноте его данных (стр. 311 «Справочника») и сделать соответствующую прикидку, то разница между показаниями ЦСУ и показаниями Всеработземлеса почти сходит нанет.

ЦСУ показывает количество наемных рабочих в индивидуальных крестьянских хозяйствах по СССР на август 1926 г. всего в 989 тыс. чел. и оговаривает, что сюда не входят «пастухи и подпаски». Число этих пастухов и подпасков показано там же отдельно в 681 тыс. чел.—вместе для сельских обществ и для индивидуальных крестьянских хозяйств. Так как в СССР имеется не менее 350 тыс. сельских обществ, а в таблице ЦСУ есть прямая оговорка, что в эти 681 тыс. чел. включены пастухи и подпаски индивидуальных хозяев, то на долю последних надо отнести во всяком случае не менее 100 тыс. чел. Получаем около 1 100 тыс. батраков в индивидуальных хозяйствах.

Вторая оговорка ЦСУ заключается в том, что в число батраков «на полевых и других сельскохозяйственных работах» не включены 220 тыс. чел., нанимавшихся индивидуальными хозяйствами в качестве сторожей на огородах, бахчах, садах, домашние работницы и т. д., «часть которых ввиду отсутствия строгого разделения работ в крестьянском хозяйстве могла бы быть также отнесена к сельскохозяйственным рабочим» (стр. 311). Полагаю, что не менее девяти десятых надо отнести. Рабочее при огородах и садах такие же батраки, как и занятые в полеводстве. А основное занятие «домашней работницы» в крестьянском хозяйстве—это ходить за коровами, свиньями, за птицей, сбивать масло, когда надо—помогать косить, жать и т. д. Получаем уже около 1 300 тыс. чел.

Далее ЦСУ указывает, что «учетом охвачено от 60% до 90% сельсоветов по отдельным губерниям, включенным в сводку» (стр. 311). Значит, на анкету, разосланную ЦСУ сельсоветам, ответило в среднем только три четверти сельсоветов. Делая соответственную прикидку, получаем уже свыше 1700 тыс. чел.

Четвертая оговорка ЦСУ заключается в том, что «по СССР исчисление произведено для территории, охватывающей около 22 млн. хозяйств, что составляет 99% общего числа хозяйств по СССР» (стр. 312). Делая соответственную прикидку, получим до 1 900 тыс. чел.

Наконец ЦСУ дает в своей таблице только «сроковых» сельскохозяйственных рабочих (стр. 307). Вместе с «постоянными», значит, будет никак не менее 2 млн., т. е. сравнительно близко подойдет к цифре Всеработземлеса. Возможно, что и данные Всеработземлеса преуменьшены (хотя, поскольку в его составе уже свыше миллиона членов, он может обладать уже довольно полными сведениями). Надо заметить, что и всесоюзная перепись декабря 1926 г. не даст полного представления о наемном труде в сельском хозяйстве, ибо она предпринята зимою, когда подавляющая часть сроковых рабочих отсутствует. В вышедшем позже «Справочник» № 4 «Статистического обозрения» ЦСУ, на основании более полных расчетов, считает уже, что в августе 1926 г. в индивидуальных крестьянских хозяйствах было 1 600 тысяч батраков. Это уже значительное приближение к истине, разница остается уже только в 650 тыс. чел., и можно надеяться, что при таком прогрессе ЦСУ скоро нагонит и ее.

Таким образом впредь до дальнейшего приходится остановиться на том, что в индивидуальных крестьянских хозяйствах было в 1926 г. занято не менее двух с четвертью миллионов батраков. Общее количество «работающих по найму в сельском хозяйстве» достигло в 1926 г., по Всеработземлесу, 3 600 тыс. чел.; из них около 1 300 тыс. в совхозах, у сельских обществ (пастухи), в лесном хозяйстве, в кооперации и кустарной переработке («Правда» от 13 апреля 1927 г., статья т. Гиндина—«Наемный труд в сельском хозяйстве»). Что касается размеров годового прироста (с 1926 на 1927 г.), то для прироста за 1926 г. (против 1925 г.) и ЦСУ и Всеработземлес показывают очень большие цифры. Такие большие, что их явно надо отнести не за счет действительного роста, а за счет более полного учета. По Всеработземлесу, количество это за один год увеличилось на две трети. А по ЦСУ—рост за тот же один год оказывается еще более головокружительным: число крестьянских хозяйств, пользующихся вообще наемной рабочей силой, возросло за год, по ЦСУ (стр. 87 «Справочника»), по потребляющему району РСФСР в два с половиной раза, а по производящему району РСФСР даже в четыре с четвертью раза. Очевидно, в 1925 г. учет был более полон у Всеработземлеса, чем у ЦСУ, потому и прирост у Всеработземлеса менее фантастичен, чем у ЦСУ. На деле, однако, и норма роста Всеработземлеса (две трети) далеко превышает действительную и также объясняется неполным учетом 1925 г. По ряду соображений и отдельных данных, приводить которые тут незачем, надо считать, что действительный прирост составляет не от 150% до 325% в год, как по ЦСУ, и не 65%, как по Всеработземлесу, а только около 10%. Тогда количество всех батраков в крестьянских хозяйств в 1927 г. можно принять до 2 500 тыс. чел. (включая постоянных, сроковых, поденных, пастухов, огородных, садовых, «домашних» и т. д.) Большая часть их—это, конечно, сроковые рабочие (на время летних или осенних работ). Возможно, что действительный учет Всеработземлесом к концу сезона 1927 г. даст несколько большую величину, ибо приведенная мною цифра соответствует общему количеству входящих в области ведения Всеработземлеса около 4 млн. чел. в 1927 г. (добавляются лесники, совхозники, пастухи сельсоветов и т. д.), а председатель Всеработземлеса т. Анцелович считает, что в 1927 г. благодаря достижению полноты учета и приросту окажется, возможно, даже до 5 млн.

На предпринимательскую группу крестьянских хозяйств приходится около 1,5 млн. батраков{7}, т. е. менее 40% всех лиц наемного труда, которые должны состоять в 1927 г. в круге ведения Всеработземлеса при принятом нами умеренном росте сравнительно с ЦСУ и Всеработземлесом. Во всей предпринимательской группе—около 2% всех крестьянских хозяйств (или около 450 тыс. дворов к 1927 г.). Своих, семейных работников, т. е. работающих в собственном хозяйстве из числа членов семьи в этой группе, как мы видели, должно быть около 800 тыс. чел. (в среднем 1,8 чел. на хозяйство). Таким образом у этой высшей группы (2% всех хозяйств) в среднем на каждого своего работника приходится около 2 наемных рабочих, между тем как в остальных крестьянских хозяйствах в среднем приходится только ничтожная дробь, что-то около 0,02 чел. на одного своего семейного работника. Приблизительно в 90 раз меньше, чем у этой высшей группы.

Каким образом растет количество этих предпринимательских дворов за последнее время? Процент их неодинаков в разных частях страны. В северно-европейской и центрально-европейской частях РСФСР меньше, на Украине больше, на Северном Кавказе еще больше и т. д.

Прямые данные ЦСУ показывают такой большой рост, что они, как указано, явно непоказательны, и этот «статистический» рост должен быть отнесен на счет более значительного недоучета прошлых лет, чем какой имеет место сейчас. Более показательны данные налоговой стистистики Наркомфина о так называемой «девятой группе» по сельскохозяйственному налогу, т. е. о высшей по размеру облагаемой земли. Она не вполне совпадает с капиталистичееки-предпринимательской группой, но близка к ней (часть ее хозяйств не ведется капиталистически, зато ведется капиталистически часть хозяйств из примыкающих к ней соседних групп). Во всяком случае, (это дает более близкое к действительности представление, чем головокружительный рост по «выборочным» и «анкетным» таблицам ЦСУ, ибо из года в год при установлении сельскохозяйственного налога производится сплошной учет всех хозяйств на месте, притом по одним и тем же признакам.

Для того чтобы не загромождать изложения, приведу справку из того же «Сборника» НКФ только по Украине (стр. 77 «Введения»). Число хозяйств «девятой группы» по Украине в в 1922/23 г. составляло 3,2%, в 1923/24 г.—уже 3,6%, в 1924/25 г. еще несколько больше—3,7%. Здесь виден медленный, но довольно настойчивый рост. Этот рост начался и усилился со времени новой экономической политики, т. е. с того времени, когда высшие группы крестьянского хозяйства получили возможность свою большую обеспеченность превратить в орудие товарного капиталистического роста.

В крестьянском хозяйстве СССР имеется около 45 млн. годовых работников, считая только тех, которые нужны для производства, и не принимая во внимание той доли ежегодного труда крестьянской семьи, какая идет на домашнее хозяйство, на приготовление пищи, на уход за детьми и т. п., а равно не принимая во внимание ту долю, которая приходится на отход на сторону. Этот расчет сделан «Контрольными цифрами» Госплана (стр. 34). Так вот, у высших 2% дворов из всех годовых работников всех крестьянских хозяйств, кроме наемных, имеется 1,9%. Из всех наемных рабочих, занятых в индивидуальных крестьянских хозяйствах, у этих высших 2% дворов имеется около 60%. Из всех работников, семейных и наемных вместе, вообще занятых в крестьянском хозяйстве, у высших 2% дворов имеется несколько более 5%.

На стр. 74 «Введения» к упомянутому изданию НКФ («Сельское хозяйство СССР в 1924/25 г.») Имеется итоговый подсчет процентов облагаемой земли, посевов, рабочего и крупного рогатого скота, приходящихся на наиболее зажиточные дворы в количестве 4% всех крестьянских дворов. Эта группа обнимает и кулаков и «близких к кулакам». По каждому району страны семьи причислялись к этой наиболее зажиточной группе на основании специальных признаков для каждого района, разработанных статистиком Н. Огановским. Всего на долю этих 4% дворов, по сплошным налоговым данным НКФ, приходится 16,3% всей облагаемой земли, 16,2% посевов, 11,2% рабочего скота и 8,2% крупного рогатого скота. Из этой группы путем соответствующих пересчетов я выделяю приходящееся на 2% наиболее мощных капиталистически-предпринимательских дворов и получаю следующие результаты.

