3. Новый лагерный режим
Весной 1930 года, в самый разгар безудержного террора, в лагерях ГПУ внезапно резко изменили лагерный режим. Причин этого перелома никто не знал. За счет «либеральных» веяний в ГПУ этого нельзя было отнести, так как ГПУ в это время взяло курс на усиление террора на воле. Тем не менее весна 1930 года стала гранью двух лагерных режимов. Началось с того, что в Соловецкий лагерь из Москвы была послана специальная комиссия, которая объявила, что уничтожение заключенных, столько лет систематически производившееся в лагерях, есть результат самоуправства лагерных начальников из числа заключенных. Об этом «самоуправстве» ГПК якобы только что узнало и, дав комиссии самые широкие полномочия, поручило ей восстановить справедливость. «Обследование» должно было вскрыть потрясающую картину истязаний, глумления, садизма, неисчислимой гибели человеческих жизней. Все это, конечно, не было тайной для ГПУ, и оно не намеревалось на этом задерживаться: около пятидесяти надзирателей, охраны и другого начальства, набранного из числа заключенных же, особенно рьяно выполнявших директиву об уничтожении заключенных, были немедленно расстреляны. В их число попал прославившийся своей чудовищной жестокостью Курилка с Попова острова и кое-какие другие знаменитости. Некоторые из вольнонаемных гепеустов получили переводы в другие лагеря, но многие из палачей остались на своих местах. Так, например, Борисов, жуткий садист, на совести которого лежит не одна сотня замученных, еще в 1931–1932 годах был начальником административного отдела Соловецкого лагеря. Наряду с ним остались и другие главные виновники режима пыток и смерти.
ГПУ и в этом случае расплатилось не своими головами. Но режим все же приказано было отменить. Началось с того, что официальное название лагерей — «Лагеря особого назначения» — было отменено. Слишком часто сами гепеусты разглашали повсюду, что особое назначение — это уничтожение заключенных. Впредь эти лагеря должны были называться «Соловецкие и Кемские трудовые исправительные лагеря»: сокращенно это выходило «Сиктл», то есть так неблагозвучно и неудобно, что старое, твердо установившееся название «Услон» — «Управление Соловецких лагерей особого назначения», — так и осталось во всеобщем употреблении вместе с эмблемой Соловецкого лагеря и торговой маркой этого предприятия — слон. Клеймо это можно встретить в СССР на многих товарах.
Главное изменение режима заключалось в том, что избиения и пытки, широко практиковавшиеся до этого времени всем надзором и лагерным начальством, начиная с взводного надзирателя, были прекращены. Меры воздействия, начиная от перевода на уменьшенный паек и кончая изолятором и расстрелом, могли теперь производиться лишь в установленном порядке и с объявлением в приказе. Жизнь заключенного не была, таким образом, бесконтрольно в руках страшной уголовной банды воспитателей, надзирателей и охраны, а зависела от более высокого начальства, не приходившего в непосредственное соприкосновение с заключенными и обязанного оформлять свою расправу «приказом». Приказы эти, периодически объявлявшие о расстрелах заключенных десятками и партий заключенных, скорее похожих на тени, которых переводили из изолятора в следственный отдел, наглядно говорили, что стоит наша жизнь и после реформы, но все же она была чем-то обеспечена и стала менее ужасной.
Вопрос о том, что послужило причиной изменения режима в концентрационных лагерях и насколько может быть прочен этот режим, кровно интересовал заключенных. По-видимому, основной причиной явился огромный наплыв заключенных в 1930 году — результат уже выявившейся к тому времени неудачи пятилетки как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Вместо десятков тысяч в лагерях оказались сотни тысяч «вредителей», «кулаков» и «подкулачников». Десятки тысяч людей можно было держать на нескольких изолированных островах Белого моря и в глухих местах Карелии, творя там с ними что угодно, но держать так сотни тысяч без того, чтобы даже в советских условиях это не стало широко известным, было немыслимо. Нежелательная для ГПУ огласка условий лагерной жизни уже проникла за границу в 1929 и 1930 годах. Особенно много неприятностей наделали данные под присягой показания студента-медика Малышева, бежавшего из Соловецкого лагеря. Кампания против принудительных лесозаготовок подорвала основную операцию Соловецкого лагеря, которая давала валюту, столь необходимую ГПУ в его заграничной работе.
