Глава 16

Катастрофа, столь быстро постигнувшая северо-западную русскую контрреволюцию, заставила ее идеологов и военных вождей заняться анализом тех причин, которые были в основе ее поражения.

Белые генералы, руководившие походом на Петроград, основную причину своего поражения пытались найти исключительно в области военной деятельности. Основные вопросы, определившие в конечном счете исход военных кампаний и операций, оставались, конечно, вне сферы их умственного кругозора. Выходцы из определенной классовой среды и представители буржуазно-помещичьих интересов — они не могли подняться выше своих военно-кастовых, профессиональных вожделений. Продолжая оставаться военной кастой, противостоящей широким пластам трудящихся, военные руководители русской контрреволюции были глухи и слепы ко всяким завоеваниям революционной мысли.

История развития русского капитализма предопределила удельный вес русской буржуазии. [567]

Зависимость последней от англо-французского капитала принимала определенные и вполне законченные формы — она сказалась на ходе мировой империалистической войны, она вошла в историю 1917 года, она отразилась и на всей дальнейшей деятельности отечественной контрреволюции. Помощь крупных империалистических государств привела к тому, что против Советской республики выступила контрреволюция в масштабе международном. Техника империалистических государств была призвана оказать реальную поддержку русской белогвардейщине. Требовалось только искусство военных руководителей, чтобы эту помощь использовать наиболее целесообразно. В истории Северо-западной контрреволюции, как и на других фронтах, однако, имели место промахи чисто оперативного характера, но они не сыграли и не могли сыграть решающую роль.

На всем белом движении в России лежала глубокая печать военно-политического авантюризма. Белому делу необходима была военная сила, при помощи которой можно было бы попытаться нанести сокрушающий удар по Советской республике. От умелого, искусного руководства этой силой контрреволюция ожидала крупных успехов на фронте, но в силу целого ряда основных причин эти ее успехи могли носить временный и скоропреходящий характер. В различные периоды Гражданской войны в России военные успехи белых армий вызывали на другой борющейся стороне консолидацию всех сил и средств и требовали со своей стороны искусного военного руководства.

На непрочной базе, на заранее исторически обреченной на неуспех попытке русской контрреволюции задушить Советскую республику могли быть крупные временные военные успехи белых. Но они только отодвигали момент окончательной гибели белого стана, делая более продолжительной его политическую жизнь. Военные успехи белых армий вызывали усиленное действие на большом пространстве центробежных сил, разлагающих мощь всего белого организма изнутри. Красная армия была призвана противодействовать успехам противника, [568] приостанавливать его дальнейшее поступательное движение и затем наносить ему ряд чувствительных ударов, разбивая до конца внешний закостенелый военный покров контрреволюции. Красная армия в этом процессе сыграла почетную роль.

Прежде всего необходимо констатировать вынужденный характер активных действий Северо-западной армии осенью 1919 г. Общая военно-политическая обстановка, складывавшаяся в то время на всех фронтах Советской России, а также на северо-западе ее, толкала контрреволюцию к новому выступлению.

Только в боевой активности Северо-западной армии лежал временный выход для руководителей белого движения. Огнем и железом, в потоках крови, в походном марше, во временном упоении частичными победами пыталась гальванизировать свой труп контрреволюция.

В категорической необходимости вести неослабную энергичную борьбу сказалась вся суть русского белого движения. А. И. Деникин, готовясь к походу на Москву, также исходил из аналогичных соображений. Он писал:

«В подъеме, вызванном победами, в маневре и в инерции поступательного движения была наша сила. Истощенный многими мобилизациями Северный Кавказ уже не мог питать надлежаще армию, и только новые районы, новый прилив живой силы могли спасти ее организм от увядания...

Только при таком условии мы имели возможность продолжать борьбу. Иначе мы были бы задушены огромным превосходством сил противника [Красной армии], обладавшего неисчерпаемыми человеческими ресурсами» {550}.

В наступлении южной контрреволюции Деникин пытался найти средство продления жизни белогвардейского очага. Он видел в боевой активности своей армии только одни положительные стороны и считал, что, расширяя фронт на сотни километров, он становится не слабее, а [569] сильнее. Ближайшая действительность в одной части оправдала планы Деникина, его армия (вооруженные силы юга России) с мая по октябрь 1919 года возросла последовательно от 64 000 до 150 000 человек. Но окончательный результат всего предприятия южной контрреволюции принес ей гибель. Деникин не видел другой, оборотной, стороны наступления и, когда катастрофа его похода на Москву стала фактом, он приписал ее, главным образом, стихийным причинам.

Северо-западная армия Юденича, по своему масштабу сильно отличавшаяся от южной контрреволюционной армии, должна была начать военные операции на сравнительно узком пространстве, но в сравнении с ее силами абсолютно несоизмеримом. О необходимости наступления на Петроградском фронте говорили почти все руководители белого дела, и больших разногласий этот вопрос не вызывал. А. П. Родзянко, назначенный помощником Юденича, устанавливает несколько основных причин, обусловивших поход на Петроград. В числе таких причин Родзянко имеет в виду требование наступления со стороны англичан с их угрозой отказать в дальнейшей помощи, мирные советско-эстонские переговоры, отъезд М. М. Литвинова в Копенгаген для переговоров с представителем английского правительства, успехи А. И. Деникина и т.д.{551} Исходя из этих соображений, Родзянко не считал возможным не только подвергать сомнению самую необходимость наступления, но даже и думать о его возможной отсрочке. Соратники генерала на поприще «большой политики» — министры Северо-западного правительства — разделяли этот взгляд. М. С. Маргулиес был убежден, что все, кроме наступления, повлечет за собою гибель белой армии и что только наступление может оздоровить белую и, как он писал, «эту проклятую трущобу»{552}. [570]

Этот вывод Маргулиес делал На основании учета только тех внутренних распрей и раздоров, которые имели место в Северо-западной армии. Представитель левой части Северо-западного правительства — «демократ» В. Л. Горн шел значительно дальше и за основу своих рассуждений брал объективную политическую обстановку, складывавшуюся как в Советской России, так и за границей. Он прямо пишет:

«Общая политическая ситуация повелительно требовала наступления, момент и нам (левой части правительства] казался неповторимым, и потому, в конце концов, никто из нас открыто не решился восставать против наступления... Обстоятельства не оставляли иного выхода» {553}.

Таким образом, Северо-западная армия должна была начать азартную военную игру ва-банк. Никакого другого выхода для нее не было. А отсюда и вытекали определенные методы ведения операции для захвата Петрограда.

Поход на Петроград не предвещал Юденичу победы с военной точки зрения. Малочисленность состава не позволила Северо-западной армии своевременно обеспечить свои фланги. Сосредоточив свои главные силы в районе Ямбурга для нанесения удара в направлении на Гатчину, генерал Юденич не в состоянии был обеспечить за собой Псковский район, который являлся выгодным и удобным местом сосредоточения частей Красной армии и исходным пунктом для нанесения контрудара во фланг и тыл Северо-западной армии. Некоторые генералы во главе с А. П. Родзянко настаивали на предварительном захвате белой армией Пскова, а затем уже развитии боевых действий в направлении Петрограда. Родзянко считал, что наступление по линии Ямбург — Гатчина — Петроград будет сильно затрудняться в силу того обстоятельства, что население в этом районе «испорчено соседством столичных фабрик и заводов, и чем ближе к Петрограду, тем хуже оно к нам расположено». В другом месте Родзянко еще раз повторяет этот вывод: [571]

«Близость Петрограда даст им [большевикам] возможность пополняться коммунистами и всяким сбродом. Население около Петрограда давно уже испорчено, и искать в нем пополнения было бы более чем рискованно» {554}.

Представитель вожделений белогвардейского сброда — Родзянко дал неплохую характеристику влиянию промышленного и революционного центра на окраинную периферию. Русской белогвардейщине больше улыбались широкие просторы России, отдаленные от революционных очагов, но конкретная действительность толкала их к тем революционно-энергетическим станциям, с ликвидацией которых и могло одержать успех белое движение.

Из последнего соображения и исходила другая часть белого генералитета, которая настаивала на быстром, решительном и неожиданном наступлении Северо-западной армии по кратчайшему направлению Ямбург — Гатчина — Петроград. Рассчитывая стремительностью и внезапностью своего наступления посеять панику в красноармейских рядах и вызвать контрреволюционное восстание внутри Петрограда, генерал Юденич принял второе предложение, по которому и проходили в действительности события.

Это обстоятельство и заставляло Родзянко, пережившего горечь неуспехов, а затем и поражения, констатировать неправильный выбор операционного направления для удара Северо-западной армии.

Однако вся белая политика шла по кратчайшему пути к реставрации свергнутого пролетарской революцией военно-феодального, буржуазно-помещичьего режима. Время заставляло контрреволюцию торопиться. Оперативный план, принятый Юденичем, был единственно возможным в условиях осенних дней 1919 г. Если численность Северо-западной армии была обратно пропорциональна поставленным ей задачам, то и другое возможное направление ее наступления — новгородское — отнюдь не было бы решающим. Опыт Колчака и Деникина со всей наглядностью и законченностью показал, что [572] в расширении зоны действий белых крылись серьезные факторы их гибели. Захватывая значительные пространства и поглощая возрастные крестьянские контингента, поставленные под белые знамена, русская контрреволюция шла по пути своей гибели.