Из всей облагаемой земли, находящейся в распоряжении крестьянства, на эти 2% дворов приходится от 10% до 11%. В облагаемую землю входят не только посевы, но и пашня и луга, привожу поэтому отдельно данные обо всех облагаемых землях и отдельно о посевах. Из всех посевов на капиталистические 2% дворов приходится также от 10 до 11% всего крестьянского посева по СССР. Из всего рабочего скота на эти 2% дворов приходится около 7,5%. Из всего крупного рогатого скота на эти же 2% дворов приходится до 5,5%. Принимая во внимание, что у этих дворов урожайность посева бывает несколько выше, чем средняя урожайность в крестьянском хозяйстве вообще, можно считать, что если они имеют от 10% до 11% посева, то из всего урожая они имеют примерно до 12%. Например, по Воронежской губернии для 1926 г. т. Вороновым в статье «Обработка крестьянской пашни в хозяйствах разной мощности» (№ 3 за 1927 г. «На аграрном фронте», стр. 121) приведены следующие данные о среднем урожае в пудах с десятины для разных групп (по площади посева):

Затем нужно принять во внимание, что у высшей 2-процентной группы часто несколько более высокий тип хозяйства, чем у рядовой крестьянской массы (более интенсивное хозяйство, лучшие орудия, более ценные культуры и т. д.), поэтому реальную оценку их урожая надо еще более повысить. Зато у них имеется меньший процент рогатого скота, чем посевов. Если принять во внимание денежное выражение, с одной стороны, их земледельческого производства, с другой стороны—их животноводственного производства, то в среднем это дает до 9% валовой продукции в ее денежном выражении. Иначе сказать—из всех тех 7 600 тыс. довоенных рублей, которыми Госплан оценивает валовую продукцию сельского хозяйства, почти 700 млн. руб. сосредоточено в хозяйстве этих 2% доворв, имеющих на каждого одного своего семейного работника в среднем почти двух наемных рабочих.

В товарной продукции эта капиталистическая группа имеет, конечно, несколько более высокий процент, ибо у нее более значительная часть производства может быть отчуждена на рынок, чем у крестьянина середняцкого типа, удовлетворяющего своим производством собственные потребности преимущественно в натуре. Мы видели, что, по Госплану, в среднем для всей деревни из всего сельскохозяйственного производства, из всей сельскохозяйственной валовой продукции приходится 54% на натуральную (потребляемую в своем хозяйстве) и 46% на товарную (продаваемую) часть.

Если разбить всю деревню на две группы: 1) на все крестьянство, кроме капиталистических 2% дворов, 2) эти 2% капиталистических дворов, то окажется, что во всем крестьянстве, кроме этих 2%, имеется 58% натуральной и 42% товарной продукции. А у капиталистических 2% имеется только 30% натуральной, зато 70% товарной продукции. Поэтому и получается, что хотя в валовой продукции доля высших 2% дворов составляет около 9%, но в товарной продукции, в том, что идет на рынок, их доля составляет до 14%, т. е. около одной седьмой,) Значит, из всего того, что отчуждается из крестьянского хозяйства как в области продуктов земледелия, так и в области продуктов животноводства, сельскохозяйственного сырья и т. п., только одна седьмая поставляется непосредственно из собственного производства капиталистическим предпринимательским хозяйством (охватывающим 2% дворов).(Иллюстрацией могут служить расчеты ЦСУ о количестве товарных хлебных запасов и хлебных запасов вообще, приходившихся на 1 апреля 1926 г. на группу дворов, сеявших каждый свыше 16 десятин («Статистическое обозрение» № 2 за 1927 г., статья т. Лосицкого—«Крестьянские хлебные запасы»). Надо заметить, что эта группа несколько уже той, какая у нас постановлением Коллегии НК РКИ отнесена к «эксплоататорской». Это постановление приведено в книжке т. Яковлева—«Об ошибках хлебофуражного баланса» (стр. 82), и по нему эксплоататорская группа начинается со следующей площади посева: по украинской лесостепи—от 10 дес., по степной Украине—oт 14 дес., по Центральночерноземному району РСФСР—от 12 дес., по Сибири—от 14 дес., по северо-востоку—от 14 дес. и т. д. В запасы на 1 апреля ЦСУ включает и потребительский фонд самих крестьян на оставшуюся часть хозяйственного года, и корм скоту на тот же срок, и все семенные запасы, и избытки для продажи на рынке, и внутренний резерв хозяйства. Из всего этого на долю сеющих более 16 дес. приходилось 10,6%, а из одних товарных запасов—даже 21% (стр. 34 «Статистического обозрения» № 2). Из нашей проверки следует, между прочим, что по некоторым районам комиссия т. Яковлева, если выделять только действительно капиталистические хозяйства, взяла границу, при которой в «эксплоататорские» попадут не являющиеся на деле такими. Это преуменьшает удельный вес более узкой, но действительно капиталистической группы ибо относящиеся к ней показатели расплываются, уменьшаются при распространении на более широкий (на деле некапиталистический, неэксплоататорский) круг хозяйств.

На первый взгляд может показаться неожиданностью, что у нас имеется такой слой, хотя бы и тонкий—всего 2% дворов, который ведет свое хозяйство главным образом наемными рабочими и является капиталистически-предпринимательским в точном смысле этого слова. Конечно, в большинстве случаев это мелкокапиталистические предприятия. Но в ряде случаев наблюдения последнего времени показывают, однако, что уже создался и ряд крупных крестьянских хозяйств, которые занимают наемных рабочих сравнительно довольно большими количествами. Прежде всего это плантаторские хозяйства, например табачные плантации, которые требуют до 5 рабочих на десятину в летний период, сады, виноградники и т. д. Затем—огородничество. В «Правде» была телеграмма из Саратова о том, что у одного огородника под Саратовом забастовали 27 рабочих. В той же «Правде», в судебном отделе, печатался процесс одного подмосковного огородника, занимавшего 15 рабочих. Наконец, имеются районы крупного зернового хозяйства и животноводства, где также широко применяется наемный труд. Вот несколько примеров из Донского и из Терского округов Северокавказского края.

Недавно, в конце 1926 г. Терский окружной комитет нашей партии издал брошюру «Наш опыт». В ней приводятся сведения, показывающие, до каких пределов доходит наем сельскохозяйственных рабочих крупными крестьянами в таких районах, как Северный Кавказ. Вот выдержки из описания найма крестьянами батраков в селе Прасковея, Терского округа в 1926 г. (стр. 28):

«Село Прасковея богато виноградными садами. Рядом с богатеями-садовладельдами, имеющими по 3—12 тысяч ведер вина, уживаются здесь и совершенные батраки, занятие которых—работа у кулаков. Можно наблюдать на базаре, как кулаки приходят к толпам батраков, отсчитывают по 200—300 человек, дают им цену, какую сами хотят, и ведут в свои сады на поденщину. Да еще как нанимают! Мы были свидетелями такой картины. Подходит упитанный и пьяный садовладелец к толпе и выкрикивает: «А ну, босота, выходи пятьдесят человек по восемь гривен!». Тут же начинает выбирать и отсчитывать, выбирать по цвету лица, по росту, щупает глазами и спереди и сзади.

В самый разгар сезона батрачество сделало попытку к забастовке. Наниматели были организованы, сговаривались между собою и даже лишнего пятака не хотели прибавлять. Всех батраков забастовавших было 500 с лишним человек. На работу не выходили два дня сряду! На третий день хозяева стали набавлять только по гривеннику, по два, но пришлые батраки не могли больше держаться, харчей не имели, стали наниматься.

Некоторые из местных батраков говорили: «Да что ж, бастанула было наша братия, да забастовка наша вышла на англицкий манер. Наши прасковейские держались бы до конца, да сторонние сорвали. Да и винить их нельзя, люди без харчей» (стр. 28—29).

В этом селе Прасковея, по данным Терского Финотдела, крупных крестьянских хозяйств насчитывается 65, что составляет около 3% всех хозяйств села. Из них 26 хозяев имеют во время сезонной работы в садах свыше чем по 20 сезонных батраков каждый и, кроме того, по 2—3 постоянных батрака.

Вот, например, хозяйство крестьянина Корнеева Сергея:

«Семья его состоит из восьми человек. Посева хозяйство имеет 48 дес. Кроме того, 5 дес. виноградника. Лошадей в хозяйстве—3, коров—15, овец—91. Из сельскохозяйственного инвентаря имеются: 2 букера, 5 борон 1 сеялка, 1 веялка, 4 пресса винодельческих. В летнее время в хозяйстве применяется труд 18 наемных батраков, которые работают втечение 2—3 месяцев. В зимний период в хозяйстве работают до 6 наемных рабочих, из них круглый год—3, в том числе 2 пастуха. В 1926 г. сельскохозяйственного налога хозяйство уплатило 442 руб. Годовая доходность хозяйства равняется приблизительно 19 тыс. руб., из которых чистого дохода остается хозяину около 10 тыс. руб. Следовательно, налог составляет менее 4,5% чистого дохода. Глава хозяйства 26 лет, грамотный. Законодательство о труде соблюдает, на всех батраков заключает своевременно договора и точно их выполняет. Кормит рабочих удовлетворительно и даже нередко за общим столом вместе со всем семейством. Выписывает несколько газет и заставляет читать грамотных батраков. В кооперации членом не состоит. В области полеводства никаких нововведений и культурных начинаний в хозяйство не вводит. Объясняется это отчасти тем, что полеводство имеет для хозяйства подсобный характер и посев производится для того, чтобы иметь хлеб для прокормления рабочих и для уплаты им заработной платы хлебом. В области же виноделия, являющегося основой хозяйства, культурные нововведения имеются: инструменты по виноделию, прессование. Сам хозяин ведет замкнутый образ жизни и сторонится от общественной работы». (Из материалов, сообщенных Терским комитетом.)

Другое крупное хозяйство, с более значительным уклоном в сторону полеводства и скотоводства, принадлежит крестьянину Ивану Ена. «Его хозяйство имеет 52 дес. посева, 1½ дес. виноградника, 3 лошади, 10 волов, 26 коров, 350 овец. Из сельскохозяйственного инвентаря имеются: 3 букера, 10 борон, 1 веялка, 1 сеялка, 1 винный пресс. Наемная сила в хозяйстве применяется, но без регистрируемых договоров. Во время сезона в хозяйстве работают до 22 человек сезонных батраков втечение 2—6 месяцев и, кроме того, 3 годовых работника. Хозяйство ни в каких кооперативных организациях не состоит. Сельскохозяйственного налога уплатило 572 руб. Глава семьи 36 лет, малограмотный; вся семья его неграмотная, детей грамоте не учит, от общественной жизни сторонится». (Из тех же материалов.)

В том же Терском округе имеется ряд капиталистических крестьянских хозяйств уже не садово-виноградного типа, как Сергея Корнеева, и не полеводственно-животноводственного, как Ивана Ены, а специально скотоводческих. По материалам, собранным в марте 1927 г. по поручению терских товарищей т. Серебрякяном, приведу пример одной деревни—Аликуи, Наурского района, Терского округа. Здесь имеется 10 крупных крестьянских овцеводных хозяйств, размерами от 1½ тыс. до 15 тыс. овец каждое. Вот описание одного из них—хозяйства Якова Луценко, имеющего до 7 тыс. испанских овец.

«В год он собирает до 2 тыс. пудов шерсти, и в 1926 г. доход, полученный им от хозяйства, исчисляется в 73 тыс. руб. Из этого дохода на нужды хозяйства (аренда земли, плата пастухам, стрижка овец, корм) израсходовано им 51 тыс. руб., а остальные 22 тыс. руб. составили избыток и частью пошли на выдачу займов соседним крестьянам. Таких кредитов Луценко имеет в настоящем году за крестьянами до 1½ тыс. пудов зерном и 5 тыс. руб. деньгами. Он уверяет, что его никто не обманет, так как крестьяне знают, что раз обманул—другой раз не получишь. Сын Луценко учится, по его словам, в вузе. Дом Луценко отличается от хат остальных хуторян: состоит из трех-четырех комнат, с обстановкой, несколько отличающейся от обычной крестьянской. Один из товарищей, побывавших у него дома за несколько лет перед нашим обследованием, в 1923 г., говорит, что тогда хозяйство еще не так было мощно. Все же и тогда в семье уже пили чай с вареньем, серебряными ложками. В прошлом, 1926 г. на лечение своей жены в Моздоке Луценко потратил 3 тыс. руб.». (Из тех же материалов.)