Советская контрагитация в виде грубо инсценированного фильма «Соловки» и нескольких статей в советских журналах, изображавших Соловки, как курорт для приятного отдыха заключенных, не имела никакого успеха. Экспортными лесозаготовками были слишком серьезно заинтересованы в Европе и в Америке, чтобы дальнейшее расширение предприятий ГПУ не привлекло к себе внимания, если бы они велись в прежней форме. Продолжать страшное дело уничтожения заключенных под таким слабым прикрытием, как советская агитка, было невозможно.
Помимо этого уничтожение заключенных было коммерчески не выгодным для ГПУ. Зачем уничтожать рабочую силу, часто высококвалифицированную, когда можно заработать на ней хорошие деньги? С реформой лагерей в 1930 году они в течение ближайших лет превратились в огромную систему рабовладельческих предприятий ГПУ. ГПУ теперь не только не скрывает принудительного труда — скрыть миллионы работающих невозможно, — но оно само перешло в наступление и, придав лагерям видимость исправительных заведений для тяжких преступников, широко рекламирует эти учреждения, свою «воспитательную» работу там и результаты трудовой деятельности своих воспитанников. Наиболее близкие к ГПУ советские писатели, как Горький и Алексей Толстой, у которых рыльце в прошлом крепко запачкано контрреволюционным пушком, пишут теперь по заказу ГПУ романы и драмы, в которых воспевается принудительный труд. Под сурдинку, среди этого шума, ГПУ делает свое дело и собирает огромные барыши со своих рабовладельческих предприятий.
Таким образом, при новой установке основной задачей лагерей является не уничтожение заключенных побоями, пытками, невыносимыми условиями жизни, комбинированными с непосильной работой. Наоборот, основная задача лагерей теперь — это извлечение максимальных выгод. Смертность заключенных, по-прежнему очень высокая, есть следствие содержания их в концлагерях, а не цель.
Вслед за врачами и артистами от нас взяли инженеров и техников разных специальностей (агрономов, зоотехников, специалистов лесного дела, бухгалтеров). Мы все старались разузнать, какие вообще работы ведутся в лагере и кто из нас может рассчитывать на получение работы по специальности. Для меня чрезвычайно важно было узнать, что в составе лагеря есть целое рыбопромышленное отделение и что, следовательно, у меня есть шансы на то, что и меня могут вызвать, как специалиста. Это должно было избавить меня от тяжелой физической работы, однако не это было для меня главным. Я думал об одном — о возможности побега. Я знал, что задача эта нелегкая, что упорная, долгая подготовка может меня привести к успеху, но я не забывал об этом ни на минуту.
Из разговоров со старожилами, возвращенными с местных командировок, я узнал, что пункты «Рыбпрома» разбросаны в малолюдных местах, на огромном протяжении всего западного берега Белого моря. Характер этих мест мне был знаком по прежним моим исследовательским работам. Укараулить арестанта в таких местах труднее, чем в густонаселенных пунктах. Самые условия морского промысла тоже должны были представить большие затруднения для охраны. Ловцов надо быстро и часто перебрасывать с места на место, в зависимости от появления рыбы, их нужно отпускать в море. Немыслимо себе представить, что к каждому можно приставить охранника с винтовкой.
Я еще не знал тогда, что ГПУ обеспечивает себя от побегов круговой порукой рыбаков-заключенных, работающих на одной тоне.