Юденич вел свои войска по кратчайшему направлению, и здесь сказалось еще одно обстоятельство, заключавшееся в том, что малочисленность белой армии не давала возможности штабу Юденича этот путь обеспечить даже на более близких флангах. Получилась любопытная картина военной прогулки десятка тысяч русских белогвардейцев, но такой прогулки, на которую возлагались весьма серьезные задачи.

Кроме необеспеченности правого фланга Северо-западной армии угрожала опасность и со стороны Финского залива. Расчет белых на то, что форты Передовой и Краснофлотский будут заняты своевременно белыми частями, не оправдался. Вся приморская полоса оставалась все время в руках революционных матросов и красноармейцев, наносивших сперва слабые, а затем и сильные удары по зарвавшемуся противнику. В Псковском районе части 15-й советской армии также не упустили случая использовать слабый фланг белогвардейцев и нанести им удар в направлении на Гдов и Лугу. Таким образом, при подходе к Петрограду Северо-западная армия была охвачена с трех сторон — севера, востока и юга — красными полками и под сильным давлением вынуждена была поспешно уходить назад.

Даже при условии занятия Петрограда Северо-западная армия не смогла бы удержаться в городе и нескольких дней. Рабочие Петрограда и красноармейцы разбили бы врага на улицах самого города и не дали бы ему возможности наступать дальше. Прорвавшийся в город противник был бы разгромлен и уничтожен раньше, чем успел бы пожать плоды своей мимолетной победы. Петроград принес бы белым не радость и счастье, а бесславную гибель. Предпринимая свой поход, генерал Юденич не предвидел, что его армия идет по пути к полной катастрофе и что конечным пунктом продвижения и местом неотвратимой гибели ее будет именно Красный Петроград. [573]

В славном пролетарском городе действовали не стихийные силы, царившие в годы Гражданской войны на широких просторах России среди моря мелко-буржуазных собственников; Петроград был центром революционной энергии российского пролетариата, который в своей борьбе шел по пути непреложных законов исторического развития.

Именно поэтому северо-западная контрреволюция и была разбита у ворот Петрограда.

Обзор причин поражения, сделанный А. П. Родзянко, не выходил за пределы его профессионального кругозора и явился иллюстрацией чисто субъективного восприятия исторических явлений и ограниченного миросозерцания русских белых вождей. Юденич в военном отношении был «более талантливым», так как вел свою армию прямо на Петроград, надеясь быстрым налетом овладеть городом. Но военное искусство белых генералов столкнулось с искушенными в революционной борьбе пролетариями, и в этом поединке победа перешла к последним. Вся белогвардейская эпопея под Петроградом дала тот урок, что только то военное искусство, которое тесно увязано с жизнью, которое целиком соответствует общей политической обстановке, дает нужный практический эффект. Северо-западная армия, искусно прорвавшая фронт 7-й армии и тактически умело проводившая дальнейшие операции, очутилась перед катастрофой только потому, что ее военное искусство не имело под собою твердой, прочной и обеспечивающей успех базы. Именно военно-политический авантюризм сказался на всем белогвардейском движении, а это и не могло создать никаких предпосылок для решающих побед российской контрреволюции.

А. П. Родзянко, П. В. Глазенап, полковник К. А. Крузентшерн и другие главным виновником поражения Северо-западной армии считали Юденича. Родзянко, по вполне понятным мотивам, занимал в этом отношении первое место. Он метал громы и молнии против Юденича, который, как «дряхлый старик», не имел права брать на себя руководство армией. Родзянко не останавливается и перед обвинением русских политических деятелей, которые способствовали выдвижению Юденича, по словам Родзянко — этой [574] «мумии», на столь высокий пост главнокомандующего Северо-западной армией и которые, вместо того чтобы объединенными силами ринуться на большевиков, занимались политическими и партийными распрями.

Много горьких слез было пролито белыми исследователями и по поводу генерала Ветренко, не исполнившего приказ Юденича о взятии Тосно. Многие из белогвардейских историков склонны этот факт считать одной из основных причин своего поражения, а некоторые из них — видеть в нем чуть ли не главную, основную причину поражения белой армии.

Однако и здесь сказывается тупоумие «бывших людей», так как даже падение станции Тосно не явилось бы, с объективной точки зрения, решающим моментом в борьбе за обладание Петроградом, хотя оно и усилило бы на время позицию белых. Положение же Северозападной армии в те дни настоятельно требовало от своего главного штаба и от генералов применения партизанских методов борьбы. Ветренко именно и следовал этому методу и пытался поскорее вскочить в Петроград.

Наконец, не лишена интереса еще одна попытка найти главную решающую причину поражения контрреволюции. Она принадлежит далеко не военному человеку — П. Н. Милюкову, который, оставив в стороне область своей компетенции, погрузился в изучение военной обстановки на Петроградском фронте. Милюков имеет в виду поведение тех военных частей русских белогвардейцев, которые были организованы английскими интервентами на севере России. Когда 12 августа 1919 г. на совместном совещании со штабными чинами и фронтовыми командирами русской белой армии на севере англичане предложили эвакуировать белогвардейские части одновременно с уводом своих войск, русские военные руководители, ссылаясь на успех Деникина, высказались за продолжение дальнейшей борьбы. Милюков это решение штаба русской Северной армии считает ошибочным и утверждает, что если бы армия вовремя отступила в Мурманский район и сохранила бы до 8 тысяч бойцов, [575] то она смогла бы сыграть «решающую роль в наступлении Юденича»{555}.

В военных кругах разбитой Северо-западной армии поговаривали также и о влиянии на поход Юденича тех военных событий, которые в октябре месяце 1919 г. развернулись в Прибалтике. Наступление П. М. Авалова-Бермондта на Ригу квалифицировалось как срыв всего предпринятого Юденичем похода на Петроград. Но на эти события смотрели опять-таки с узко военной точки зрения.

Расширяя этот военный анализ, только одному военному историку белой северо-западной эпопеи удалось дать несколько более полную, чем у других его соратников по перу, картину причин гибели северо-западной контрреволюции. Этот «исследователь», скрывшись под именем «белого офицера», писал:

«Три фактора — выступление Бермондта, отсутствие в нужный момент английского флота и пассивная позиция эстонцев — и следует считать краеугольными основаниями неудачи похода на Петроград» {556}.

Таков в общих чертах был анализ причин поражения Юденича, сделанный белыми военными «историками».

Политические руководители армии смотрели несколько глубже на этот вопрос и старались найти другие, более действенные и осязательные факторы, которые способствовали гибели северо-западной контрреволюции.

М. С. Маргулиес, аккуратно заносивший в свой дневник переживания дня и к 7 ноября 1919 г. убедившийся в том, что Юденич не сможет овладеть Петроградом, записал:

«7 ноября. Пятница. Вторая годовщина большевиков; как будто за ними правда исторической необходимости; разум подсказывает это, а сдаваться, отказавшись от борьбы, нет сил» {557}. [576]

А несколько позже, 29 ноября 1919 г., когда поражение Юденича стало уже свершившимся фактом, тот же белый министр продолжал в своем дневнике:

«29 ноября. Суббота... Все поражены — одни большевики победили. В лишний раз приходится подойти к вопросу об изживании большевизма более разумными процессами, чем белогенеральский кулак» {558}.

Другой очевидец поражения Юденича, журналист Г. Л. Кирдецов, развивает эту мысль Маргулиеса:

«Не в стратегической бездарности Юденича секрет внезапного разгрома Северо-западной армии под Гатчиной и Царским селом. Бывший «герой» Эрзерума мог бы оказаться с успехом и «героем Петрограда», но для этого нужно было, чтобы он не был Юденичем, т.е. чтобы он и его ближайшие сотрудники в области как военной, так и политической не были выразителями идей отжившего мира и тех социальных сил, которым победа под Петроградом нужна была только для того, чтобы насильственно остановить непреложный ход неизбежного исторического процесса — демократизации России.

Значит, не в местных особенностях кроется вопрос о победе или разгроме большого движения, а в основной идее, которая руководит всем движением» {559}.

Из дальнейшего развития этой точки зрения вырисовываются политическая физиономия и политическое кредо Кирдецова. Он находит возможным сравнивать два совершенно несравнимые явления — поражение Юденича под Петроградом с неудавшейся попыткой Красной армии овладеть Варшавой{560}. Расплывчатое и туманное [577] выражение Кирдецова об исторически неизбежной демократизации России свидетельствует о его непонимании характера происшедшей в России Октябрьской революции, а отсюда и о его враждебности к Советской власти. Анализ основных причин поражения Юденича приобретал бы еще больший удельный вес, если бы он был построен на основании учета опыта и характера происходивших в те годы событий в России. Только тогда Кирдецов не только констатировал бы, но и осознал бы следующее место из своей книги:

«У большевиков сказалось их дьявольское умение выходить из затруднительных положений путем напряженнейшей агитационной борьбы и энергичных военных действий» {561}.