«В Наурском районе Терского округа одним из крупных овцеводов считается крестьянин Нестеренко. Он арендовал под выпас своего скота 17 тыс. дес. в Дагестанской республике, причем земля эта была арендована у ГЗИ артелью овцеводов, которые сдали ее Нестеренко за 1 тыс. руб., тогда как за эту землю ГЗИ с Нестеренко как единоличного хозяина взял бы 3 500 руб. Нестеренко по образу своей жизни отличается от Луценко большим подражанием старому барству. Купил за 800 руб. жеребца специально для личных объездов своих стад. Две дочери его в прошлый курортный сезон провели все лето в Кисловодске, жили на широкую ногу». (Те же материалы.)

Иногда в одних и тех же деревнях очень ярко обнаруживается противоположность между капиталистическими предпринимателями и рядовым крестьянством.

Тов. Львов (главный инспектор НКТорга) доставил мне список 29 хозяев, лишенных избирательного права при перевыборах советов по селению Воронцовскому Ейского района Донского округа, вместе со сведениями об имущественном положении этих 29 дворов и остальных 149 дворов селения Воронцовского. Лишенцы составляют всего одну шестую всех дворов.

У них имеется 3 632 дес. земли, или в среднем по 15 дес. hа едока. У остальных дворов в среднем по 2 дес. на едока. Лишенцы имеют 99 зимних батраков, т. е. в среднем почти по 4 зимних батрака на двор. Подчеркиваю слово «зимний», ибо летом сроковых, сезонных и поденных наемных рабочих у них бывает в несколько раз больше. Среди лишенцев попадаются хозяева, имеющие по 150 дес. и свыше. Имеющих более 100 дес. довольно много, причем в целом ряде случаев во главе хозяйства стоит женщина, имеющая несколько малолетних детей, но зато нанимающая 4—5 одних только зимних батраков.

Перед нами тип своего рода новых мелких помещиков, вырастающих из крупнокрестьянских хозяйств в условиях товарно-рыночных отношений.

Любопытно, что в Самарской губернии обследователи из работников Коммунистической академии, обнаружив весной 1927 г. подобный же слой капиталистических крестьянских хозяйств, установили, что местное население так и называет их «новыми помещиками». Дома «новых помещиков» отличаются от обычных крестьянских по размеру, по величине окон (городского типа), по высоте комнат, по внутреннему убранству (обследователи видели в них пианино, граммофоны и т. д.).

Можно ли назвать иначе как «помещиком» того крестьянина, который в станице Эссентукской один в 1926 г. продал из своего хозяйства на 32 тыс. руб. пшеницы и другого зерна? (Из материалов Терского окркома.) Ведь это означает посев более 200 дес. Площадь для посева в таких размерах сосредотачивается в руках одного хозяйства благодаря аренде земли и благодаря отсутствию до сих пор внутриселенного землеустройства в подавляющем большинстве местностей СССР. До сих пор в ряде мест (особенно где не было «земельной тесноты») крупные крестьяне пользуются своими купленными до революции землями, а также землями захваченными ими в период гражданской войны и первых лет советской власти, когда «осваивал» свободную землю (бывшую помещичью и бывшую государственную) тот, у кого были для этого в наличности скот и инвентарь.

Что же касается предпринимательской аренды, то о значительной распространенности ее позволяют судить даже весьма неполные данные нашего ЦСУ (по материалам весенних опросов), опубликованные на стр. 74—77 упомянутого «Справочника».

Общие данные за 1024—1926 гг. приведены здесь по всей РСФСР. Их немного.

По Украине, Закавказью и Узбекистану сведения только за 1925 г. Здесь арендные отношения развиты еще более.

Действительность к 1927 г. надо считать несомненно внушительнее данных этого неполного учета 1925 и 1926 гг. Что касается распределения аренды между разными группам и дворов, то, не считая нескольких северных губерний, в «Справочнике» ЦСУ есть данные только по Рязанской, Тульской, Орловской и Саратовской губерниям, по Уральской области и республике Немцев Поволжья. В эту «производящую полосу» не входят, таким образом, основные и наиболее характерные земледельческие районы: Украина, Северокавказский край, Сибирь и Казакстан. Не входят также Закавказье и Узбекистан с их более развитыми арендными отношениям. Все же и для этой «производящей полосы», получаем на весну 1926 г., по ЦСУ, такую картину, разделяя хозяйства по величине посева на двор на три группы:

Получается картина, совершенно не поддающаяся никакому перетолкованию. Она ясно показывает, что примерно половина аренды относится к аренде капиталистической, предпринимательской. Такая аренда имеет целью не удовлетворение потребительских нужд хозяйства, а производство для дополнительной продажи на рынок, осуществляемое сверх собственных трудовых сил семьи—наемными рабочими.

Выше мы видели, что узкому капиталистически-предпринимательскому слою крестьян принадлежит, по суммарным налоговым данным, до 10% всей крестьянской посевной площади СССР. Теперь к этому можно добавить, что, судя по динамике неполного учета ЦСУ, можно приблизительно считать, что в 1927 т. в том числе на предпринимательскую аренду приходится от 2,5% до 3% и на остальное землепользование этой группы около 7%.

Некоторые показания о росте этой группы можно извлечь из данных «Справочника» ЦСУ о росте наиболее крупных хозяйств—имеющих 4 и более голов рабочего скота, имеющих 4 и более коров, имеющих более 10 дес. посева. Конечно, в какой-либо местности и хозяйство с 4 головами рабочего скота может не быть предпринимательским, но в среднем по РСФСР хозяйство такого типа обычно далеко выходит за пределы рядового. Хозяйств с 4 и более коровами по РСФСР было (стр. 81):

Хозяйств с 4 и более головами рабочего скота в 1924 г. было 2% и в 1926 г.—2,1% (стр. 81). Хозяйств с посевом более 10 дес. в 1925 г. было 2,7% и в 1926 г.—уже 3,2% (стр. 78). По данным ежегодных переписей 340 тыс. хозяйств одних и тех же селений, производившихся ЦСУ в 1922—1925 гг. в некоторых районах (стр. 85), число хозяйств, сеющих более 16 дес. на двор, изменилось следующим образом:

3. Капиталистическая сдача скота и инвентаря.

Второй тип капиталистической организации производства в сельском хозяйстве—это организация производства под видом сдачи в аренду своего инвентаря и рабочего скота. Подробно

эта форма описана и анализирована в книжке моей «Советская деревня» и в книжке т. Крицмана—«Классовое расслоение в советской деревне».

На вид здесь бедняк нанимает капиталистического предпринимателя в качестве сдельного рабочего с лошадью. На деле же кулак для извлечения эксплоататорского дохода в свою пользу обрабатывает землю бедняка, юридически не арендуя ее. За пользование землей кулак платит бедняку меньшую часть урожая с обрабатываемой таким образом земли. А юридически считается, что бедняк «нанятому» им «сдельному рабочему» платит «заработную плату» в виде большей части урожая. 3а вспашку, за привоз урожая с поля в деревню, за вывоз для продажи на пункт и т. д.—за всякую «сдельную» работу безлошадный «платит» кулаку изрядную долю урожая (в Киевском округе, например, за один только вывоз с поля—до одного снопа из каждых четырех и т. д.). Это—система «пролетарской» маскировки кулаком фактических капиталистических отношений (мнимый «наниматель» является обычно фактическим рабочим своего «сдельного работника»). Система такой маскировки является отчасти пережитком первых лет нэпа (когда не было еще четкого разрешения аренды), отчасти проводится кулаком для предохранения себя от лишения избирательных прав или от регистрации договора на аренду земли у бедняка или на наем самого бедняка и т. д. Цель маскировки—лишение бедняка той защиты закона, какую бедняк получил бы при открытом обнаружении действительных капиталистических отношений и при регистрации соответственных договоров.

Эксплоатация путем маскарадной «сдачи в аренду» своего рабочего скота и инвентаря является сейчас одним из наиболее распространенных видов капиталистического предпринимательства в деревне. Точно учесть размеры ее при наличных материалах совершенно невозможно. Приближенно можно определить низшие пределы ее размеров применительно к распространенности найма так называемых сдельных рабочих.

По весеннему опросу ЦСУ в 1926 г. (стр. 88—89 «Справочника») можно видеть, как резко отличается разделение «сдельных рабочих» по группам нанимателей от разделения по группам нанимателей прочих наемных рабочих (т. е. сроковых, годовых и поденных) Д И по потребляющему району РСФСР и по производящему району РСФСР совершенно одинаковая картина—прямая противоположность распределения «сдельных» рабочих и прочих рабочих. Вот, например, по потребляющей полосе таблица, показывающая, какой процент из хозяйств каждой группы нанимает «сдельных рабочих»:

Перед нами яркая картина, как «сдельные» рабочие «нанимаются» преимущественно беднотой. Из всех хозяйств, «нанимающих» вообще «сдельных рабочих» по потребляющей полосе, приходится на мельчайшие хозяйства, сеющие менее 2 дес., как видно из другой таблицы на той же странице «Справочника», почти равно 80%—четыре пятых. Затем почти 18% приходится на сеющих от 2 до 4 дес. на двор. Совершенно обратно распределение дворов, нанимающих остальных рабочих—сроковых, годовых и поденных. В той же самой потребляющей полосе из той группы сеющих более 25 дес., из которой никто не нанимает «сдельных» рабочих, целых 100%, т. е. поголовно все нанимают сроковых, годовых и поденных (стр. 88). А из группы, сеющей до 1 дес., нанимают сроковых и годовых только 1,5%. Из сеющих от 1 до 2 дес.—2,6%. Из сеющих от 2 до 3 дес.—З%. Из сеющих от 3 до 4 дес.—3,8%. Из сеющих от 4 до 6 дес.—4,6%. И так далее. «Наем» так называемых «сдельных» рабочих сосредоточен в низших, бедняцких группах, а наем действительных батраков (сроковых, годовых)—в высших предпринимательских группах деревни.

Такова же картина и по производящему району РСФСР. Из всех хозяйств, нанимавших здесь весной 1926 г. сроковых и годовых либо же «сдельных» рабочих, приходилось, по данным ЦСУ (стр. 88—89), на отдельные группы следующее количество процентов:

Приэтом на слой сеющих более 10 дес. (всего около 5% всех хозяйств) приходится около 27% всех дворов, нанимающих сроковых и годовых рабочих, и только 2,3% дворов, нанимающих «сдельных рабочих». Противоположность распределения сдельных и несдельных рабочих, таким образом, совершенно очевидна{8}. Надо заметить еще, что так как в высшей группе на одно хозяйство, нанимающее сроковых или годовых рабочих, приходится больше батраков, чем в низших группах, то процент нанимаемых ими батраков, значительно выше, чем те 27%, какие они составляют в общем числе нанимающих хозяйств по данным ЦСУ.