Мне казалось, что если я попаду в пром, это будет первым, может быть, едва заметным, но все же шагом вперед на пути к намеченной мной цели. Главное, что я мог сделать, это дать в учетной карточке такие сведения о себе, которые убедили бы начальников «Рыбпрома», что моя работа будет для них интересна и выгодна. Видимо, я в этом успел, так как через месяц меня вызвали «с вещами» для отправки в Кемь. В лагерях, как и в тюрьме, не полагается говорить, куда вызывают, но служащие в учетно-распределительной части, те же заключенные, сказали мне по дружбе, что вызван я в «Рыбпром».
Мне выдали казенную одежду: гимнастерку и брюки защитного цвета из скверной бумажной материи, такую же фуражку, арестантские старые ботинки и сильно изношенный бушлат солдатского сукна. Требовали меня как ученого специалиста, но я должен был предстать перед новым начальством, как арестант. Прежде всего я был каторжник и должен был твердо помнить об этом.
Через час я шагал «со свечой» (конвойным) к железнодорожной станции Попова острова, откуда меня должны были везти в Кемь. Я не замечал ни проливного дождя, ни грязи, по которой шлепал в своей ужасающей обуви, так я был поглощен своим первым успехом.
От редакции
Воспоминания кавказского офицера : От редакции
Барон Федор Федорович Торнау (1810-1890) — один из замечательных офицеров русской армии, внесших в изучение Кавказа вклад не меньший, чем ученые. Он родился в 1810 году в Полоцке, получил образование в благородном пансионе при Царскосельском лицее. В 1828 году начал военную службу в чине прапорщика. Пройдя героическую военную школу в турецкой (1828-1829 годов) и польской (1831 года ) кампаниях, после недолгой службы в петербургской канцелярии Главного штаба добровольно отпросился на Кавказ, предпочитая "труды боевой жизни парадной службе и блеску паркетных удач". Далее — двенадцатилетняя служба на Кавказе. Действуя в распоряжении командующего Кавказской линией А.А.Вельяминова, Торнау отличился стойкостью и выносливостью в бою, четкостью в выполнении сложных поручений, трезвой оценкой событий, способностью принимать решение в неординарных ситуациях. А.А.Вельяминов высоко оценил достоинства молодого офицера и желал видеть его в своем ближайшем окружении. Но судьба распорядилась иначе. В сентябре 1832 года Торнау был тяжело ранен, долго лечился и вернулся на службу только осенью 1834 года, когда кавказское командование разрабатывало план сухопутного сообщения вдоль восточного берега Черного моря. Ему поручают сложную задачу — "скрытый обзор берегового пространства на север от Гагр". Тайные цели рекогносцировки требовали надежных проводников и особой маскировки. Федору Федоровичу приходилось выдавать себя за горца.
Таблица 1
Короли подплава в море червонных валетов. Приложение. Таблица 1. Тактико-технические характеристики первых советских подводных лодок, находившихся на вооружении с 1917 по 1941 г.
Тактико-технические характеристики первых советских подводных лодок, находившихся на вооружении с 1917 по 1941 г. Имя, тип (количество единиц, названия лодок), годы вступления в строй и окончания службы Водоизмещение, т Длина, м Ширина, м Осадка, м Скорость хода надв./подв., уз Дальность плавания надв./подв. ходами, мили Глубина погружения, м (время погружения, мин) Вооружение торпедные аппараты: Н — носовые К — кормовые Дж — Джевецкого торпеды мины артиллерия: АУ — артустановка, пул. — пулемет «Минога»1909–1920 123 32,6 2,75 2,75 11/5 900/25 50 (2,5) 2Н 2 — 1–37 мм АУ т. «Касатка» (4) 1904–1905–1920 («Касатка», «Макрель», «Окунь», «Шереметев») 140 33,5 3,39 2,8 8,5/5,5 700/30 50 (3–4) 4Дж 4 — 1 — пул. т.
