XV. Один человек на 1 кв. километр

Теперь мы не шли, а тащились. Ноги у всех были сбиты в кровь, опухли, ранки загнивали. Перед каждым походом надо было долго возиться с перевязками, на которые было разорвано все, что осталось от чистого белья. После каждого перехода обнаруживались новые раны, все более страшные, мальчик неизменно распевал над нами хулиганскую песню, для нас имевшую довольно жуткий смысл:

Товарищ, товарищ, болят мои раны,
Болят мои раны в глубоке,
Одна заживает, другая нарывает,
А третья открылась в боке.

Трагичнее всех было положение мужа, так как у него, кроме того, совершенно развалились сапоги. Тонкий кожаный слой подметки протерся, и оттуда торчали куски бересты. Чего только не изобретает советская промышленность!

Голод тоже донимал. Дневную порцию еды пришлось свести к двум-трем ложкам риса и к сорока — пятидесяти граммам сала на троих; это прибавлялось к грибной похлебке утром и вечером. Сухари кончились. Сахару выдавалось по куску утром и вечером на человека; мальчику оставляли еще один, закусить днем, когда старались подкармливаться черникой. Ужаснее всего было то, что кончалась соль. Если бы хоть ее было вдоволь, можно было бы варить лишний раз грибы, хотя бы и без приправы. Кушанье непитательное, но хоть чем-то наполнить желудок.

Новым несчастьем был холод. Северный ветер дул почти непрерывно, и ночью мы коченели, потому что не хватало сил поддерживать ночной костер. В одну из таких ночей у мужа опять начались боли, наутро он не только не мог двинуть левой рукой, но и задыхался и часто совершенно не мог идти, должен был ложиться посреди пути, пока не отпустит боль. Вероятнее всего, что это сердце, надорванное каторгой, переутомленное нашим бегством (мы шли уже двенадцатый день) и непосильной ношей первых дней.

Одно, что могло нас спасти, — это люди. Первый человек, который, встретясь с нами, показал бы нам, как выйти на жилье, спас бы нас. Мы и думали, и говорили только об этом: где могут быть здесь люди? Порубок никаких, лес нетронут, нехожен, хотя река полноводная, с массой притоков. И не в котловине мы были, как предполагали сначала, а в большой, богатой долине. Мы шли по ней уже второй день, когда сын подал нам первую весть надежды.

— Папа, зарубка топором! — закричал он, словно в испуге. Действительно, в глухом лесу, на старом дереве, была давнишняя зарубка топором.

— Молодец! Ты нашел первый знак человека. Значит, кто-то сюда заходит, — сказал отец, тоже взволнованный.

— Верно, папа! Кто-нибудь да живет же в Финляндии?

— Живут, но здесь, на севере, один человек приходится на один квадратный километр. А ты представь себе, если в селе живет сто человек, сколько вокруг них будет пустой земли?

Часа через два мы напали на просеку. Она была проложена лет десять — пятнадцать тому назад, заросла густой и уже не очень молодой порослью, так что не сразу можно было ее заметить, но все же это была настоящая просека. К сожалению, пришлось установить, что рубили ее, вероятно, зимой, по снегу, потому что пни были высокие, но большинство деревьев были как будто вывезены. Наконец, мальчик же нашел аккуратный колышек с римской цифрой, обозначавшей номер участка.

Немало порадовались мы этим знакам, даже для удовольствия прошлись немного по просеке, хотя она шла с севера на юг, но за весь остальной день ничего больше не обнаружили.

Следующее утро началось с того, что нам пришлось обходить колоссальное болото: километр за километром шли мы, но как только пытались его пересечь, так попадали в трясину. Никаких следов человека мы не ожидали тут встретить, как вдруг заметили две жерди равной высоты, стоявшие у края болота. Не пожалели ног, пошли. Рядом лежала третья жердь, конец у нее был заострен и обожжен. Это были стойки для сена. Невдалеке мы обнаружили и несомненные признаки стоянки человека: два больших старых кострища, остатки шалаша из веток, ящик, сколоченный гвоздями, и разорванная мужская рубашка.

— Если сюда ездят за сеном, — заметил муж, — то поселок не может быть дальше двадцати — тридцати километров. Но беда в том, что нынче нет признаков косьбы, хотя трава прекрасная.