Недоучет действительных батраков вообще больше касается крупных нанимателей, чем мелких, ибо крупные больше заинтересованы в уклонении от учета и регистрации договоров, чем мелкие. Это подтверждается не только отдельными наблюдениями и сообщениями с мест, но и специальными обследованиями Всеработземлеса. Так, работник центрального аппарата Всеработземлеса т. Ахматов обследовал в 1926 г. в этом отношении Мариупольский округ Украины. Оказалось, что у кулаков зарегистрированы договора на 18% фактически имеющихся у них батраков, у середняков зарегистрированы договора на 45%, и у бедняков зарегистрированы договора на все 100%. (Бедняцкие семьи нанимают иногда батрака в случае призыва на военную службу, смерти или длительной болезни единственного работника и т. п.) Из этого видно, кстати, какую значительную поправку и в каком направлении надо внести в таблицы ЦСУ о числе батраков у крестьян по анкетным ответам сельсоветов о числе известных им (т. е. зарегистрированных в них) договоров нанимателей с батраками.

Между прочим, приводившиеся выше данные ЦСУ о числе батраков у крестьян относятся только к сроковым батракам без «сдельных рабочих». Иначе сказать—только к действительным батракам.

Таблицы «Справочника» ЦСУ впервые дают возможность по потребляющей и по производящей полосе РСФСР привести данные отдельно о «сдельных» рабочих и отдельно о прочих. Оказывается (стр. 86—89), что из всего количества крестьянских дворов каждой полосы, по данным ЦСУ, в 1926 г. нанимали:

Иначе сказать, действительно нанимает батраков около 8% всех дворов (из нанимающих «сдельных» здесь исключены уже те дворы, которые одновременно нанимают прочих, т. е. сроковых, годовых или поденных). Львиная доля нанятых приходится приэтом на высшие 2%—капиталистически-предпринимательскую группу, а подвергается капиталистической эксплоатации, замаскированной мнимым наймом «сдельных рабочих», в среднем около 20% всех дворов. Это неудивительно, если вспомнить, что количество не имеющих рабочего скота составляло в 1926 г. по РСФСР 30% (стр. 81 «Справочника»), причем пять шестых из них (около 25%) все же, по таблицам ЦСУ (стр. 78), производили посевы. А для этого и служит «наем сдельных рабочих», т. е., проще говоря, обработка преимущественно высшей группой своим рабочим скотом земель безлошадной бедноты, исполняющей притом порою при этом рабочем скоте батрацкие обязанности (и те операции, какие не требует скота, например посев руками, молотьба цепом и Т. д.).

Мы зашли бы слишком далеко, если бы начали приводить здесь все выкладки, необходимые для определения, какую часть товарной продукции крестьянского сельского хозяйства сосредоточивает в своих руках капиталистическая группа крестьян путем такой эксплоатации бедняцких 20% дворов посредством, «сдачи» им своего рабочего скота в форме найма к бедняку в «сдельные рабочие», я получаю для этого величину всего от 4% до 5% товарной продукции. На первый взгляд это кажется удивительно малым при такой большой массе подвергающихся эксплоатации в этой форме, как 20% всех крестьянских дворов. более полный учет, кстати сказать, дал бы, может быть, , более близкую к 25% цифру, ибо без рабочего скота, но сеющих, имеется 25% всех дворов. А «супряга» и подобные формы товарищеского, неэксплоататорского соединения сил разных хозяйств вряд ли настолько распространены, чтобы обслужить везде целых 5% крестьянских дворов, хотя, например, по воронежской губернии «супрягой» обрабатывают 6,7% дворов (стр, 118 № 3 «на аграрном фронте» за 1927 г.).

Однако скромность величины от 4% до 5% товарной продукции как результата данной формы капиталистической эксплоатации будет понятна, если принять во внимание: 1) не засчитана вся та часть продукции, которая является фактической арендной и заработной платой мнимого «нанимателя»; 2) мелкий размер землепользования большей части из этих 20% дворов; 3) частичное участие в такой эксплоатации и верхнего слоя середняцких частей деревни, впрочем, ограниченное тем, что обычно они не имеют столь крупных избытков рабочего скота, какие позволили бы им особенно широко развернуть свое участие в этой форме эксплоатации безлошадных бедняков.

Понимание социально-экономической сущности того явления, которое по старой народнической традиции даже в сборниках советского ЦСУ называется еще «отпуском сдельных рабочих», уяснение принципиального отличия в условиях нашей деревни между действительным наймом батраков (сроковые, годовые, поденные) и замаскированной капиталистической экплоатацией, именуемой обработкой на сдельных началах богатыми своим скотом земли бедных,—все это совершенно необходимо для сколько-нибудь полного учета значения тонкого капиталистического слоя крестьян в самой организации сельскохозяйственного производства. в той же мере это необходимо и для учета доли капиталистических элементов крестьянства в товарной продукции деревни, ибо они продают, например, не только то зерно, которое выросло на их землях и на арендованных ими землях, но также и то зерно, которое выросло на тех бедняцких землях, где они выступали в опереточной роли «сдельных рабочих».

Бедняки, «нанимающие» богатых; богатые, являющиеся «пролетариями» по отношению к эксплоатируемым ими на деле беднякам,—до такой терминологии (обозначений), побивающей рекорд экономической безграмотности, могло договориться только народничество, не желавшее знать классового смысла описывавшихся им явлений. Известно, как в одну кучу «промыслов» народники валили и открытие кулаком трактира или заводика и поступление бедняка рабочим на этот заводик или в этот трактир.(Тем смешнее теперь, когда наше советское ЦСУ, дав в своем «Справочнике» отдельно сведения о «сдельных рабочих» и о действительных батраках, потом с истинно народнической непринужденностью складывает рабочих с хозяевами и получает идиллические картинки (стр. 87), как чуть не все группы крестьян производящей полосы почти одинаково «пользуются наемной рабочей силой вообще» (у девяти групп из десяти при таком сложении получаются колебания только от 27% до 44% всех дворов каждой группы). Таким путем совершенно замазывается действительная противоположность характера высших, капиталистических и низших, бедняцких групп, и напускается туман в ясное дело. Вместо того чтобы одни нанимались, а другие нанимали—все оказываются и нанимающими и нанимающимися. И некритическому наблюдателю, берущему готовую табличку и не исследующему, из каких частей она составлена, дается основание думать, что народники были правы в вере в «особый» характер нашего крестьянства. Нет классового расслоения, ибо даже в производящей полосе почти все группы почти равномерно пользуются «наемной рабочей силой вообще»,—очевидно, когда по случайным причинам это временно надо (народники всегда указывали на временную малосемейность, отсутствие работника и т. д.). Мы видели, однако, какие разные на деле социальные группы скрываются за этой мешаниной. Капиталистический крестьянин нанимает батрака и, сверх того, эксплоатирует в едва замаскированной форме бедняка—вот как расшифровывается неряшливое складывание рабочих и хозяев нашим ЦСУ. От этой неряшливости, от этой неграмотной народнической традиции пора отказаться.

4. Лжеколхозы

Следующая, третья, группа капиталистического предпринимательства в сельском хозяйстве—это лжеколхозы, сельскохозяйственные производственные лжекооперативы. Сельскохозяйственная производственная кооперация подучила у нас в последние годы довольно приличное развитие, но среди этих колхозов попадается все-таки довольно много лжекооперативов. Их типичным признаком является часто организация сельскохозяйственных кооперативов из лиц, которые никогда сельским хозяйством не занимались.

Вот, например, в «Правде» от 27 мая 1926 г. напечатано описание одного сельскохозяйственного кооператива здесь в Москве. Он называется «Москоопсельхоз» и был основан художником Валиевым, бывшим коллежским ассесором Воротниковым и бывшим помещиком Макаровым. Они получали от госучреждений различные товары, получали кредиты,—одним словом, за восемь месяцев довели свои обороты до 2 млн. руб. и к тому моменту,—когда были арестованы, причинили государству убытков на 600 тыс. руб., которые так и не были возмещены.

Другой московский пример. В «Известиях» от 4 июля 1926 г. можно читать историю сельскохозяйственного кооперативного товарищества по общественной обработке земли имени председателя ЦИК СССР т. Калинина. Этот «колхоз» Московской губернии от МОЗО (Земельного отдела Моссовета) получил на 20 тыс. руб. строений, на 5 тыс. руб. живого и мертвого инвентаря и т. д. Коров продали мяснику, продали свиней и т. д., одним словом—«использовали». Обследование показало, что сами члены кооператива приезжали туда только для того, чтобы играть в городки, и когда им во время судебного следствия показали лежавший на дворе культиватор (сельскохозяйственное орудие) , то ни один не мог объяснить, что это такое. Работа у них велась путем наемных рабочих.

Примером «плановой» организации большого количества фиктивных артелей может служить дело Гукона. Была такая организация при Наркомземе, пекшаяся о конях и т. п. Некоторые ее служащие для получения совхозов организовали целый ряд лжеартелей под названием: «Селект», «Прометей», «Прогресс», «Очаков», «Племрассадник». Для этих организаций было получено из Наркомзема 300 племенных коров, 22 быка, 200 племенных лошадей, в том числе самые известные рысаки дореволюционного времени—«Крепыш» и другие, которые брали призы на скачках. Все это было распродано неизвестно куда, «разошлось по рукам», как пишет в своей книге т. Кондурушкин.

В Киевском округе несколько кулаков, владеющих мельницами, образовали «коммуну» «Сельпром». Бланки, печать. Кредит в Рыбсиндикате, Чаеуправлении, Сахаротресте, Азтабактресте на 40 тыс. руб. Продажа на частный рынок. («Красная вечерняя газета» от 26 января 1926 г.)

Под Москвой имеется дачная местность Малаховка. В 1925 г. гражданин Малахов организовал там сельскохозяйственный кооператив, а в Москве—«Московское представительство малаховской сельскохозяйственной кооперации»—представительство по сбыту сена. Конечно, это представительство открыло в Москве контору, приобрело телефон и учредило мануфактурный отдел. Мануфактуры они получили от трестов по оптовым ценам на 62 тыс. руб.—ввиду того, что это крестьянская сельскохозяйственная кооперация. Я сильно сомневаюсь, что в Малаховке крестьяне видели когда-нибудь сразу мануфактуры на 62 тыс. руб. по оптовым ценам. Мануфактура пошла на частный рынок в Москве и в провинцию. Сын одного из служащих московского представительства принят даже в школу Центросоюза как сын кооперативного работника. Что же касается сена, то сено для сбыта они закупали через контрагентов в Саратовской губернии и возили оттуда в Москву, потому что в Малаховке никакого сена не добывали. В конце концов поскользнулись на мелочи и попали под суд.