И то и другое, о чем говорит Кирдецов, применялось и белогвардейцами во время их похода на Петроград, однако это не принесло аналогичных советским результатов. Над таким положением и нужно было задуматься Кирдецову, так как «исторически неизбежной демократизацией России» нельзя объяснить великих побед Советской России.

Министр Северо-западного правительства В. Л. Горн разделял точку зрения Г. Л. Кирдецова, но давал опять-таки весьма двусмысленную формулировку относительно основного направления деятельности правительства:

«Надо было во что бы то ни стало отстоять демократическое обличье нашего белого дела, не ради самого обличья, а потому, что этого требовала практическая политика, нужно было показать силу правительства и соответственно поднять доверие к его обещаниям» {562}.

Таким образом, основная идея, которую подразумевал Кирдецов и которая должна была как будто бы спасти белое движение, была не чужда Северо-западному правительству, которое, по словам Горна, старательно пыталось применить ее в интересах «практической политики». Этот же практический демократизм, допущенный [578] в лагерь северо-западной контрреволюции под давлением Англии, Юденич пытался в дальнейшем использовать в интересах реставрации старого режима. Представитель Юденича за границей генерал А. М. Добрянский, прибыв в Лондон, в интервью с представителями печати указал, что в случае победы Юденича будет установлена военная диктатура, но что это якобы не будет шагом в сторону реакции, а будет являться только оборонительной мерой против всяких «нежелательных случайностей»{563}. Таков мог быть конечный результат практического демократизма Северо-западного правительства.

Об историческом пути развития России, об исторически неизбежной демократизации ее могли говорить только люди, искушенные в буржуазном демократизме. Маргулиес, Кирдецов, Горн имели в этой области соответствующий практический стаж.

Представители белого движения, теоретически менее знакомые с закономерным историческим развитием России, абсолютно затруднялись найти причины своего поражения. Так, один из них писал:

«Победа над большевиками из победы военной должна обратиться в победу нравственную; пока этого не будет, никакие военные победы, как бы блестящи они ни были, не дадут России того возрождения, ради которого ведется братоубийственная война» {564}.

В парижской газете «Общее дело» (№ 467 от 21 ноября 1921 г.) после краткого изложении событий в Прибалтике писалось:

«...Да и вообще, присматриваясь внимательно к вооруженной борьбе с большевиками, можно всюду заметить чью-то невидимую десницу, направляющую события так, что в конце концов торжествовали большевики» {565}.

Подобного рода «анализ» причин поражения русской контрреволюции, включая и северо-западную, поистине [579] достоин своих авторов, которые хотя и «внимательно» присматривались к деятельности русских белогвардейцев, но ничего не поняли.

Характерно, однако, что на такой же «научной» высоте стояли и представители крупнейших империалистических государств, неослабно наблюдавшие за развитием российских событий.

После получения в начале ноября 1919 г. информации о положении дел в армии Юденича французский премьер-министр Ж. Клемансо в интервью с парижским корреспондентом вашингтонской газеты «Новости дня» заявил:

«Случилось нечто такое, чего решительно никто не мог предвидеть. Россия, доведенная до крайних пределов разрухи, вся изголодавшаяся, теснимая со всех сторон изнутри и извне, эта Россия вдруг точно прикоснулась к какому-то источнику живой воды и ощутила в себе такую мощь, что отразила и последний удар Юденича и Родзянко — удар, как всем казалось, смертельный» {566}.

Знаменитый же вдохновитель петроградского похода — У. Черчилль, продолжавший свою политику энергичнейшей борьбы с Советской Россией, но не сумевший воспрепятствовать заключению советско-эстонского мирного договора, счел необходимым послать в Советскую Россию специального агента-шпиона для выяснения причин гибели русской контрреволюции и побед Советской России.

В беседе с этим агентом «Секрет Интеллидженс Сервис», происходившей в начале февраля 1920 г., во время получения Черчиллем первых сведений о расстреле адмирала А. В. Колчака, Черчилль говорил:

«Да, да, они расстреляли его, как обыкновенного офицеришку! Это хороший урок для всех белых генералов и для нас, конечно. Мы делали на него ставку, как на добрую лошадку. А он не сумел даже унести ноги. До чего трудно отсюда из Лондона следить за [580] событиями! Теперь не знаешь, кому можно верить. Играть приходится вслепую. А миллионы летят...

Такое положение мне не нравится. Эти русские генералы один хуже другого. Я вас прошу в ближайшее время выехать на юг России и представить мне подробный отчет о положении дел...

Главное, выясните секреты успехов большевиков. В чем загвоздка? Дисциплина и техника у нас, а они лупят белых вдоль и поперек...» {567}

Итак, «неведомая десница» (сотрудников эмигрантской газеты «Общее дело», «источник» Клемансо и «секреты») Черчилля — таков научный арсенал, с которым представители буржуазного мира пытались подойти к выяснению причин успехов Советской России.

Вся деятельность российской контрреволюции была подвержена с начала и до конца ее существования влиянию империалистических государств. Твердый или колеблющийся курс внешней политики той или другой империалистической страны быстро сказывался на общем состоянии дел в русском белом лагере. Внешняя политика империалистических государств в свою очередь была функцией их империалистических противоречий между собой. И поэтому вся международная политическая ситуация была настолько противоречивой, сложной и чреватой всякими последствиями, что она не могла не отразиться на состоянии русской контрреволюции.

Единая антисоветская политика мирового капитала принесла бы на время победу реакции в России. Но в этом вопросе и сказалась вся сущность империализма, по своей природе исключающего всякую возможность единого блока. [581]

Поражение северо-западной контрреволюции и произошло на фоне этих противоречий. Роли Англии, Франции, Германии и прибалтийских государств в петроградском походе были настолько противоречивыми, помимо уже внутренних трений в рядах русской контрреволюции, что они в значительной степени обусловили поражение Северо-западной армии.

Помощь мирового капитала русской контрреволюции таила в себе симптомы не сплочения, не объединения всех сил против Советской России, а симптомы их разложения и, в силу этого, их дальнейшей гибели. Политика Англии, Франции, Германии и прибалтийских государств — Финляндии и Эстонии в период октябрьских боев за Петроград дала классический образец того, что мировой империализм по своей природе не является целым организмом, а состоит из ряда чужеродных по своим политическим целеустремлениям элементов. Перед буржуазией любого государства стояли прежде всего свои собственные интересы, под знаком реализации которых и проходила вся внешняя политика различных правительств.

Английское буржуазное правительство, ответственное в первую очередь за действия генерала Юденича на северо-западе Советской России, в своей тогдашней политике руководствовалось исключительно интересами промышленного капитала. Последовавший в результате мировой империалистической войны 1914–1918 гг. тяжелый промышленный кризис настоятельно толкал английскую буржуазию на поиски рынка для сбыта товаров. Россия представляла для Англии возможный обширный рынок сбыта английских товаров и являлась значительным источником сырья. Но ввиду того что торговать можно было и с Советской Россией, Англия, помогавшая одновременно белым армиям, обнаруживала известную склонность к соглашению с советским правительством. Однако мирная политика по отношению к Советской России беспокоила наиболее крупных представителей английского империализма, таких как Черчилль, которые издавна стремились [582] к укреплению английского влияния в странах Востока. С этой стороны Советская Россия, бросавшая в массы угнетенных народов Востока лозунг самоопределения, стояла на пути империалистической экспансии Англии. Для того чтобы уничтожить это препятствие, Англия должна была продолжать войну с Советской Россией и всемерно стремиться к ее постепенному ослаблению. Лозунги всех белогвардейцев, как Колчака, Деникина, Юденича, — «Единая и неделимая Россия» шли вразрез с политикой английского правительства. Лозунгу «Единая, неделимая Россия»! английское правительство противопоставило свой лозунг — «Разъединенная, слабая Россия». В качестве практических гарантийных шагов правительство Англии раньше всех других буржуазных государств объявило о признании отделившихся от России национальных государств, как Финляндия, Эстония, Латвия, Литва и др. Кроме признания, Англия оказывала большую материальную поддержку этим государствам, в первую очередь Эстонии. Эстонская армия получала английское обмундирование, снаряжение и вооружение. Из всего присланного Англией в конце 1919 г. военного имущества для поддержания Северо-западной армии Юденича, лучшая, а иногда и большая часть отдавалась Эстонии.

Но противоречия между Англией и русской контрреволюцией не вызывали серьезных осложнений. Англия великолепно знала о той политике, которая проводилась Колчаком, Деникиным и Юденичем, она знала, что белые вожди идут для воссоздания единой великой России, и, несмотря на это, она же оказывала им колоссальную помощь. Советская Россия представлялась Англии злейшим врагом, чем великая белая Россия. Поэтому английский империализм все силы бросал против Советской республики, но наряду с этим и обеспечивал себя на всякий случай признанием независимости отколовшихся от России окраин.