Мы не представляли себе, что здесь косьбу начинают в сентябре, когда полевые работы кончены. При обилии почвенных вод трава долго остается свежей, а комаров в это время меньше. Если бы мы шли дней на десять позже, встречи были бы много вероятнее, мы же считали, что пропустили то время, когда здесь бывают люди.

И опять весь день мы шли, не видя ничего, кроме гор, лесов, болот. Проходили чудными живописными местами мимо рек, падавших каскадами, мимо горного озера, которое с перевала мы приняли за снег, но не хотелось и смотреть на это. Люди! Вот кто нам были нужны, а дни проходили, и только, словно по какой-то странной программе, раз в день, обычно по утрам, мы наталкивались на какой-нибудь след человека. Мы радовались, волновались, мечтали, а к вечеру наша надежда гасла: если мы будем продвигаться к жилью такими темпами, нам не дойти.

Начался новый день, и мы сделали открытие, которое нам показалось событием огромной важности. Это был забор. Настоящий, прочно сложенный из жердей высокий забор, который шел с севера на юг: в одну сторону до реки, в другую — уходил в горы.

Как странно, как смешно было перелезать через забор в таких диких местах.

Казалось, еще немного, и мы должны найти хотя бы человеческую тропу. Не строят же люди заборы в беспредельной дали от жилья! Мы обследовали забор, по крайней мере, на километр в обе стороны и ничего не обнаружили.

Если бы мы знали тогда его значение, оно бы нас тоже не утешило. Жители поселков, отстоящих от забора на сотню километров, построили его для того, чтобы их домашние олени, которых они отпускают на лето пастись в горные хребты, не уходили на русскую сторону. Поздно осенью, по снегу, они приходят сюда за этой своеобразной скотинкой, которая им нужна зимой, когда по бездорожью иначе как на оленях не проедешь.

Отдохнули мы у забора и опять пошли дикими местами, исхоженными только лосями, которых здесь, несомненно, было множество, — настоящее царство лося. Кроме того, натолкнулись на свежий след медведя, но признаков человеческого присутствия больше не было ни в этот день, ни на следующее утро. Четыре раза уже мы ночевали в этой долине, шли, насколько хватало сил, а пейзаж был все тот же: высокие горы, бесконечные старые морены, болота. С каждым днем мужу становилось все хуже: он уже не мог ничего нести и, тем не менее, принужден был несколько раз в день ложиться и ждать, пока отпустит боль. Теперь, когда мы были в Финляндии, на большой реке, когда мы не могли, в конце концов, не выйти к жилью, все больше сомнений было в том, выдержит ли его сердце, не обессилим ли мы, когда иссякнут последние кусочки сала и сахара и нам нечем будет даже посолить грибную похлебку.

Этот день, тринадцатый на нашем пути, был особенно тяжким. Всю ночь муж не мог спать; днем, несмотря на легкую дорогу по сухому косогору, он едва шел. Река разбилась на два русла, и, казалась, что мы шли не так, как надо. Уже двое суток не было никаких следов человека, кроме просек, которыми лес был разбит на правильные квадраты, но они уже не радовали нас, потому что никуда не вели. Все вызывало сомнение, и все шли молча. Когда мальчик закричал: «Бутылка!» — это опять было целым откровением. Положим, это была не бутылка, а донышко от бутылки, но все же наша фантазия буйно разыгралась. Не повезут же с собой бутылку далеко в лес. Ее легко разбить, а достать очень трудно, рассуждали мы по-советски. Невдалеке было набросано немного прошлогоднего сена, был старый лошадиный помет, валялась голубая тряпочка.

От этого места стоянки шли три отчетливых прямых тропинки, исхоженных людьми, а не лосями, которые всегда крутят. Все три шли в разные стороны. Лес был великолепный, сосны сплошь строевые.

— По какой дорожке идти? — спрашивал в волнении мальчик, как будто мы были уже у жилья. Он и не говорил больше «тропа», а «дорожка».

— По средней, она самая нахоженная.

— Порубка! Свежая! — закричал сын.