Интересны, конечно, не отдельные примеры, а интересно то, что они показательны. Именно, НК РКИ произвел обследование почти 7 тыс. колхозов в РСФСР по данным; губземотделов и по данным губернских РКИ. Это составляет около трети всех колхозов СССР. При установлении, какая часть этих колхозов является лжеколхозами, применялись такие признаки: 1) хозяйство, юридически являясь колхозом, фактически ведется не руками членов, а наемными рабочими; 2) под юридической вывеской колхоза каждый член фактически ведет свое отдельное единоличное хозяйство, т. е. колхоз устроен только для использования налоговых, кредитных и других льгот; 3) колхоз составлен из небольшой зажиточной группы, которая отказывается принимать в свой состав середняков и бедняков, т. е. представляет собой своего рода «акционерное товарищество»; 4) внутри колхоза одни члены эксплоатируют других членов, нанимают их и т. п., причем часть членов внесла в колхоз имущества много, другая часть членов—мало, продукцию делят пропорционально внесенному имуществу, а сам колхоз является юридическим прикрытием прикрепления батраков к хозяевам.

Обследовано 6956 колхозов. Результаты оценены в постановлении коллегии НК РКИ от 10 июля 1926 г. и опубликованы в № 2 журнала «На аграрном фронте» за 1927 г. Володковичем и Куликовым (стр. 32). Оказалось, что из всех колхозов Саратовской губернии 22% являлось лжеколхозами. В Татарской республике лжеколхозов 29%, в Средневолжском районе—30%, на Северном Кавказе—10%, в Сибири—30%, в Московской губернии, так сказать, непосредственно под рукой у центра,—35%. В среднем из всех 6 956 колхозов лжеколхозами оказалось 1717, или 25%. Таким образом, по этому обследованию,—а оно обнимает одну треть всех колхозов СССР,—целая четверть относится к лжеколхозам. Некоторые авторы предлагают считать эти данные преувеличенными. Но поскольку обследование НК РКИ не опорочено—не вижу для этого оснований. Да и не могло быть у НК РКИ интереса преувеличивать неблагоприятность результатов. К тому же известно по данным Сельскосоюза, что значительно больше половины колхозов вообще не вошли в сеть кооперативной системы и предпочитают оставаться «дикими», бесконтрольными. А по опыту городской промысловой кооперации, поддающейся более систематическому наблюдению, мы знаем, что «дикость» большею частью служит признаком маскировки капиталистической эксплоатации кооперативной формой. Обследование НК РКИ—единственный массовый официальный материал по интересующему нас вопросу, и его следует держаться.

Поэтому можно без большой ошибки предположить, что из всей товарной продукции всех колхозов не менее одной четверти фактически является капиталистической продукцией, прикрытой только лжекооперативной формой. По РСФСР из всей хлебной товарной продукции на продукцию колхозов за 1925/26 г. приходится до 4% по данным, опубликованным в том же номере «На аграрном фронте» (стр. 31). Следовательно, на долю капиталистической продукции в форме лжеколхозов приходится примерно до 1% товарной продукции.

Если соединить, вопервых, ту часть товарной продукции, которая производится в хозяйстве капиталистически-предпринимательской верхушки (2% всех дворов),—около 14%; вовторых—те 4%, которые эта верхушка сосредоточивает в своих руках капиталистической эксплоатацией под формальным прикрытием бедняцкого хозяйства, «нанимающего» кулака сдельно с его рабочим скотом; втретьих, наконец, тот почти 1%, который идет через колхозы,—то в общем мы получаем, что почти 19% товарной продукции сосредоточено в руках 2% предпринимательских капиталистических дворов. А 19% товарной продукции сельского хозяйства составило в 1925/26 г. около 700 млн. руб. довоенных, или, по индексу 1,4 (принятому Госпланом для оценки сельскохозяйственного производства за 1925/26 г.), около 1 млрд. червонных рублей. В среднем на двор (450 тыс. дворов) это дает примерно 2 200 руб. кроме остающейся в хозяйстве натуральной части, которую надо оценивать не менее 800 рублей. Вместе это дает средний валовой доход на одно крестьянское хозяйство определенно выраженного капиталистически-предпринимательского типа около 3 тыс. руб. (червонных) в год. Чистое накопление этой группы (450 тыс. дворов), принимая его даже только в 10%, должно составлять около 125 млн. руб. в год, т. е. около одной пятой величины, какую «Контрольные цифры» Госплана вообще принимают для крестьянского хозяйства (625 млн. руб.). Это примерно соответствует той доле в товарной продукции крестьянского хозяйства, какую данная группа крестьян имеет.

В применении к хозяйствам этой группы признаки обычного сельскохозяйственного налога оказываются недостаточными. Необходимо проработать вопрос о распространении на такие дворы подоходного налога. Выше приведен пример, как при чистом доходе в 10 тыс. руб. сельскохозяйственный налог составляет только около 4%. Для сравнения привожу из № 17 органа НКФ «Финансы и народное хозяйство» (за апрель 1927 г.) таблицу, показывающую, как велик в настоящее время процент изъятия подоходным налогом при годовом доходе в 10 тыс. червонных рублей из нетрудовых источников по СССР и из всяких источников по Англии и Франции:

Иначе сказать, даже в архикапиталистических Англии и Франции капиталист с равным доходом обложен в несколько раз тяжелее подоходным налогом, чем наш терский сельскохозяйственный предприниматель с парой десятков сезонных батраков обложен сельхозналогом. Прибавлю еще, что сельхозналог совершенно не учитывает таких доходов эксплоататора, как извлекаемые им путем его так называемой «сдельной работы» со своим рабочим скотом у бедняка. Сельхозналог платит в этом случае бедняк. Отчасти это относится и к явно арендуемым землям. Для узкого верхнего, капиталистического слоя крестьян пора поставить вопрос о замене сельхозналога налогом подоходным на тех же основаниях, как и для представителей городского частного капитала. Мы теряем теперь на этом недообложении не менее 25 млн. руб. в год. по скромной оценке.

Точно так же эти капиталистические предприниматели в сельском хозяйстве должны быть уравнены с капиталистическими предпринимателями в городской промышленности и относительно обязательств в области наемного труда. Сейчас, например, с социальным страхованием, с оплатой за неиспользованный отпуск и т. д. у них дело обстоит довольно неважно. Есть закон об облегчениях требований Кодекса законов о труде в применении к середнякам и беднякам, вынужденным каким-либо случаем временно иметь батрака (болезнь, призыв на военную службу и т. д.). Этот закон на деле часто используется и сельскохозяйственными предпринимателями, систематически (как правило) прибегающими к найму сроковых, сезонных, поденных и постоянных рабочих. Тут необходимо будет провести более резкую и отчетливую границу и более твердо поставить полное соблюдение Кодекса законов о труде капиталистическими предпринимателями в сельском хозяйстве, мелкими и крупными. Ни один бедняк, ни один середняк не может иметь, например, сразу трех наемных рабочих, постоянных или временных,—это уж не середняк и не бедняк тогда. Так что границу найти нетрудно.

Далее необходимо создать какие-либо гарантии для безлошадного бедняка, вынужденного прибегать к так называемому «найму» своего эксплоататора на «сдельные работы» с его скотом. Распространенность этой системы эксплоатации в настоящее время не подлежит сомнению. Наконец, необходимы меры в ограждение интересов бедняка, явно сдающего свою землю в аренду предпринимателю (запрещение платить меньше определенной величины по районам и т. д.), и меры по лишению льгот лжекооперативов (ограничение льгот «диким», лишение льгот пользующихся наемным трудом, повышение обязательного минимума числа членов и т. д.).

5. Предпринимательская организация отхода. Строительство.

Еще до революции у нас существовал ежегодный отход части крестьян из деревни на заработки. Недавно вышла книга т. Минца, специально посвященная этому вопросу. Там сведены довоенные данные, а также данные последних обследований, которые производились уже при советской власти. Из всех этих сводок видно, что за последние годы перед революцией, примерно с 1900 г. до 1913 г., в среднем количество отходников ежегодно было около 6½ млн. чел. Причем из них около 3 млн. составлял отход на земледельческие заработки и около 3½ млн.—на неземледельческие, в том числе 2½ млн. чел. строительных и дорожных рабочих (из них 1 750 тыс. чернорабочих) и 1 млн. занимавшихся разного рода другими отхожими промыслами, в частности работами по рубке леса и т. п. (Минц, стр. 38—39). Во время мировой войны под влиянием мобилизации отход сократился и в 1917 г. составил всего 2 700 тыс. чел. (там же). В первые годы после революции отход совершенно прекратился. Контр-революционные армии Деникина, Колчака и других отделили от центра военными фронтами те районы, куда обычно отправлялась изрядная часть отходников—юг Украины, Северный Кавказ, Заволжье. В самом центре было уничтожено помещичье хозяйство, и почти уничтожено кулацкое хозяйство. Что касается отхода в город, то под влиянием голода 1918—1919 гг., наоборот, из городов люди уезжали в деревню. Но затем, после окончания войны и нового объединения страны, постепенно отход стал восстанавливаться, приблизительно с 1921—1922 гг., когда новая экономическая политика облегчила возможность роста применения наемного труда в восстанавливавшемся неземледельческом хозяйстве и в земледелии. По «Контрольным цифрам» Госплана (стр. 286), за последние три года, с 1923/24 г. по 1926/27 г., у нас прибавилось 3 млн. чел. пролетариата—в среднем по 1 млн. чел. в год. Это увеличение шло преимущественно за счет переселения из деревень в города как возвращавшихся, так и перебиравшихся окончательно впервые.

Кроме того, стал постепенно расти и ежегодный сезонный отход из деревни, подобный дореволюционному. В настоящее время он достигает около 3 млн. чел. в год (за 1926 г.). Из этих 3 млн. чел. не менее миллиона—строительные рабочие, около 500 тыс.—лесные, т. е. такие рабочие, которые отправляются в лес рубить дрова, и т. д. У тех и других очень распространен отход «артелями». Далее, приблизительно 1 млн. составляет та масса чернорабочих, которая у нас в городах состоит безработными, затем тысяч 500 идут в разные другие отрасли—на водный транспорт и т. д., в том числе и в сельское хозяйство (на сезонные работы в совхозы Сахаротреста, на табачные и виноградные плантации в Крым, на Северный Кавказ и т. д.). Должен оговориться по поводу этой цифры—1 млн. безработных чернорабочих. В данных статистики наших бирж труда нельзя найти такую цифру, там цифра безработных чернорабочих гораздо меньше. Это объясняется чрезвычайной неполнотой той статистики безработицы через биржи труда, какая существует у нас. Биржи труда регистрировали безработицу до 1 октября 1926 г. только в 256 городах, а после 1 октября 1926 г.—лишь в 283 городах. Между тем безработные имеются не только там. По предложению ВЦСПС, профсоюзы произвели на 1 апреля 1926 г. подсчет—какое количество членов профсоюзов находится без работы и сколько из них зарегистрировано на биржах труда (эти данные опубликованы в докладе ВЦСПС бывшему недавно VII Съезду профсоюзов на стр. 247). Безработных членов профсоюзов оказалось 1 182 тыс. чел., а между тем на биржах труда в этих 256 городах было зарегистрировано из них только 509 тыс. чел., т. е. 43%—около половины. Другая, большая половина, почти 700 тыс. чел. приходится, очевидно, на ту часть страны, где не существует регистрации безработных биржами труда. Надо полагать, что среди безработных, не состоящих членами профсоюзов, тоже немало находится в таких местах, где нет бирж труда и учет безработных потому не производится. На биржах труда в конце декабря 1926 г. состояло 1310 тыс. безработных (по «Справочнику» ЦСУ, стр. 302). Значит в общем фактически у нас имеется не менее двух миллионов безработных. Что же касается процентного распределения их по категориям, то последние данные опубликованы (по данным бирж труда) на 1 октября 1926 г.: квалифицированных рабочих всех видов—25%, советских служащих всех видов—20% и деквалифицированных—55% (стр. 303 «Справочника»). Отсюда и получаем до миллиона чернорабочих, перебивающихся кое-как (помощь родных, ручная продажа без патента, стоянье по найму в очередях и т. д.,—из чернорабочих мало кто получает государственное пособие).