Английский империализм был весьма заинтересован в быстром падении Петрограда. Представители английских [583] интервенционистских кругов со всей решительностью настаивали на этом.

Бывший английский посол в царской России, ставший затем экспертом по русским делам при английском правительстве, Джордж Бьюкенен пишет:

«Просто-таки горсти британских войск с танками и аэропланами было бы достаточно для того, чтобы генерал Юденич мог бы взять Петроград.

...Я охотно допускаю, что финансовый вопрос необходимо было принять во внимание, так как при подоходном налоге в шесть шиллингов на фунт мы нелегко могли бы ввязаться в такого рода предприятие. Но если бы цель этого предприятия была достигнута, то деньги, которые оно стоило бы, оказались бы помещенными в хорошее дело» {568}.

Лица, близко стоявшие к Черчиллю, питали определенную надежду на то, что Юденич в октябре овладеет Петроградом. Черчилль был уверен, что Петроград будет взят под шумок в среде английской общественности в связи с эвакуацией английских войск из Архангельска. Он рассчитывал также, что Юденич и Деникин соединятся к концу декабря и что «жить большевикам осталось только два месяца».

Однако в нужный момент английский империализм не оказал поддержки Юденичу. События в Прибалтике приковали внимание Англии к авантюре П. М. Авалова-Бермондта, и английская эскадра вместо предполагавшихся операций против Кронштадта должна была пойти на защиту Риги. И этот акт, взятый в широком масштабе, знаменовал собою защиту английских позиций в Прибалтике.

Германия сорвала помощь Англии Юденичу, в силу того что германские империалистические круги были убеждены в том, что с занятием Петрограда возрастет и [584] окрепнет влияние Англии в Прибалтике. Наконец, бурный рост революционного движения в самой Англии не позволял английскому правительству взять добавочные материальные средства для оказания срочной помощи Юденичу.

Такова была действительность того времени. И когда Д. Ллойд-Джордж на заседаниях английского парламента 8 и 17 ноября 1919 г. говорил о том, что лозунг «единой великой России» не соответствовал традиционной политике английского империализма («Лорд Бикон-сфильд видел в огромной, могучей и великой России, катящейся подобно глетчеру по направлению к Персии, Афганистану и Индии, самую грозную опасность для Великобританской империи», — говорил Ллойд-Джордж){569}, то этим он пытался затушевать ту действительную причину, в силу которой Англия не смогла до конца поддерживать поход Юденича{570}. [585]

В общем итоге политика Англии в 1919 г. под давлением внутренних событий обнаруживала резкие колебания от войны к миру и от мира к войне. Победа Красной армии на всех фронтах в конце 1919 г. дала возможность Советской республике пробить окно в Европу заключением мирных договоров с государствами Прибалтики, начиная с Эстонии, и, с другой стороны, заставила империалистическую Англию отказаться от поддержки русских белогвардейцев и объявить о снятии блокады.

Политика Франции в русском вопросе несколько отличалась от английской. Франция в довоенные годы была страной по преимуществу финансового капитала. Французская промышленность тогда не отличалась крупными размерами и работала главным образом на внутренний рынок. В годы, предшествовавшие империалистической войне 1914–1918 гг., Франция интересовалась Россией, как наиболее выгодным местом вложения своих капиталов, как должником, который исправно платит причитающиеся с него проценты по вложенным в русскую промышленность французским капиталам, и, наконец, как неисчерпаемым источником живой человеческой силы, вполне пригодной для «пушечного мяса». Так как Октябрьская революция сразу лишила Францию всех ее капиталов, вложенных в русскую промышленность, и громадных сумм, одолженных царскому правительству для успешного ведения войны с Германией, то империалистическая Франция сделалась самым злейшим врагом Советской России. Только окончательное [586]

подавление Советской власти и воссоздание единой великой России могло вернуть французской буржуазии ее капиталы. Отсюда получалось совпадение политики Франции с лозунгами русских белогвардейцев. И та и другая сторона стояли за единую, неделимую, могущественную Российскую державу. Однако ввиду того что практическое осуществление лозунгов затягивалось в худшую для контрреволюции сторону, единая и твердая в самом начале политика Франции дала трещину. В поисках верных союзников для продолжения борьбы с Советской Россией Франция вынуждена была оставить мечты о единой великой России и обратиться за содействием к отделившимся от России национальным государствам.

Еще 18 сентября 1919 г. в Ревель прибыл начальник французской военной миссии в Прибалтике генерал Этье-ван, который получил задание от своего правительства не только войти в курс жизни Прибалтики, но и ознакомиться с состоянием Северо-западной армии{571}. В дальнейшем этот генерал принимал все зависящие от себя меры к укреплению армии Юденича, вел переговоры с финляндскими империалистическими кругами и с Эстонией относительно их участия во взятии Петрограда и т.д. Однако никаких успехов миссия Этьевана не имела. Французское правительство к вопросу о помощи русской контрреволюции подходило с узко утилитарной точки зрения. Каждый вопрос о предоставлении того или другого вида помощи вызывал со стороны французов контрпретензии в отношении соответствующей компенсации. Так, например, любопытной является телеграмма В. А. Маклакова А. И. Деникину от 21–22 сентября 1919 г. относительно того, что французское правительство приостанавливает отправку боевых припасов Юденичу впредь до момента, когда будет принято обязательство поставить на соответствующую сумму пшеницы для Франции{572}. [587]

В этом сказывалась нерешительность, неуверенность Франции в том, что ее помощь сможет сыграть решающую роль в условиях, когда английский империализм занимал в этом отношении первое место. Французская военная миссия в Прибалтике должна была упорно подготовлять почву для срыва прибалтийских планов Англии, а такая «подрывная» работа требовала времени. Но когда события на северо-западе пошли быстрым ходом, когда между Советской Россией и прибалтийскими государствами завязалась дипломатическая переписка по вопросу о мире, то тогда французский империализм решил действовать быстрее. Желание сорвать окончательно мирные переговоры Советской России с Прибалтикой побудило Францию сочувственно отнестись к выступлению П. М. Авалова-Бермондта. Французская миссия в Прибалтике официально заявила правительству Латвии о том, что в случае вступления его в мирные переговоры с советским правительством Франция не окажет никакой поддержки в изгнании германских войск из Прибалтики{573}. Западная русско-немецкая добровольческая армия на своих знаменах несла близкие Франции лозунги и, по ее мнению, являлась вполне достаточной силой для того, чтобы сорвать мирные переговоры Латвии и Эстонии с Советской Россией. Авалов-Бермондт не посмел бы самостоятельно проявить столь знаменательную инициативу и начать свой рижский поход, если бы не чувствовал за собою прямой поддержки германской буржуазии и сочувствия со стороны французского империализма. И когда попытка Авалова-Бермондта не увенчалась успехом вследствие быстрого вмешательства Англии, то Франция отстояла перед Верховным советом право иметь своего председателя в той межсоюзной комиссии, которая должна была наблюдать за эвакуацией германских войск из Прибалтики{574}. [588] 588 Николай Кор натовский

В отношении же помощи Юденичу Франция ничего реального сделать не смогла. События быстро разворачивались, и, пока Франция собиралась послать свою помощь, Юденич был разбит. Ж. Клемансо в начале ноября 1919 г. говорил о том, что в связи с поражением Юденича Антанте приходится переживать второе разочарование. Дальше он продолжал:

«Если когда-нибудь так называемый мировой пролетариат мог питать надежды на серьезный социальный переворот, то это именно теперь, после побед, одержанных советской армией. Увы, это приходится констатировать, если не хочешь держаться страусовой политики.

...Мы решили серьезно обсудить положение вещей раньше, чем принять те или другие шаги по отношению к Советской России, так как эксперименты, произведенные до настоящего времени, слишком дорого нам обошлись и полны всяких неожиданнейших результатов» {575}.

Франция не пришла на помощь Юденичу в наиболее трудные для него дни, она, наоборот, оттянула другую силу, которая должна была оказать помощь Юденичу. Поход Авалова-Бермондта, к которому французский империализм возымел симпатию, приковал к себе ту английскую эскадру и те эстонские бронепоезда и части, которые могли, а в некоторой своей части и должны были принять участие в захвате Петрограда.

Германия, будучи побежденной в мировой войне, стремилась восстановить свое военное могущество и пойти войной на своих вчерашних победителей. Она в 1918 и 1919 гг. проявляла большую заинтересованность в делах Прибалтики. При помощи своих войск, подчиненных раньше генералу К. фон дер Гольцу, затем русскому белогвардейцу П. М. Авалову-Бермондту, Германия вплоть до момента наступления Юденича на Петроград [589] держала под угрозой завоевания не только Прибалтийский район, но и северо-запад Советской России. Октябрьское выступление Западной русско-немецкой добровольческой армии Авалова-Бермондта являлось наглядным примером проведения Германией своей политики и последней попыткой использовать свою армию в Прибалтике.