Часть 1
Побег из ГУЛАГа. Часть 1
29. Почему Рустем Слободин замёрз первым?
Перевал Дятлова. Смерть, идущая по следу... 29. Почему Рустем Слободин замёрз первым?
Рустем Слободин был не только хорошим спортсменом. Он был ещё и рисковым парнем. Летом 1958 г. Рустем вместе с отцом совершил пешеходный переход из города Фрунзе (нынешний Бишкек) в Андижан. Этот 300-километровй поход проходил по горной малонаселённой местности (западный Тянь-Шань), причём эпитет "малонаселённый" в данном случае является синонимом слова "опасный". Чем менее населена местность, тем опаснее случайные встречи. Особенно, когда этническим русским путшественникам доводится встречаться с киргизами, уйгурами, узбеками, дунганами и представителями иных, весьма непохожих на них своею ментальностью, народов. Про интернационализм и братство трудящихся вспоминать во время таких встречь, конечно, можно, но нож и топор желательно всегда держать под рукою - эти доводы всегда оказываются весомее упомянутых "интернационализма" и "братства". Автор прекрасно осведомлён о специфических проявлениях "братства народов" в условиях СССР, поскольку имел счастье обучаться три года в одном классе с казахскими детьми, которые искренне ненавидели русских только за то, что у тех не было блох. Было это лет на 20 позже похода Слободиных по западному Тянь-Шаню, но даже в конце "золотых" 70-х казахские дети вовсю совокуплялись с ослицами под одобрительные выкрики старших. Автор наблюдал подобные сцены неоднократно и потому ясно понимает, что Рустема Слободина и диких жителей Тянь-Шаня летом 1958 г. разделяла не просто ментальность - между ними лежала настоящая цивилизационная пропасть. Русских не то, чтобы ненавидели - эпитет этот слишком одномерен и не передаёт всей специфики межнациональных отношений - русским просто завидовали за их белую кожу, запах мыла и за то, что у них не было блох.
16. Перед процессами
Записки «вредителя». Часть I. Время террора. 16. Перед процессами
Лето 1930 года было тревожное. Неудачный эксперимент пятилетки резко сказывался. Продуктов становилось все меньше, даже в Москве, снабжавшейся вне всякой очереди. Из продажи исчезали все необходимые для жизни предметы: сегодня галоши, завтра мыло, папиросы; совершенно исчезла бумага. В булочных не было хлеба, но разукрашенные торты, по очень высокой цене, красовались во всех витринах кондитерских. Купить белье и обувь было немыслимо, но можно было приобрести шелковый галстук и шляпу. В гастрономических магазинах были только икра, шампанское и дорогие вина. Голодный обыватель все злей смеялся над результатами «плана»; рабочие же обнаруживали недовольство иногда резко и открыто. Нужны были срочные объяснения. Казенное толкование голода и все растущей нищеты было такое: недостаток продовольствия и предметов широкого потребления — результат роста платежеспособности и спроса широких масс трудящихся; повышение культурного уровня рабочих и бедняцко-середняцких масс крестьянства. Это на все лады повторялось казенной печатью и разъяснялось рабочим. Называлось это — «трудности роста». Вопреки очевидности большевики упорно твердили, что выполнение пятилетки идет блестяще, гораздо быстрее, чем предполагалось; полагалось, что количество вырабатываемых товаров сказочно быстро растет во всех областях промышленности, и именно этим необыкновенным успехом объясняются эти «трудности роста».