Из всего отхода, который происходит из деревень, часть организуется предпринимателями. Основные виды отхода сейчас—на строительство и в лес. Существует много строительных артелей. Некоторые строительные артели, вернее—большинство их являются действительно трудовыми объединениями, но часть организуется предпринимателем под видом старшего рабочего, старосты и т. д., по отношению к которому остальные члены артели являются на деле наемными рабочими. Для определения, какая часть строительного отхода организована таким образом, приходится остановиться на вопросе о роли частного капитала в производстве строительных работ по СССР вообще.

Затраты на ремонт и постройку жилых помещений в СССР больше, чем это часто предполагают. Роль при этом частного строительства точно так же гораздо значительнее, чем иногда «ориентировочно» оценивается.

По данным Наркомвнудела (справка от 22 февраля 1927 г. за № 33/064/10), частным владельцам принадлежит 83% строений, 66% квартир и 50% жилой площади городов РСФСР; в остальной части СССР процент этот выше (ибо наиболее крупные площади муниципализированы как раз в Москве и Ленинграде); поэтому можно считать, что частникам принадлежит сейчас не менее 17½ млн. кв. саж. жилой площади (расчет Госплана). По переписи декабря 1926 г., все городское население СССР составляет около 25 млн. чел., что при средней фактической норме около 10½ кв. арш. на душу дает всего около 29½ млн. кв. саж. жилплощади в городах.

В ведении кооперации в настоящее время состоит почти 6 млн. кв. саж. жилой площади, а на ремонт за 1925/26 хозяйственный год кооперация израсходовала почти 37 млн. руб., или свыше 50 коп. в месяц на 1 кв. саж. жилой площади в среднем (по отчетным данным Союзного совета жилкооперации, № 4 «Жилищной кооперации» за 1927 г., стр. 14). По жилой площади, находящейся в ведении госорганов, расход этот примерно на 20% на сажень меньше (судя по данным обследований в обеих столицах и др.) и всего составляет, следовательно, у госорганов около 30 млн. руб. Наконец, в частных домах он еще менее (около 30 коп. в месяц на сажень), а всего должен достигать в них 63 млн. руб.

Весь расход на ремонт городских жилых домов составил, таким образом, за год не менее 130 млн. руб. Частные владельцы осуществляют ремонт через частных подрядчиков и предпринимательские артели по крайней мере наполовину. Что касается ремонта кооперативных домов, то имеются данные по Ленинграду, на который приходится 40% всех кооперативных расходов на ремонт (и столько же процентов кооперированной жилой площади городов СССР). Согласно этим данным (передовая в № 1 за 1927 г. ленинградского журнала «Жилищное дело»), работы через частных подрядчиков из всей суммы ремонта кооперативных домов Ленинграда составили около 25% (за 1925/26 хозяйственный год), в том числе около половины путем прямых заказов частнику-подрядчику, и еще столько же «скрыто», т. е. в форме лжеартелей (являющихся лишь прикрытием того же частного подрядчика). Нет оснований думать, что процент этот ниже в прочих городах (в провинции даже, несомненно, значительно выше) и в домах госорганов (данные по Москве и т. д.). Вместе от суммы ремонта жилых домов госорганов и кооперации (67 млн. руб.) это составит около 17 млн. руб., а всего из всей суммы годового ремонта городских жилых домов придется на работу через явного и скрытого частного подрядчика около 47 млн. руб. и через государственные строительные конторы и трудовые артели—около 38 млн. руб. (в том числе и хозяйственный наем отдельных рабочих).

Что касается постройки новых жилых домов в городах, то, по данным НКВД (справкаот 22 февраля 1927 г. за № 33/061/10), в 1925 г. стройка частных домовладельцев составила 49,9%, или почти ровно половину всей новой жилой площади в городах РСФСР. На каждую тысячу городских жителей РСФСР, по данным НКВД, это составило 80 м2 жилой площади, а в следующем, 1926 г., по ориентировочному расчету НКВД, достигло уже 100 м2, или 22 кв. саж. на каждую тысячу жителей. Распространяя это на остальную часть СССР, получаем для 1926 г. все новое частное строительство в 550 тыс. кв. саж. жилой площади за год.

Новые частные дома—почти сплошь небольшие деревянные или каменные (часто упрощенного типа) постройки, рассчитанные в среднем не более чем на две семьи каждая. Благодаря упрощенности типа и преимуществам работ через частных подрядчиков и частные артели (покупается у крестьян лес, заготовляемый ими по закону о трудовых отводах без попенной платы, не платится за членов артелей социального страхования и т. д.) эти частные дома (более чем на 90% деревянные, по даниым НКВД) обходятся значительно дешевле государственного и кооперативного строительства. Каменные дома в Москве обошлись в 1926 г. в среднем по 802 руб. за 1 кв. саж. жилой площади. Деревянные дома кооперации (по РСФСР, по данным НКВД, у кооперации на деревянное строительство приходится все еще почти 89% жилой площади) в среднем по государству обходятся 480 руб. за 1 кв. саж. жилой площади (данные кооперации по брошюре инж. Глаголева—«Условия жилищного строительства», М., 1927 г.). Цена же частного строительства в городах должна быть принята в среднем еще на 25% дешевле, или около 360 руб. за 1 кв. са,ж. жилой площади. Это дает цену всего нового городского частного жилищного строительства около 200 млн. руб. в год. Все оно осуществляется частными подрядчиками, частными трудовыми артелями и нанимаемыми хозяйственным образом отдельными печниками, кровельщиками и т. д. (в том числе лжеартелями). Роль подрядчиков и лжеартелей специалисты оценивают до четверти.

Новое кооперативное строительство жилищ в поселениях городского типа (включая прифабричные поселки) составило в 1926 г. сумму всего в 42 млн. руб. (по данным Центрожилсоюза). По справке Центрожилсоюза (от 19 февраля 1927 г. за № 2/411/10), на строительство через частных подрядчиков приходится в том числе лишь около 2% т. е. не более 1 млн. руб. Отличие от ремонтных работ понятно. При ремонтных работах часто речь идет о небольших суммах, какие не оправдывают создания собственного хозяйственного аппрата и какие недостаточны, чтобы получить согласие взяться за эти работы от государственных строительных контор. Поскольку при большинстве жилсоюзов нет еще кооперативных ремонтностроительных контор по мелкому ремонту, приходится за ремонтом нередко обращаться к частнику (как мы видели, на 25% всей суммы ремонта). При постройке же новых домов почти всегда окупается или организация собственного аппарата, или может быть получено согласие на сооружение от государственных строительных контор—потому роль частных подрядчиков здесь незначительна (2%). Не более и роль лжеартелей.

Новое строительство жилых домов госорганами (исполкомы, тресты, наркоматы и т. д.) за 1925/26 г. дали сумму около 200 млн. руб. Точных или хотя бы ориентировочных данных, сколько в том числе выполнено частными подрядчиками и через частные артели,—не имеется. Но справка ЦК Союза строителей (от 10 февраля 1927 г. за № 527/133/11) дает возможность сделать грубо ориентировочную прикидку, исходя из количества наемных рабочих, занятых у частных подрядчиков.

Такой же прикидкой, по этому же признаку, приходится ограничиться и относительно постройки госорганами нежилых зданий (фабрики, склады, железнодорожные водокачки и т. д.). По отчетной книге ВСНХ СССР «Сводный производственно-финансовый план госпромышленности на 1926/27 г.» (стр. 304—305), всех капитальных работ по промышленности ВСНХ за 1925/26 хозяйственный год выполнено фактически на 781 млн. руб. Из них приходится на оборудование 213 млн. руб. и на здания 568 млн. руб. (считая вместе новые здания и ремонт уже существующих). В том числе на жилищное строительство ушли почти 95 млн. руб., которые выше уже засчитаны в цене жилищного строительства госорганов. Остается на все строительство и ремонт нежилых зданий по промышленности ВСНХ 473 млн. руб. Прибавляя постройку и ремонт нежилых зданий прочими госорганами (школы, больницы, транспорт, коммунальные сооружения, торговые склады кооперации и органов НКТорга, холодильники и пр.), будем иметь в общем около 700 млн. руб{9}. Вместе с затратой 200 млн. руб. госорганами на постройку жилищ всего получаем сумму до 900 млн. руб., для которой долю частника можно определить лишь грубо-ориентировочно, используя сведения ЦК Профсоюза строителей о распределении строительных рабочих.

Какая-то часть этих работ выполняется артелями, участники которых вообще не принимаются в члены профсоюза и потому им не учитываются. Многие из них являются действительными товарищескими ремесленными организациями выходцев из одной деревни. Но нередко в форме артели под видом «старшего» и т. п. выступает подрядчик. По крайней мере в упомянутой справке ЦК строителей пишет, что артели «в ряде случаев являются скрытой организацией частного капитала». Какая доля из всей суммы работ на 900 млн. рублей приходится вообще на долю подобных лжеартелей—неизвестно; в ремонтных работах кооперации, как мы видели, около 12% (и столько же сдается незамаскированным подрядчикам). Если для госорганов вообще из осторожности предположить меньшую величину—до 5%, то получим на долю артельно-замаскированной работы через подрядчика около 45 млн. руб.—вряд ли меньше.

Остальные работы выполняются наемными рабочими, в том числе наймом трудовых (нефиктивных) артелей. По данным ЦК Профсоюза строителей из рабочих, членов союза, на 1 октября 1926 г. у частных предпринимателей было занято почти 7%, причем в среднем на одного частного предпринимателя приходилось 27 нанимаемых им рабочих. ЦК считает (упомянутая справка), что вместе с нечленами союза общее количество строительных рабочих у частных предпринимателей составит до 10% всего их числа, не более. Можно считать поэтому, что, за вычетом строительства, лжеартелями, на открытую работу через подрядчиков у госорганов всего приходится около 85 млн. руб.