В радиотелеграмме от 12 октября, посланной на имя Юденича, Авалов-Бермондт объяснял цель своего выступления необходимостью обеспечить тыл армии, но позже, находясь уже в Германии, Бермондт совершенно откровенно и более определенно рассказал о своих замыслах в октябре 1919 года:

«Я понимал, что надо идти без остановки дальше и не останавливаться перед разгромом этих скороспелых республик, которые, будучи поддержаны «союзниками», сделались нашими злейшими врагами и мешали нам развернуть свою деятельность в необходимых размерах».

В этих словах Бермондт прямо указывает на то, что прибалтийские государства — Литва, Латвия и Эстония, поддержанные Англией и Францией, т.е. странами-победительницами в мировой войне, не обеспечивали в должной степени влияния Германии на Прибалтику и что один факт их существования не соответствовал стремлениям немецко-русских монархистов. Таким образом, наступление Бермондта на Латвию в октябре 1919 г., являвшееся отдельным звеном общей контрреволюционной цепи, окружавшей в то время Советскую Россию, одновременно разорвало и без того шаткий противосоветский фронт на северо-западе России. Армия Юденича не могла получить обещанной поддержки от Эстонии и от английской эскадры, потому что английские миноносцы и эстонские армейские части были использованы для защиты Латвии от войск Бермондта.

Белогвардейская ревельская газета «Свобода России» в № 12 от 6 ноября 1919 г. писала: [590]

«Да, господин «патриот» Авалов, вы добились своего. Вы добились того, что героическая Северо-западная армия одна должна была взять на себя почти непосильную задачу сокрушить военное могущество большевиков под Петроградом, опирающееся на многочисленные резервы...

Вы, бесславные герои Митавы, добились того, что мы должны были спешить с походом на Петроград, несмотря на нашу малочисленность и без помощи тех многих тысяч русских людей, офицеров и солдат, которые по роковому недоразумению находятся в ваших рядах...

Вы своими преступными действиями в Латвии навлекли подозрение и на нас и дали многочисленным нашим недругам оружие в руки говорить о реакционности и «империалистичности» наших замыслов и задач» {576}.

Аваловский урок в Прибалтике был настолько показательным и ясным, что представители Эстонии и Латвии не смогли не понять его. Сложный прибалтийский переплет событий лишний раз наглядно иллюстрировал империалистические противоречия. Рижский октябрьский подход войск Авалова-Бермондта вскрыл не только настойчивые тенденции германской буржуазии в отношении Прибалтики, но показал оборотную сторону возможных успехов армии самого Юденича.

Авалов, выполняя задания германского империализма, шел на Ригу во имя воссоздания единой великой России, в союзе с которой разбитая в мировой войне Германия пыталась взять реванш у своих победителей.

Юденич, вскормленный английским империализмом, шел прямой дорогой на Петроград, имея на своих белых боевых знаменах также лозунг единой великой России. Таким образом, в этом отношении было полное совпадение вожделений русских реакционеров, реставраторов. Однако движение этих двух военных сил в одном направлении, [591] движение, как казалось бы, для них единственно целесообразное, было невозможно только потому, что наемник германской буржуазии — Авалов-Бермондт должен был, не снимая лозунга воссоздания великой России, идти по несколько другому пути. Расхождение направлений ударов армии Юденича и армии Авалова-Бермондта и послужило во вред российской северо-западной и западной контрреволюции.

О необходимости совместного наступления на Советскую Россию Юденич неоднократно напоминал Авалову-Бермондту, имея в этом сильную поддержку и от представителей английского империализма. Но отказ от предложения Юденича со стороны Авалова-Бермондта был результатом отнюдь не его личного желания, а вытекал из всей предшествовавшей истории формирования Западной русско-немецкой добровольческой армии. Две внешние ориентации — германская и антантофильская столкнулись между собой в Прибалтике, и это обстоятельство исключило возможность совместных действий Юденича и Авалова-Бермондта.

Слишком поспешным и неглубоким представляется заключение тех, кто видит в действии этих двух белых армий единое руководящее начало. Встречающееся утверждение о том, что между Аваловым-Бермондтом и Юденичем была полная договоренность в октябрьские дни 1919 г., не соответствует действительности. Авалов-Бермондт своими действиями в Прибалтике только наносил вред Юденичу и в первую очередь реализовал планы германской буржуазии. Поэтому исключена всякая возможность видеть в рижском походе предшествующую ему сознательную договоренность Юденича с Аваловым-Бермондтом. Воссоздание единой великой России такими действиями фактически было не воссозданием, а способствовало поражению российской контрреволюции во всех ее начинаниях. Тут опять сказалось то, что лагерь мировой контрреволюции не был и не мог быть единым, а отсюда и вытекали все дальнейшие последствия. [592]

Авалов-Бермондт, парируя все удары и отвечая на все упреки, которые сыпались на него из рядов бывшей Северо-западной армии, по прошествии ряда лет писал:

«Был выход путем особого тайного соглашения [Юденича] со мною и предоставления мне свободы решения судьбы моей армии. Ведь надо было понимать [Юденичу], что различие наших ориентации было выгодно лишь для «союзников» {577}.

То, что Северо-западную армию удалось «освободить» от германской ориентации, было, бесспорно, победой английского империализма. Англия, поддержав Юденича и бросив его на Петроград, пыталась одновременно усилить свое влияние не только на будущую Россию, воссоздававшуюся русскими генералами, в том числе и Юденичем, но и на фактически отделенную от России Прибалтику, т.е. в этом последнем случае Англия следовала своей традиционной политике (ликвидация великой России, как конкурента Англии на Востоке). Этот объективный смысл английской помощи Юденичу и был своевременно понят германской буржуазией, которая решила форсировать события, имея в этом отношении сочувствие Франции. Все последующее и знаменовало собой срыв петроградского похода, так как внимание Англии и прибалтийских государств было обращено уже не на Юденича, быстро приближавшегося к Петрограду, а на Авалова-Бермондта, стоявшего у Риги.

Итак, на северо-западе России в 1919 г. переплетались и сталкивались интересы Англии, Франции и Германии. Политика правительств этих стран была насыщена их внутренними империалистическими противоречиями, и кроме этого, их внешняя политика вынуждена была видоизменяться под влиянием тех или других событий в России, но главным образом в результате побед Красной армии. Различие правительственного курса Франции и [593] Англии в русском вопросе (от лозунга «Единой, неделимой России» к лозунгу слабая, разъединенная Россия, от войны к миру и обратно) при одновременных попытках со стороны Германии использовать Прибалтику и Россию в своих целях раскалывали действующие против Советской России белогвардейские силы и не давали возможности создать единый контрреволюционный фронт.

Весьма показательной в дни октябрьского похода Юденича была роль Финляндии и Эстонии. Эти государства, являвшиеся объектом империалистической политики Англии, Франции и Германии, сами к тому же сидели на довольно непрочной почве. Перспектива победы Юденича не могла удовлетворить финскую и эстонскую буржуазию. Национальный шовинизм этих лимитрофов не допускал воссоздания такой России, которая на второй же день после ликвидации советской власти двинула бы свои войска для присоединения к себе отделившихся от нее окраин. Заверения, даваемые руководителями северо-западной контрреволюции, получившие в отношении Эстонии даже форму декларации о признании ее независимости, а в отношении независимости Финляндии — лояльное отношение самого Юденича, — не создавали все же абсолютной уверенности этих государств в том, что великая белая Россия сохранит их независимость. Сам Юденич, более симпатизировавший финляндской независимости, нежели эстонской, был только резидентом верховного правителя России адмирала А. В. Колчака. Последний же, пытавшийся воссоздать Россию с востока, смотрел на этот вопрос как на вопрос внутренней политики. Он, исходя из практических соображений, считал неизбежным злом признание Северо-западным правительством независимости Эстонии и категорически возражал против такого же акта в отношении Финляндии. Но если бы даже политика «неизбежного зла» имела место и в отношении Финляндии, то все же это являлось бы паллиативной мерой. Колчак не изменял своего основного принципа: борьба с [594] большевиками — первоочередная задача, воссоздание единой великой России — во вторую очередь, т.е. тогда, когда советская власть была бы ликвидирована. Заграничные представители российской контрреволюции, как С. Л. Сазонов и другие, должны были быть проводниками такой политики Колчака. В этих условиях вполне естественным было опасение финляндской и эстонской буржуазии, эмансипировавшейся от русского влияния. Настойчивые требования со стороны Финляндии и Эстонии дать им прежде всего имеющую юридический нес бумажку о признании их независимости были, с их точки зрения, такой мерой, которая могла бы гарантировать их дальнейшее существование, как вполне независимых государственных организмов. Только после такой гарантии они могли бы оказать помощь Юденичу при взятии Петрограда. Во всех остальных случаях эта их помощь послужила бы во вред им самим.

И неудивительно, что наиболее агрессивные круги финляндской и эстонской буржуазии встречали сильную оппозицию из среды остальных слоев национальной буржуазии. К. К. Маннергейм, несмотря на все свои энергичные шаги, не смог организовать больше того, что он сделал. Однако в этом отношении и ему не чужды были опасения, свойственные большинству финляндской буржуазии.