Борьба за Красный Петроград
Корнатовский, Н.А.: Л., изд-во «Красной газеты», 1929
В истории Октябрьской революции и гражданской войны в России Петроград занимает исключительное место. Первый коллективный боец в дни великого Октября - Петроград приобрел себе славу и первого героического города в годы тяжелой, изнурительной гражданской войны. В фокусе ожесточенной борьбы за Петроград символически отразились начало и конец классового поединка в России. Корниловское наступление на Петроград в августе - сентябре 1917 г., явившееся походом буржуазно-помещичьей контрреволюции против революционного пролетариата России, знаменовало собой начало кровопролитной гражданской войны. Это наступление было ликвидировано прежде, чем смогло вылиться в определенные реальные формы. Последняя попытка белой гвардии завладеть Петроградом в октябре 1919 г., совпавшая по времени с переходом в решительное наступление на Москву южной контрреволюции, была уже по существу агонией белого дела, ее предсмертными судорогами и увенчалась победой пролетарской революции. Непосредственно на Петроградском фронте была одержана победа не столько над отечественной контрреволюцией, сколько над вдохновлявшей ее мировой буржуазией. Империалистическая политика стран-победительниц в мировой войне получила серьезный удар на северо-западе России, - удар, предвосхитивший победу Советов на всех фронтах гражданской войны.
30. Смерть, идущая по следу...
Перевал Дятлова. Смерть, идущая по следу... 30. Смерть, идущая по следу...
Группа, углубившись в лес на несколько десятков метров, остановилась, чтобы перевести дыхание и приступить к исполнению плана, который, скорее всего, к этому времени уже был выработан. Однако всё сразу пошло "не так", едва выяснилось, что Слободин где-то затерялся в темноте. Скорее всего, никто из членов группы даже и не понял того, что Рустем мог умереть и попытка его спасения лишена смысла. Игорь Дятлов, видимо, принял решение отправиться на поиски Рустема Слободина, поскольку являясь старшим группы, сознавал особую личную ответственность за судьбу каждого участника похода. Игорь отделился от остальных ещё до того, как был разожжён костёр под кедром - на это вполне определённо указывает тот факт, что на его одежде (и прежде всего носках) нет тех многочисленных прожёгов, что можно видеть у его товарищей. Примечателен и другой факт - в конце февраля 1959 г. труп Дятлова оказался найден в жилете, который Юрий Юдин передал Юрию Дорошенко при расставании с группой во 2-м Северном посёлке. Видимо, во время трагических событий Дорошенко снял жилет с себя и вручил его уходившему обратно в гору Дятлову для утепления. Сам Дорошенко, видимо, полагал, что сумеет отогреться у костра и без жилета, а вот Игорю на склоне эта вещь сможет здорово помочь. Маленький, казалось бы, эпизод, а как много он говорит об этих людях и товарищеских отношениях внутри группы! Кстати, именно тогда же по мнению автора, произошла ещё одна передача одежды - Николай Тибо-Бриньоль снял с себя клетчатую рубашку-ковбойку и отдал её Юре Дорошенко, очевидно, в качестве компенсации за жилет. Именно в этой клетчатой рубашке труп Дорошенко и будет найден поисковиками в конце февраля.
13. Романисты
Записки «вредителя». Часть II. Тюрьма. 13. Романисты
Читая на воле сообщения ГПУ о признаниях вредителей, протоколы дознаний, где известные всему СССР ученые и специалисты якобы добровольно сознавались в совершенных ими тяжких и часто позорных преступлениях, я был твердо уверен, что сообщения ГПУ вымышлены, а протоколы поддельны, Я не допускал мысли, что опубликованные ГПУ протоколы дознаний, как, например, по делу «48-ми», действительно написаны теми, кому они приписывались. Мне казалось, что отдельные слабовольные люди могут, под страхом смерти, или под пыткой, написать какое угодно «признание», но чтобы это могли писать люди твердого характера и безусловной честности, какими я знал многих из числа убитых, я считал совершенно невозможным. Тем более невероятным казалось мне, чтобы дача самоуничтожающих, позорных, ложных показаний могла быть явлением массовым в среде ученых и специалистов. Но, попав в тюрьму, я к своему ужасу узнал, какая масса заключенных пишет ложные признания. Несомненно, что ГПУ не брезгует подделками подписей, вставками слов, совершенно искажающих смысл, даже составлением целых подложных протоколов дознаний, но, тяжко сказать, есть люди, которые сами на себя писали позорнейшую клевету. Только тот, кто побывал в тисках ГПУ, может себе представить всю жуть рассказов о том, как по нажиму следователя пишутся позорнейшие признания об участии в контрреволюционных, шпионских или вредительских организациях, о деньгах, якобы полученных из-за границы за «вредительскую» работу, об участии в этом других, невинных людей. Вместе с тем это такое установившееся явление, что на тюремном жаргоне имеется для этого специальный термин.