К этому надо прибавить еще строительные работы в крестьянской деревне. Ежегодно заново полностью отстраивается у нас до 500 тыс. дворов (считая отстраивающуюся часть прироста населения и восстанавливаемую часть сгорающих). Средняя цена построек одного крестьянского двора в 1926 г. в среднем по всему государству, по специальному обследованию НКЗема РСФСР, составляет 406 руб. по довоенным ценам (сборник «На путях социалистического развития», М., 1927 г., статья т. Свидерского, стр. 109). По нынешним ценам это составляет около 800 руб., а всего—около 400 млн. руб.{10}. Обычно принимается, что по меньшей мере наполовину крестьянин вкладывает собственный труд и собственный материал. Артели или отдельные рабочие нанимаются лишь для работ печных, столярных, кровельных и т. п., кое-где—для сборки и установки срубов, специалисты стенобиты (на юге) и т. д. Таким образом, на работу через артели, мелких (подрядчиков и т. д. останется не свыше 200 млн. руб. Какая часть приходится в том числе на явных и скрытых подрядчиков вместе—неизвестно, но можно думать, что меньше, чем в городе, предположительно до 10%, или около 20 млн. руб.

Таким образом, не считая собственного труда и собственного (непокупного) материала мелких строителей, вся цена ремонта и нового строительстважилыхи нежилых зданий в 1925/26 хозяйственном году составила по СССР около полутора миллиарда червонных рублей. В том числе около 450 млн. руб. приходится на работу через трудовые артели, около 250 млн. руб.—на строительство через частный капитал (считая вместе открытые заказы подрядчику и работу через лжетрудовые, предпринимательские по существу артели) и около 800 млн. руб.—на работу государственных строительных организаций. На долю частного капитала приходится, таким образом, около одной шестой части выполнения всех оплачиваемых строительных работ по СССР. Приэтом возможно, что из засчитываемых по отсутствию материалов полностью в сооружаемые государственным аппаратом 800 млн. руб. часть все же приходится на долю подрядчиков и лжеартелей.

Большая роль частника на рынке строительных материалов основана, таким образом, прежде всего, на большой роли строительства не через государственный аппарат (без малого половина, почти 700 млн. руб. «частный сектор» и около 800 млн. руб.—государственный), отчасти—отсутствием включения в план банковского кредитования снабжения средствами жилищной кооперации для кооперативной заготовки кустарных строительных материалов, необходимых для ремонта и отчасти для нового строительства. Кроме того госстройконторы вообще не берутся за мелкий ремонт, а организация кооперативных контор по мелкому ремонту встречает препятствие в указанном отсутствии специального кредитования этого дела.

Большая роль лжеартелей и артелей в самом производстве построек объясняется дополнительно еще крупными преимуществами, какие, по действующим законам, они имеют в снабжении лесом и других расходах (социальное страхование и т. д.) перед кооперативным и исполкомовским строительством. Уравнение условий, удешевляя кооперативное, исполкомовское и промышленное строительство жилищ, может внести существенные перемены в это дело.

Сумма оборотных средств частного капитала в строительстве, если не считать работы через трудовые артели, составляет примерно около 50 млн. руб., судя по обычному проценту авансирования при строительстве (сумма предпринимательского строительства, в том числе через лжеартели, составила, как мы видели, около 250 млн. руб. за последний год). Размер чистой прибыли должен составлять до 20 млн. руб. (т. е. до 8% от оборота по аналогии с известными калькуляциями), что составляет до 40% на капитал, т. е. приблизительно соответствует чистой доходности частного капитала в оптовой и полуоптовой торговле.

Одной из форм незаметного благоприятствования частному капиталу в области строительства является у нас проживание нетрудовых элементов в готовых муниципализованных квартирах (со вложением новых своих накоплений в рост спекулятивных операций), между тем как государство и рабочие отрывают у себя из необходимейщего средства для строительства новых жилищ, притом в недостаточном количестве.

Необходимо обязать нэпманов в двухлетний срок построить себе за свой счет новые квартиры без государственного кредита, освободив всю занимаемую ими крупную жилищную площадь. Люди, обложенные подоходным налогом не менее чем с 5 тыс. руб. в год, имеют возможность это сделать.

Необходимо дать возможность государственно-кооперативным строительным конторам работать по одним ценам с частнопредпринимательскими артелями: а) установив и для артелей и для госкоопстройконтор при стройке одноэтажных и двухэтажных домов одинаково пониженный процент социального страхования; б) уравняв рабочие строительные кооперативы в попонной оплате леса с крестьянами, оплачивающими лес по трудовой норме, откуда и питается частник более дешевым лесом; в) развив государственно-кооперативную заготовку кустарных строительных материалов включением ее в план банковского кредитования; г) поставив задачу создания госкооперативных контор по мелкому ремонту; д) ограничив прибыль в калькуляции госстройконтор не более чем 2%.

Таким образом, можно считать, что частный капитал занимает около 15—20% всех отхожих строительных рабочих, все же частное строительство—еще большую их долю.

Точно так же из крестьян, уходящих на заработки в леса, Из этих 500 тыс. лесных рабочих тоже около 15—20% приходится на лиц, занятых у крупных частных лесозаготовителей. Эти крупные частные заготовки (иногда еще и сейчас в «лжегосударственной» или «лжекооперативной» форме) являются основной базой частной торговли дровам и лесными материалами. Частная торговля лесом, в том числе оптовая, в настоящее время имеет очень большие размеры. Например в Москве она составляет около одной трети всего лесного-дровяного оборота, в провинции местами еще большую долю. Основывается она на двух источниках: вопервых, на том, что частный капитал сам заготовляет лес при помощи наемных рабочих и крестьянских артелей, и, вовторых, на том, что отдельные крупные скупщики скупают лес у крестьян, имеющих право рубить его без попенной платы на особо льготных условиях в пределах так называемой трудовой нормы из отведенных им лесных массивов. Благодаря этому частные заготовители леса получают возможность иметь лес для строительства и для продажи, в том числе дрова, отчасти дешевле, чем имеют кооперация и госорганы, которые платят попенную плату. Таким образом, из обоих основных видов нынешнего крестьянского неземледельческого отхода—строительного и лесного—не менее 15% эксплоатируется (и отчасти организуется) частным капиталом. Кстати сказать, это примерно соответствует той доле товарной продукции, какую капиталистическое предпринимательство имеет и в самом сельскохозяйственном производстве. Что касается безработных чернорабочих из деревни, находящихся в городах, то и из них некоторая часть попадает в руки частного капитала как подставные агенты в «очередях» у розничных магазинов, как ручные продавцы без патентов и т. д. Еще в болшей мере относится это к сохранившейся доле дальнего отхода на сельскохозяйственные заработки (на Кубань, в Крым и т. д.).

6. Перерастание и идеология.

Выше были уже показаны современные пределы вырастания определенно капиталистического производства из простого (трудового) товарного производства в нашем сельском хозяйстве. Но перерастание в капиталистического предпринимателя не ограничивается, конечно, только самым процессом сельскохозяйственного производства. Укрепившись здесь, земледельческий производственный предприниматель начинает использовать накапливаемые средства для организации местной сельской капиталистической промышленности по переработке сельскохозяйственных продуктов. Он начинает оперировать оказыванием кредита, выступая в качестве беспощадно закабаляющего ростовщика. Продавая товары собственного хозяйства, он заодно начинает скупать для перепродажи товары более мелких производителей. Он выступает иногда в качестве посредника по заготовке и прасола даже для государственных и кооперативных органов, но начинает уже предпочитать иметь дело с частным же оптовиком города. Наконец, он начинает доставлть в деревню промышленные изделия из города (и от кустарей других районов), открывает лавку и делается таким образом торговцем. Накопление в процессе предпринимательского сельскохозяйственного производства превращается таким образом в отправный и опорный пункт для перерастания в капиталистического предпринимателя и в области промышленности, кредита, заготовки и торговли.

Ниже, в отделе о торговле, мы коснемся вопроса о том, какую долю составляют частнокапиталистические заготовки в общих заготовках в деревне и какая часть получаемых деревней вообще промышленных изделий проходит через частноторговые руки. Опорой и агентом для того и другого является в первую очередь тот же тонкий верхний капиталистический слой крестьянства, о роли которого в земледельческом и животноводствениом производстве и в их товарной продукции выше была речь. Здесь я хочу отметить лишь неправильность и поверхностность довольно распространенного приема рассматривать частного деревенского торговца, как какую-то отвлеченную категорию «чистой торговли».

Берут приэтом обычно весь оборот частной деревенской торговли, делят его поровну между всеми торговцами, не отделяя даже хотя бы ручных разносчиков от остальных, и радостно заключают: вот как ничтожен средний оборот и, следовательно,, «капитал» деревенского торговца. Здесь две неправильности. Вопервых, ручных торговцев очень много, а оборот их незначителен. Одно их выделение дает уже другую картину для суждения о деревенском лавочнике. Вовторых,—что самое главное,—эту лавку нельзя рассматривать изолированно от остального хозяйства ее владельца. В оторванных от действительности рассуждениях можно создать в деревне разряд «чистых торговцев», ничем кроме своей лавки не занимающихся, на деле же в большинстве случаев лавка является лишь частью хозяйства ее владельца. Вырастая из производственного процесса простого (трудового) товарного сельского хозяйства и превращаясь в капиталистического предпринимателя, представитель верхних 2% крестьянских дворов усложняет, расширяет свои предпринимательские операции. Он является одновременно и сельским хозяином, и ростовщиком, и лавочником, и скупщиком, и арендатором, и промышленным предпринимателем и даже сельскохозяйственным «сдельным рабочим». Но все это есть лишь разные формы приложения одного и того же его капитала. Связующей нитью всех частей его хозяйства является нетрудовой характер, т. е. применение своих средств для эксплоатации чужого труда. В отдельности «торговая часть» его капитала часто невелика, но она и не является устойчивой величиной. Владелец то больше направляет свой капитал в ростовщичество, то в торговлю, то в скупку и т. д., смотря по выгодности при данных обстоятельствах. У него свое «плановое хозяйство», свое маневрирование. Правильное представление об этой капиталистической верхушке деревни можно получить, только беря ее хозяйство в целом, а не по изолированным (обособленным) кусочкам, с рассматриванием каждого кусочка как самостоятельной величины. В отдельности у хозяина и кустарное предприятие может быть невелико, всего два-три рабочих, и в сельском хозяйстве всего два-три сезонных батрака, и лавка не тысячами ворочает, и задолженность ему соседних дворов абсолютно не так уж велика, и т. д. Но для правильного представления о «пауке» и о причинах ненависти к нему рядового крестьянства надо брать все это вместе, иначе получается не действительная картина, а неосознанное или нарочитое «статистическое» подслащивание сельского капиталиста как совсем-совсем маленького кулачка, прямо «бедняцкого кулачка», о котором, собственно, и говорить бы не стоило, если бы не подымали о нем «шума».