Отсутствие поддержки Юденича со стороны Финляндии и Эстонии было следствием национальной политики русских белых генералов. Национальный вопрос явился камнем преткновения для русской реакции.

Итак, поражение северо-западной контрреволюции произошло на фоне империалистических противоречий между Англией, Францией и Германией, в условиях отсутствия в наиболее критический момент помощи извне, как от Англии и Франции, так и от Финляндии и Эстонии. Успех Юденича был бы победой английского империализма и закреплением его влияния в Прибалтике. Германия, толкнув свои войска на Ригу, стала на пути английской политики и объективно воспрепятствовала [595] дальнейшему развитию успеха армии Юденича. Внимание английского империализма было искусственно приковано к армии Авалова-Бермондта. Франция в это время, сконцентрировав все свое внимание на том, как воспрепятствовать наметившемуся мирному исходу борьбы на северо-западе России, не смогла поддержать Юденича. Интересы Эстонии и Финляндии, как фактически отделившихся от России национальных государств, не совпали интересами русской реакции. Единая великая Россия не давала гарантии дальнейшей независимости этих государств. Советская Россия безоговорочно признала независимость прибалтийских лимитрофов и тем самым перетянула на свою сторону в течение долгого времени колебавшуюся чашу весов.

Основная же причина поражения северо-западной, как и всей отечественной, контрреволюции лежала в характере Гражданской войны в России. Боролись два мира, две основных силы, сила революционного пролетариата и сила мировой буржуазии. Собственность разъединяла вражеский стан, труд объединял многомиллионные массы трудящихся.

Эту истину должны были понять наконец и некоторые враги Советской республики.

П. Н. Милюков писал:

«Неудача фронтовой борьбы есть в весьма значительной степени неудача того социального слоя, который взял в свои руки руководство борьбой и сознательно или бессознательно придал ей определенную политическую окраску» {578}.

В другом месте Милюков только подтверждает, что одним из трех найденных им громадных козырей у Красной армии первый козырь заключался в социальном составе Красной армии, который «особенно чувствовался при встрече с белыми». [596]

Вторым козырем Милюков считает географическое расположение борющихся сторон. Красная армия двигалась с голодающего севера на богатый юг, чтобы вернуть хлеб, сахар, нефть, каменный уголь и т.п. Третий козырь — стратегический. Красная армия двигалась по внутренним операционным линиям, дававшим возможность производить перегруппировку, пользуясь железными дорогами, соединявшими различные фронты{579}.

По этому поводу, только уже в отношении политики Антанты, высказался в том же духе и бывш. премьер-министр Италии Ф. Нитти. Он писал:

«Одной из величайших ошибок Антанты по отношению к России было то, что Антанта обращалась с ней не как с павшей дружеской страной, а как с побежденным врагом. Не было ничего более нелепого, как видеть в людях старого порядка истинных представителей государства, которого больше не существовало.

Одной из причин, укрепивших большевиков, была... позиция Антанты, проявившей неоднократно величайшие симпатии к людям старого порядка» {580}.

Милюков и Нитти не придавали решающего значения характеру гражданской войны в России, а в социально-политической сущности российской контрреволюции видели только одну из причин ее гибели.

События под Петроградом лишний раз иллюстрируют, что основная причина гибели русской контрреволюции вытекала из гражданской войны, как борьбы классов.

В борьбе русских рабочих и крестьян с белогвардейцами оказал реальную поддержку и мировой пролетариат. [597]

В лагере врагов был полный разброд, на стороне Советской республики были симпатии всех трудящихся и угнетенных всего мира. Рабочие различных предприятий и в различных государствах пытались оказать возможную в их условиях помощь Советской России. Лондонские портовые рабочие отказывались грузить снаряжение и обмундирование для Северо-западной армии Юденича. Ревельские рабочие объявляли забастовки во время прибытия пароходов с военным грузом для Юденича. Разгрузку вынуждены были производить сами офицеры и солдаты белой армии{581}.

Поддерживая молодую Советскую республику, иностранные рабочие всеми силами рвались в бой со своей отечественной буржуазии. Только отсутствие в те годы сильных коммунистических партий в странах Европы и подлое предательство интересов пролетариата со стороны прихвостней капитала — социал-демократов — помогло буржуазии удержаться у власти.

Забастовки рабочих осенью 1919 г. достигали громадных размеров. Повсеместно происходившая стачечная борьба английского пролетариата в октябре и ноябре 1919 г. создавала настолько угрожающую обстановку для своего империалистического правительства, что последнее вынуждено было воздерживаться от оказания большой помощи генералу Юденичу. Забастовки 500 000 железнодорожников, 50 000 металлистов, затем — горнорабочих и железнодорожников в Англии, 90 000 строительных рабочих и затем горнорабочих и всеобщая забастовка 7 ноября — во Франции и забастовки в целом ряде других стран проходили под лозунгом прекращения работ в военной промышленности, снятия блокады и заключения мира с Советской Россией{582}. Этот взрыв массового революционного движения на западе в момент наступления на Петроград Юденича довольно ярко характеризовал симпатии рабочего класса всего мира к Советской [598] республике и, наоборот, — ненависть не только к тем, кто с оружием в руках боролся с советской властью, но к тем, кто, сидя далеко от России на своих министерских креслах, помогал этой войне.

В. И. Ленин по поводу победы над Юденичем послал следующее приветствие{583} рабочим Петрограда:

«Первого привета заслуживают петроградские рабочие, как авангард революционных рабочих и солдат, как авангард трудящихся масс России и всего мира.

Петроградские рабочие первые отвергли власть буржуазии и подняли знамя пролетарской революции против капитализма и империализма. Два года рабочие и трудящиеся крестьяне Советской республики держат победно это знамя, вопреки всем трудностям и мучениям голода, разрухи, разорения. Два года социалистического строительства дали нам, несмотря на бешеную злобу и сопротивление буржуазии, несмотря на военные нашествия всемирного империализма, дали нам большой опыт, дали укрепление советской власти.

Сочувствие рабочих всего мира на нашей стороне. Медленно и трудно, но неуклонно зреет во всех странах пролетарская революция, и зверские насилия буржуазии только обостряют борьбу, только ускоряют победу пролетариата.

Как раз в последние дни английские реакционеры и империалисты поставили последнюю свою карту на взятие Петрограда. Буржуазия всего мира и русская особенно уже предвкушала победу, но вместо победы они получили поражение. Под Петроградом войска Юденича разбиты и отступают. Товарищи рабочие, товарищи красноармейцы, напрягите все силы во что бы то ни стало, преследуйте отступающие войска. Бейте их. Не давайте им ни часа, ни минуты отдыха. Теперь больше всего мы можем и должны ударить как можно сильнее, чтобы добить врага. [599]

Да здравствует Красная армия, побеждающая царских генералов, белогвардейцев, капиталистов!

Да здравствует Международная советская республика!

В. Ленин. 5 ноября 1919 г.»

Петроград, отбив врага, встречал вторую годовщину Октябрьской революции под лозунгами «Петроград навсегда останется Красным Петроградом»; «Нет больше чести, как умереть за Красный Петроград»; «Империалисты обломали зубы о Петроград, Петроград останется авангардом пролетарской революции»; «Петроград стал нам еще дороже. Каждый его камень будем защищать до последней капли крови; «За два года на Красный Петроград покушались Керенский, Корнилов, немцы, эстонцы, финны, англичане, Юденич, меньшевики, эсеры, холера — а Красный Петроград жив и будет жить»; «Мы победили в октябре 1917 г., мы победили в 1918 г., победим и теперь — в 1919 г. Мы окончательно победим, мы добьемся счастья»{584}.

В многочисленных приветствиях по адресу петроградских рабочих по поводу одержанной победы указывалось на великое значение Петрограда, который является самым дорогим городом для сердца революционера.

Оборона Петрограда вызвала восхищение всего рабочего класса. Открывшийся 5 декабря 7-й Всероссийский съезд советов постановил преподнести рабочему [600] Петрограду Красное Знамя со знаком Ордена Красного Знамени. Коллективный боец — Красный Петроград стал краснознаменным городом-героем.

Отбив врага, Петроград стал переходить на мирные рельсы.

Оборонительные работы в городе прекратились. Медленно вливалась струя нормальной жизни.

22 ноября 1919 г. штаб внутренней обороны Петрограда был вновь переименован в штаб Петроградского укрепленного района. Все отряды из рабочих, женщин и коммунистов были распущены. Только районные штабы внутренней обороны временно продолжали свою работу{585}.

17 декабря на заседании Военного совета Петроградского укрепленного района было решено восстановить нормальные органы власти в пределах всего Петроградского укрепленного района{586}.

25 января 1920 г. Военный совет укрепленного района постановил упразднить районные штабы, передав все функции военного характера в губернский военный комиссариат, гражданские — в отделы районных советов{587}.

Все внимание бывших защитников города было обращено в сторону оказания помощи раненым и больным красноармейцам, их семьям, детям, на организацию субботников, различных, ударных кампаний и т.п.

Началась лихорадочная работа под новым лозунгом суровой трудовой дисциплины.