Chapter XVI
The pirates of Panama or The buccaneers of America : Chapter XVI
Captain Morgan takes the Castle of Chagre, with four hundred men sent to this purpose from St. Catherine's. CAPTAIN MORGAN sending this little fleet to Chagre, chose for vice-admiral thereof one Captain Brodely, who had been long in those quarters, and committed many robberies on the Spaniards, when Mansvelt took the isle of St. Catherine, as was before related; and therefore was thought a fit person for this exploit, his actions likewise having rendered him famous among the pirates, and their enemies the Spaniards. Captain Brodely being made commander, in three days after his departure arrived in sight of the said castle of Chagre, by the Spaniards called St. Lawrence. This castle is built on a high mountain, at the entry of the river, surrounded by strong palisades, or wooden walls, filled with earth, which secures them as well as the best wall of stone or brick. The top of this mountain is, in a manner, divided into two parts, between which is a ditch thirty feet deep. The castle hath but one entry, and that by a drawbridge over this ditch. To the land it has four bastions, and to the sea two more. The south part is totally inaccessible, through the cragginess of the mountain. The north is surrounded by the river, which here is very broad. At the foot of the castle, or rather mountain, is a strong fort, with eight great guns, commanding the entry of the river. Not much lower are two other batteries, each of six pieces, to defend likewise the mouth of the river. At one side of the castle are two great storehouses of all sorts of warlike ammunition and merchandise, brought thither from the island country.
X. Пустые дни
Побег из ГУЛАГа. Часть 1. X. Пустые дни
He знаю, как рассказать о мучительно пустых днях, потянувшихся после ареста мужа. Арест в то время был почти смертельным приговором. Каждый день мог быть и моим последним днем на воле. Несколько проще казалось умереть, а надо было жить, чтобы не оборвать две другие жизни: одну большую, там, в тюрьме, другую маленькую, беспомощно и удивленно смотревшую, как исчезали кругом милые, родные лица. Газеты были полны сообщений, как в дни войны. Сначала жуткая инсценировка «процесса Промпартии», когда Рамзин, бросив фразу, что с его организацией связано около 2000 человек, открыто признал, за сколько жизней он купил свою. Потом угодливая подготовка «академического дела», то есть разгром русской, главным образом исторической, науки, когда судьба ученых была решена в застенках ГПУ. И, наконец, мерзейший «процесс меньшевиков», когда недавние партийцы клялись и кланялись, выдавая сами себя и друг друга. Все это усиливало только чувство бездонной пустоты, в которой тонула все русская интеллигенция. Чем больше смертей, чем больше каторжных приговоров, тем равнодушней становились все кругом. Гибли уже не отдельные люди, погибал весь класс. Террор разрастался в общую катастрофу, поглощавшую личности, сметавшую все на своем пути, как стихийное бедствие. До сих пор, в течение всех революционных лет, для интеллигенции смысл жизни был в работе, чем больше дезорганизации вносила революция, тем напряженней становился труд, чтобы, несмотря на отчаянную, гибельную политику, спасти что только можно в несчастной стране. Теперь все это становилось непосильным. Ответом на 13 лет упорного труда в самых тяжких условиях был слепой, безжалостный террор.
Links
Links : resources in English, French and other languages, using Latin-based scripts