B применении к сельской кустарной промышленности мы имеем возможность на массовом материале иллюстрировать, как идет в деревне постепенное вырастание капиталистического предпринимателя из простого товаропроизводителя—на почве переработки продуктов сельского хозяйства. Материалом служит произведенное ЦСУ в 1925 г. обследование мелкой сельской промышленности СССР, опубликованное на стр. 250—272 «Справочника ЦСУ на 1927 г.». Правда, здесь перед нами итог развития только первых четырех лет нэпа, между тем, по всем отзывам и отдельным имеющимся материалам, (именно последующие за этим обследованием два года (1925—1927) были временем особенно сильного роста этого явления в сельской промышленности.

К началу нэпа капиталистически организованной сельской кустарной промышленности, можно сказать, не существовало. Наемный труд стал появляться в ней лишь постепенно. Приэтом в первую очередь и больше всего он появляется именно в тех отраслях сельской промышленности, какие заключаются в непосредственной переработке продуктов сельского хозяйства (мукомольно-крупяная, маслобойная и кожевенная промышленность). В этом сказывается связь с вырастанием капиталистических элементов в процессе сельскохозяйственного производства. Если разделить всю сельскую промышленность на две части—указанные три отрасли (чисто переработочные из крестьянского сырья) и все остальные (производство обуви, одежды, деревянных, металлических и гончарных изделий и т. д.), то получится такой результат. На первые три отрасли приходится около 60% всей продукции сельской промышленности (не считая цены сырья, вспомогательных материалов и топлива, а с ними—даже около 75%). Из всех лиц, занятых в этих трех отраслях, наемных рабочих в 1925 г. было, уже 14,5%. А во всей остальной мелкой сельской промышленности из занятых в ней лиц наемных рабочих было только 4%—в три с половиной раза меньшая доля. Таким образом, уже к 1925 г. не менее седьмой части трех основных отраслей сельской промышленности было организовано капиталистически, вернее—более седьмой части, ибо в некоторых случаях участвуют в производстве и несовершеннолетние члены семьи владельца (11,5% занятых во всей мелкой сельской промышленности) и сами владельцы; к тому же продукция на среднего работника в этих более крупных предприятиях больше, чем в остальных. Надо иметь еще в виду, что данные о наемных рабочих не охватывают того вида капиталистической организации кустарной промышленности, который осуществляется так называемыми раздаточными конторами. Но для нас здесь интересно не полное представление об объеме капиталистических процессов в кустарных промыслах (об этом—в разделе о промышленности), а характеристика того, что в мелкой сельской промышленности вообще больше всего и быстрее всего стали ставиться на капиталистическую ногу именно те три отрасли, какие связаны с непосредственной (первичной) переработкой продуктов крестьянского хозяйства. На эти три отрасли в 1925 г. приходилось около половины наемных рабочих всей мелкой сельской промышленности. Эти три отрасли (мельницы, кожевенные заводы—и заводы растительного масла) являются как раз теми тремя отраслями промышленности, где государство признает роль частного капитала определенно вредной и стремится ее уменьшить.

Капиталистическое предпринимательство крупных крестьян в сельском хозяйстве в советских условиях успело уже к 1927 г. выработать своеобразную идеологию. Своеобразие ее заключается в манере обычные буржуазные стремления подавать в советском наряде. Требование частной собственности на землю предъявляется в скромной форме, подделывающейся к советскому пожеланию «устойчивости землепользования». Требование отмены права трудящихся на землю фигурирует под маской необходимости «заинтересовать производителя в улучшении производства». Стремление положить предел опасностям коллективизации и более широко обеспечить сельское хозяйство дешевыми батраками выступает в качестве попытки подсунуть буржуазное содержание под советскую линию на преодоление неблагоприятных последствий от безграничного дробления хозяйства при данной его системе. Причем все это, понятно—во имя вящшего торжества «национализации» и даже ради «бедноты».

Верхний слой крестьянства, будучи наиболее хозяйственно активным, грамотным и культурным, проявляет также большую общественную активность в проповеди доступными ему средствами своей идеологической установки. Подымаясь снизу, наверху эти настроения обобщаются и более четко формулируются такими эпигонами народничества, как проф. Кондратьев, прямо формулирующий: слишком много индустриализации. Но и сама «деревенская верхушка» засыпает «город» своими обращениями о введении развернутого строя буржуазных отношений в деревне с фактическим выбрасыванием за борт нашего курса нарост социалистических элементов в сельскохозяйственном производстве{11}.

В связи с обсуждением вопроса о новом законе о трудовом землепользовании и общине в различные органы печати, сосредоточивающие в Москве обсуждение этих вопросов, из деревни поступает очень много писем этого характера и даже статей. Вот типичное произведение такого рода настоящего крестьянина. Он пишет: «В настоящее время нет определенного хозяина земли. С одной стороны, земля национализирована, с другой стороны, ею распоряжается земельное общество, и, втретьих, отдельный крестьянин мыслит ее своею. Противоречия эти выпирают все сильнее и сильнее».

Далее: «Культурный рост сельского хозяйства тесно, неотделимо связан с переводом своего труда в денежный расчет... Без понимания этого не мыслится вообще прогресс в сельскохозяйственной культуре». А для этого, по мнению нашего автора, нужны «другие земельные порядки», нужны такие порядки, когда «крестьяне на договорных началах с государством владеют землей, т. е. на арендных началах».

Он называет это «устойчивостью землепользования» и говорит: «...таким землепользованием кладется основа денежному хозяйству в деревне. В этом вся сущность,—чего мы не обойдем и не объедем, как бы нам этого ни хотелось». Если между государством и крестьянином не будет средостения в лице земельного общества, если крестьянин прямо от государства получит в аренду то, что он имеет, то никто уже на это не посягнет. Он будет платить за эту землю арендную плату, и это будет его земля. «Понятнее будет для каждого крестьянина, где его интересы и как он их может защитить».

«Как практически провести эту реформу, как конкретно можно мыслить самый подход?»—спрашивает автор и отвечает: «Состязание за обладание тем или другим куском и явится возможностью правильно достигнуть оценки земли»—правильной оценки. И заключает: «...перестанет быть повод к дроблению хозяйств на мелкие...» и т. д.

Другой крестьянский автор эти же требования о полном и открытом вовлечении земли в буржуазный оборот облекает в форму, как он выражается, «права засева». Как в городах есть право застройки, когда отводится какой-нибудь участок земли с правом застройки, так и в деревне можно ввести, чтобы земля «хотя и не продавалась, но чтобы продавалось другим лицам право засева на ней».

Само собой, бесконечное дробление хозяйства все на более и более мелкие кусочки при неизменной интенсивности хозяйства—невыгодно. Но выход из этого положения мы указываем в соединении мелких хозяйств, в коллективизации, в росте трудоемкости и интенсивности хозяйства. А идеология личного капиталистического предпринимательства указывает выход в принудительной недробимости индивидуальных хозяйств, создает этим тормоз коллективизации и самому праву на землю, но зато обеспечивает нынешнему пользователю возможность сохранения нынешней отсталой системы без перехода к более интенсивному хозяйству. Принудительная недробимость в том виде, как ее выдвигают капиталистические круги крестьянства, по существу является прикрытием частной собственности на землю и служит цели, как указано, обойтись без перехода к более интенсивным формам, допускающим безболезненное понижение средней земельной нормы на душу и избавляющего от роста аграрного перенаселения. В этом уже не только социальнореакционное, но и производственно-реакционное значение стремлений к сведению на-нет регулирующих прав земельного общества. Рядовое трудовое крестьянское хозяйство, опирающееся на рабочую силу своей семьи, а не на капитал, не может быть сторонником введения этого порядка и упразднения регулировки пользования землей сельским обществом. Бороться против невыгод измельчания земельной площади отдельных хозяйств, чтобы оставаться в русле классовых интересов рядового среднего крестьянства, бедноты и пролетариата, возможно и необходимо путем интенсификации, коллективизации и кооперирования. Усиление мер, направленных в эту сторону, совершенно необходимо, и в эту сторону и направлены прежде всего постановления IV, Съезда совртов ССР по вопросу об измельчании наделов. (См. резолюцию IV Съезда СССР по докладу т. Калинина.)

Изложенное выше о роли капиталистических предпринимателей в сельскохозяйственном производстве и крестьянском отходе не исчерпывает полностью влияния частного капитала на сельское хозяйство. Остается еще обширная и важная область капиталистических заготовок в деревне, организуемых из города; роль городского частного капитала в снабжении деревни промышленными изделиями; попытки внеземледельческих капиталистов подчинить себе сельскую крестьянскую кустарную промышленность ее авансированием, снабжением и организацией сбыта. Всего этого мы коснемся в разделах о промышленности и торговле. Остается приэтом также без учета,—правда, весьма скромное,—посредничество городского частного капитала в деле размещения в деревне так называемых «крестьянских займов», принимавшихся потом в уплату сельскохозяйственного налога.

{6} Известная работа т. Суханова—«Эволюция русского земледелия» установила большую двусторонность этого процесса пропорционально роли земледелия в крестьянском хозяйстве и для дореволюционной России. (См. подробно мою книжку—«Экономика досоветской деревни», М. 1926 г.)

{7} Эта величина получается, если сопоставить имеющиеся данные о проценте нанимающих дворов по группам, о размерах среднего найма по группам, о средней полноте учета и о местных более детальных обследованиях, характеризующих анкетные и т. п. данные центра. Главная часть этих 1 500 тыс. чел. составляют батраки сезонные (отчасти оплачиваемые поденно).

{8} По Воронежской губернии в 1926 г. обработка пашни производилась наемным скотом и инвентарем: из сеющих до 2 дес.—у 75,8% дворов; из сеющих от 2 до 6 дес.—у 25,2%, дворов; из сеющих от 6 до 10 дес.—у 2,7% дворов; из сеющих более 10 дес,—у 0,6% дворов (стр. 118 № 3 «На агр. фронте» за 1927 г.).

{9} По «Контрольным цифрам» Госплана (стр. 359), сумма всего строительства (включая ремонт) в транспорте, связи, торговле коммунальном хозяйстве, просвещении, здравоохранении и общем управлении в 1925/26 г. составила около 500 мли. руб. (в том числе транспорт почти 300 млн. руб.) Отбрасывая, однако, отсюда цену рельс и прочего оборудования и т. п., получим примерно около 250 млн. руб.

{10} «Контрольные цифры» Госплана принимают предположительно 769 млн. руб., но мне кажется это несоответствущим строящемуся количеству новых изб.

{11} Само собой, это встречает полную поддержку в заграничной эсеровской белогвардейской литературе. Характерна ненависть, с какой они не выносят самих слов «совхозы» и «колхозы». Вот, например, что пишет обо мне по этому поводу парижский орган Авксентьева, Бунакова и других видных эсеров. «Современные записки» в № 28 за 1926 г.: «Ю. Ларин примыкает к левому крылу правящей большевистской кучки. Это ему принадлежит первенство в злополучной идее создания совхозов; он же до сих. пор является яростным защитником и плана коллективизации крестьянских хозяйств... Его тактика рассчитана на активно организованный в деревне политический раскол... (с кулаками.—Ю. Л.). Чтение (моих писаний.—Ю. Л.)—особенно неприятно» и т. д. (стр. 521—522).