Вскоре же после подписания советско-эстонского мирного договора, 10 февраля 1920 г. в 15 часов, председателем Совета рабоче-крестьянской обороны В. И. Лениным был подписан декрет о превращении 7-й армии в Петроградскую революционную армию труда. [601]

Основными видами работы этой трудовой армии являлись: 1) разработка торфяных и сланцевых залежей; 2) заготовка дров; 3) подвоз заготовленного топлива (торф, сланец, дрова) к заводам петроградской промышленности и железнодорожным станциям, его погрузка и выгрузка; 4) организация для этой цели гужевого транспорта; 5) обработка под огороды всей свободной земельной площади, годной для этой цели; 6) широкая организация картофельной кампании и работы в совхозах; 7) усиление ремонта подвижного состава; 8) разгрузка прибывшего в Петроград железнодорожным и водным транспортом топлива и продовольствия; 9) ремонт сель-ско-хозяйственных орудий, разная сельскохозяйственная работа; 10) усиление трудовой дисциплины в предприятиях и снабжение предприятий рабочей силой.

Для такой ответственной и серьезной работы, требовавшей не меньше героизма и выдержки, чем в кровопролитных боях на фронте, в армию было брошено около 25 000 коммунистов при всей численности армии в 100 000 с лишним человек{588}.

Однако с поражением северо-западной контрреволюции не закончилась борьба на фронтах Республики. В 1920 г. образовался новый фронт против белополяков, знаменовавший собой рецидив интервенции и перерастание гражданской войны в войну внешнюю, революционно-классовую. Война с белополяками переплеталась одновременно с последними попытками генерала барона П. Н. Врангеля начать большой поход на Украину. Врангелевщина, продолжавшая внутреннюю гражданскую войну в России, дополняла войну с белополяками. Французский империализм в 1920 г. занял первое место, оказывая и тем и другим свою помощь и поддержку. Английский империализм довольствовался только дипломатическим поприщем для всякого рода угроз по адресу Советской России. Именно тогда, во время успешного наступления Красной армии на Варшаву, английский [602] империализм в ноте лорда Д. Керзона требовал остановить это наступление, угрожая в противном случае возобновлением похода на Петроград. Но этот шаг Англии вызвал на следующий же день могучий протест английских рабочих, пошли митинги, собрания, организовались комитеты действия и т.п. с целью воспрепятствовать империалистическим планам английской буржуазии.

Петроград был великим бунтовщиком — застрельщиком Октябрьской революции. Петроград приобрел себе славу бойца-героя.

XVI. Еще один допрос

Побег из ГУЛАГа. Часть 1. XVI. Еще один допрос

— Так-с! так-с! Здравствуйте, садитесь. Как поживаете? — любезно встречает следователь, сидя в маленьком, сравнительно чистом кабинетике. — Спасибо, прекрасно. — Прекрасно? Смеетесь? Посмеиваетесь? И долго еще будете смеяться? — Пока «в расход» не спишете. — Недолго, недолго ждать придется, — загромыхал опять любезный следователь. — Семь копеек, расход небольшой, а что касается вас, тоже расход не велик — такого специалиста потерять. Впрочем, разговор этот, который, как и предыдущий, трудно было бы назвать допросом, велся, можно сказать, в «веселых» тонах. В окно виднелось синее еще от вечернего света весеннее небо. Голые, но уже гибкие от тепла ветки дерева шуршали по стеклу. За окном приближалась весна, жили люди и свободно глядели на синее небо, а здесь... какую гадость надо еще вытерпеть, пока выведут «в расход». Смерти я не боюсь, слишком тяжко и гадко так жить, но противно, что будет перед смертью. Куда потащат? Какую гадость придется слышать напоследок? Потом мешок на голову и пулю в затылок. Или без мешка? Неба и того не увидишь перед смертью. — Замечтались? — прерывает меня следователь после порядочного промежутка времени: пока он курил, я молча смотрела в окно. — Ну-с, а что же вы нам о вашем муженьке расскажете? — А что вам надо знать? — Что мне надо знать? Ха, ха. Все надо знать. Все вываливайте. Расскажите, расскажите. Я люблю, когда мне рассказывают. Он закурил папиросу и небрежно развалился в кресле.

Об этой книге и ее авторе

Побег из ГУЛАГа. Об этой книге и ее авторе

Эта честная, откровенная и трогательная книга должна вызвать живой интерес в России, поскольку она представляет собой исторический документ о жизни страны в 30-е годы. По сути дела, это автобиографическое описание переживаний моей матери с начала революции до побега в Финляндию в 1932 году. Татьяна Чернавина раскрывает интимную картину жизни русской интеллигенции, которая продолжала свою созидательную культурную работу в невероятных трудностях полутора десятилетий советской власти. Сама она происходит из научной московской семьи, дочь профессора ботаники Томского университета, сестра профессора химии Московского университета, получила образование по курсу истории в Москве и Сорбонне. Ей пришлось давать частные уроки с пятнадцати лет, чтобы поддерживать свою мать.

3. Cудебно-медицинское исследование тел Юрия Дорошенко, Георгия Кривонищенко, Зинаиды Колмогоровой и Игоря Дятлова

Перевал Дятлова. Смерть, идущая по следу... 3. Cудебно-медицинское исследование тел Юрия Дорошенко, Георгия Кривонищенко, Зинаиды Колмогоровой и Игоря Дятлова

4 марта экспертом областного Бюро судебно-медицинской экспертизы Борисом Алексеевичем Возрождённым и судмедэкспертом города Североуральск Иваном Ивановичем Лаптевым было произведено исследование четырёх тел погибших туристов, доставленных в Ивдель. В целях правильной оценки обстоятельств случившегося на склоне Холат-Сяхыл, опишем одежду, в которой были доставлены погибшие туристы для анатомического исследования и основные телесные повреждения, отмеченные экспертами : а)Юрий Дорошенко, один из двух, найденных под кедром туристов. Известно, что это был самый крепкий и рослый (180 см.) член группы Дятлова. На нём была одета майка-безрукавка и штапельная (т.е. тонкого сукна, не фланелевая) рубашка-ковбойка с коротким рукавом; плавки, сатиновые трусы и трикотажные кальсоны. Все 6 пуговиц ковбойки были застёгнуты, оба нагрудных кармана - пусты. На ногах - разное количество носков: на левой - двое трикотажных и толстый шерстяной с обожжёным участком 2,0*5,0 см., а на правой - остатки х/б носка и шерстяной. Кальсоны Дорошенко были сильно разорваны: левая штанина в средней трети внутренней поверхности бедра имела разрыв размером 13,0*13,0 см., а правая штанина на передней поверхности бедра и того больше - 22,0*23,0 см. В волосах погибшего эксперт обнаружил частицы мха и хвою, кроме того, с правой стороны головы в её височной, теменной и затылочной частях оказались обожжены кончики волос. Цвет лица покойного был определён словосочетанием "буро-лиловый".

VIII. Тоже Кемь

Побег из ГУЛАГа. Часть 2. VIII. Тоже Кемь

Дома, в той избе, которая нам дала приют и которую я вспомню с благодарностью в смертный час, я опять села на лавку у окна. Не умею передать того, что со мной делалось; каторга вызывала во мне большее возмущение, чем тюрьма. Все, что я видела, врезалось в душу, и хотелось узнать еще больше, до самой глубины горя и унижения, чтобы понять, где же конец. По улице погнали партию молодых еще, но до крайности истомленных людей. Лица их были серы, как бесплодная земля, голова, плечи, руки опущены, как под непомерной тяжестью, хотя за плечами у них были только жалкие, полупустые холщовые мешки. Кругом шли конвойные с карабинами наперевес. — На Белбалтлаг гонют, — вздохнула старуха, подсевшая ко мне на лавку. — Спаси, Господи, спаси и сохрани, и помилуй души наши, — говорила она, крестя их в окно мелкими крестиками. — Выживет ли кто? Каждый день гонют и гонют, а и казарм-то нету, струменту-то нету; землю, сказывут, деревянными лопатами роют, а морозец-то захватывает, как камень. Как мороз закрепчает, так и сами померзнут. Завидуют многие. Позавидуешь и смерти с жизни такой. — Скажи ты мне, бабонька, — обратилась она ко мне, — может, ты ученая какая, откуда така жизнь завелась? Я ничего не ответила. Что я могла сказать этой женщине, которая всю жизнь прошла честно, чисто, правдиво? — Не знаешь? — спросила она. — Нет. — То-то, не знаешь. Кого ни спрошу — никто не знает. Кабы знатье, может, и помог бы кто. Старухи бают, дьявол это путает, а смекаю — от людей это. Иной человек хуже нечистого.

9. Особые учреждения лагеря

Записки «вредителя». Часть III. Концлагерь. 9. Особые учреждения лагеря

Применение рабского труда в учреждениях ГПУ вынуждает его иметь в лагерях особые организации, которых в обычных советских предприятиях нет. Этих организаций три: военизированная охрана (ВОХР) информационно-следственный отдел (ИСО) и культурно-воспитательный отдел (КВО). Военизированная охрана имеет назначение препятствовать побегам из лагеря и преследовать бежавших. Построена она по типу военных частей. Штаб охраны находится при управлении лагерем; при каждом отделении есть свои части охраны, ячейки которых имеются, в свою очередь, на каждом пункте, на каждой командировке, на каждом участке, где только есть заключенные. Чины охраны носят военную форму. Форма нижних чинов охраны лагеря отличается от формы войск ГПУ отсутствием цветных нашивок на воротниках, а также металлической пластинкой с надписью: «Охрана» вместо красной звезды на фуражках. Среди этих нижних чинов охраны вольнонаемных нет; это исключительно заключенные — уголовные преступники, главным образом из числа красноармейцев, отбывающих наказание. Начиная с унтер-офицеров охранники носят форму войск ГПУ независимо оттого, заключенные они или вольные. Вольнонаемных, даже среди высших чинов охраны, очень мало, они также почти все из заключенных. Таким образом, заключенные охраняют сами себя, а ГПУ на охрану тратит очень мало. Нижние чины охраны вооружены винтовками; командный состав — револьверами.

Глава 30

Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919. Глава 30

5 июня 1920 года «Губернатор Джон Линд» пришвартовался к пристани недалеко от 127-й улицы Нью-Йорка. После обычных формальностей команда получила свое жалованье, и я сошел на берег. Обстановка вокруг меня изменилась, но внутри я не почувствовал почти никаких перемен: русские традиции, русский образ мышления – все это оставалось по-прежнему частью моего существа. Америку я увидел глазами чужестранца, но постепенно мое отношение к стране и людям претерпевало изменения. Прожив в Америке несколько лет, я обнаружил, что больше не являюсь русским. Перемена во мне произошла задолго до того, как я оказался готовым признать ее. Весьма вероятно, что поворотным моментом послужило пересечение мною в последний раз эстонской границы в составе Северо-западной армии. С этого времени моя жизнь была отделена от жизни русских людей, и, хотя я вместе с другими эмигрантами отстаивал честь своей нации, мои усилия оказались напрасными и разочаровывающими. С самого начала деятельность русских организаций за рубежом вызывала во мне неприятие. Среди русских эмигрантов существует немало благотворительных обществ, которые ведут большую работу с целью помочь своим соотечественникам приспособиться к новым условиям жизни. Общественные организации другого типа, например клубы, заняты лишь тем, что поддерживают прежние связи. Такие организации выполняют естественные гуманитарные функции. Однако имеются и другие организации с более амбициозными целями. Русские политические организации продолжают существовать в Париже, Берлине и других крупных городах Запада.

17. Рейтинг безумия. Версии гибели группы Дятлова на любые вкус и цвет

Перевал Дятлова. Смерть, идущая по следу... 17. Рейтинг безумия. Версии гибели группы Дятлова на любые вкус и цвет

Поскольку таковых версий существует великое множество, имеет смысл их каким-то образом классифицировать. Оптимальной представляется классификация, принятая на большинстве тематических форумов и сайтах, так что не станем изобретать велосипед и воспользуемся ею в качестве образца. Итак, всё многообразие версий можно свести к трём большим несхожим группам, объясняющим гибель группы воздействием факторов следующего характера: - естественно-природного; - паранормального; - криминального. Е с т е с т в е н н о - п р и р о д н ы е, как явствует из самого названия, пытаются объяснить трагические события на склоне Холат-Сяхыл природными явлениями и оперируют естественнонаучными фактами и представлениями в пределах компетенции авторов. Наиболее аргументированной из всех версий этой категории представляется предположение Евгения Вадимовича Буянова, петербургского исследователя "дятловской" трагедии, о произошедшем на месте установки палатки сходе лавины. Эту версию Евгений Вадимович обосновал в книге "Тайна аварии Дятлова", написанной в соавторстве с Борисом Ефимовичем Слобцовым, неоднократно упоминавшимся в настоящем очерке участнике поисковой операции. Нельзя не отметить, что книга получилась очень познавательной, даже о весьма скучных сугубо технических и математических материях авторы сумели написать живо и занимательно. Книгу эту можно рекомендовать к прочтению даже с целью простого расширения кругозора - время не будет потрачено зря.

Таблица 4. Торпедное, артиллерийское, минное и стрелковое вооружение подводных лодок - 1

Короли подплава в море червонных валетов. Приложение. Таблица 4. Торпедное, артиллерийское, минное и стрелковое вооружение подводных лодок: Торпеды

Торпеды Тип торпеды Калибр, мм Длина, м Вес торпеды, кг Вес заряда кг Скорость хода, уз Дальность хода, км Примечание 45–15 (Уайтхеда1910/15 г. «Л») 450 5,2 655 100 38 1,0 Стале-бронзовая торпеда для лодок с «влажным подогревом» проекта Фиумского з-да. В советском флоте именовалась 45–15 и находилась на вооружении до ВОВ для пл т. «АГ». По направлению управлялась пр. Обри, по глубине — гидростатическим аппаратом. Имелось до 1 тыс. 34 2,0 29 3,0 25 4,0 53–27 533 7,15 1725 250 43,5 3,7 Проект Остехбюро. Производств о з-да «Двигатель». Изготовлено до 700 ед. Принята на вооружение в 1927 г. Подходила к аппаратам пл т. «Калев» 45–36-Н 450 5,7 935 200 41 3,0 Торпеда 45Ф, воспроизведенная НИМТИ по купленной в Италии. Производство з-да «Красный Прогресс».

Глава I

Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». Глава I. Сантьягу в архипелаге Зеленого Мыса (Баия в Бразилии)

Порто - Прая Рибейра-Гранде Атмосферная пыль с инфузориями Повадки морской улитки и спрута Скалы св. Павла — невулканического происхождения Своеобразные инкрустации Насекомые — первые поселенцы на островах Фернанду-ди-Норонья Баия Полированные скалы Повадки рыбы Diodon Пелагические Confervae и инфузории Причины окрашивания моря Корабль флота ее величества, десятипушечный бриг «Бигль» под командой капитана королевского флота Фиц-Роя отплыл из Девон-порта 27 декабря 1831 г. после того, как сильные юго-западные ветры дважды принуждали его вернуться. Экспедиция имела целью довершить гидрографическую съемку Патагонии и Огненной Земли, начатую экспедицией капитана Кинга в 1826—1830 гг., произвести съемку берегов Чили, Перу и некоторых островов Тихого океана и, наконец, провести ряд хронометрических измерений вокруг земного шара. 6 января мы достигли Тенерифа, но высадиться нам не позволили из опасения, что мы можем завести холеру; на следующее утро мы видели, как солнце, показавшись из-за причудливых очертаний острова Гран-Канария, вдруг озарило Тенерифский пик, между тем как низкие части острова все еще скрывались за кудрявыми облаками, То был первый из тех многих восхитительных дней, которых мне никогда не забыть. 16 января 1832 г. мы бросили якорь у Порто-Праи на Сантьяго [Сантьягу], главном острове архипелага Зеленого Мыса. С моря окрестности Порто-Праи выглядят безжизненными. Вулканический огонь прошедших веков и палящий зной тропического солнца сделали почву во многих местах непригодной для растительности.

Links

Links : resources in English, French and other languages, using Latin-based scripts

5000 - 3300 BC

From 5000 to 3300 BC

Transition period between the Neolithic and the Bronze Age: copper is used in some regions, but no true bronze alloys are in common use yet.

Таблица 1

«Шнелльботы». Германские торпедные катера Второй мировой войны. История создания. Тактико-Технические Элементы Германских торпедных катеров S постройки 1930-1945 г.г. : Таблица

Тактико-Технические Элементы Германских торпедных катеров S постройки 1930-1945 г.г. S-1 S-2 - S-5 S-6 - S-9 S-10 - S-13 S-14 - S-17 S-18 - S-25 S-30 - S-37, S-54 - S-61 S-26 - S-29, S-38 - S-53, S-62 - S-138 S-139 - S-150, S-167 - S-169, S-171 - S-227 S-170, S-228, S-301, S-307 S-701 - S-709 Год вступления в строй 1930 1932 1933-1935 1935 1937-1939 1938-1939 1939-1941 1940-1943 1943—1945 1944-1945 1944-1945 Водоизмещение стандартное/полное, т 39,8/51,6 46,5/58 75,8/86 75,6/92 92,5/105,4 92,5/112 78,9/100; Для S-54 - S-61: 82/102 92,5/112 100/117; c S-171: 105/122; с S-219: 107/124 99/121 99/121 Длина, м 26,85 27,94 32,36 32,36 34,62 34,62 32,76 34,94 34,94(?) 34,94(7) 34,94(?) Ширина, м 4,37 4,46 5,06 5,06 5,26 5,26 5,06 5,28 5,28 5,28 5,28 Осадка, м 1,40 1,45 1,36 1,42 1,67 1,67 1,47 1,67 1,67 1,67 1,67 Тип главных двигателей, общая мощность, л.с. Бенз. DB BFz 2700 Бенз. DB BFz 3000 Диз.