Да, рубили всего несколько дней тому назад. Несколько коротко опиленных бревен еще лежали на земле. Вывозили не на телеге, а волоком. Приди мы сюда на два — три дня раньше, мы, может быть, застали бы людей, и всем нашим несчастьям был бы конец.

Тропинка, глубоко протоптанная, но без свежих следов, вела к реке. Она текла тут быстро, но спокойно, неслышно.

— Дом!

Это был не дом, а низкий полуоткрытый шалаш. Сруб в три бревна был наполовину накрыт потолком, наполовину досками, выступающие концы которых образовали навес. Под навесом была сделана полочка, по краю ее было написано несколько финских имен и дат. Название местности не попадалось. Некоторые пометки были сделаны пятнадцать — двадцать лет назад. Значит, место это было хорошо известно и посещаемо. Нам казалось только непонятным, почему сюда так поздно приходили: в конце сентября, в октябре. Надежды, значит, не было повстречать людей. Всем захотелось здесь остаться, отдохнуть, переночевать; все-таки, будто под крышей. Муж вдохновился пойти поудить. Мы с сыном чистили грибы и заваривали чай.

Часть II. Восстановление подводного плавания страны (1920-1934 гг.) [81]

Короли подплава в море червонных валетов. Часть II. Восстановление подводного плавания страны (1920–1934 гг.)

XI. Без солнца

Побег из ГУЛАГа. Часть 3. XI. Без солнца

— Светло. Пора, — вскинулся муж. — Рано. Часа три. Туман такой, что ничего не видно. Но он был неумолим, будто и не помня, что с ним случилось ночью. Или это нервы? Как могла я тогда не догадаться, что это был ревматизм, который затем почти парализовал его? Опять зашагали по болотам. Сквозь белесые, низкие облака с трудом продиралось солнце: едва-едва оно просвечивало сквозь густой белый покров, вывернувшись плоским красным блинком, как через минуту скрывалось. Мы были на сложном по своей конфигурации склоне, ничего приметного впереди не было видно, четко отметить направление было невозможно. Мы бились несколько часов, продираясь между зарослями ивняка, пытались увидеть что-нибудь, поднявшись выше, но облака и туман заволакивали все вершины. Под ногами у нас был белый мох, над головами — низкое белое небо. Ни ветерка, ни облачка, все застыло, как в белом студне. И компаса не было. Тоска меня грызла такая, что я боялась подходить к своим. У них на душе тоже было невесело. Когда облака еще снизились и поползли, задевая верхушки елей, обдавая мельчайшими капельками влаги, мы остановились. — Дальше идти нельзя, — сказал муж. Нашли большую, пушистую ель, заползли под нее.

Глава 15

Борьба за Красный Петроград. Глава 15

После оставления Гатчины Северо-западная армия отходила на ямбургские и гдовские позиции. Для полного разгрома противника необходимо было продолжать энергичное наступление. Красной армии, однако, для достижения этой задачи необходимо было преодолевать целый ряд вновь возникавших трудностей. Спешность организации при тяжелых условиях борьбы за Петроград боевых групп Красной армии, усталость бойцов в результате непрерывных боев, расстройство с доставкой продовольствия и боевых припасов, недостаток перевозочных средств и т.д. — все это препятствовало быстрому движению и маневренным действиям Красной армии. Пользуясь этим, противник получил некоторую возможность сохранения своих расстроенных рядов и даже приводил их в порядок для организации отпора советским частям. После занятия Луги части 15-й армии устремились в направлении на Гдов. Из боевых событий в этом районе заслуживают внимания операции в тылу у белых красной [516] кавалерийской группы. Группа была сформирована к 31 октября из двух полков — кавалерийского полка 11-й стрелковой дивизии и Эстонского кавалерийского полка {488}. Группа получила боевое задание произвести налет на тылы белых в гдовском направлении и при возможности захватить Гдов. В ночь на 3 ноября, в 4 часа 30 минут утра, кавалерийская группа выступила в поход из района своего расположения у погоста Лосицкий, лесной дорогой добралась до дер. Сербино, находившейся в тылу белых на 12 километров, и заняла ее. Дальше группа направилась к дер. Гостичево, выдавая себя за белых.

5. Второй допрос

Записки «вредителя». Часть II. Тюрьма. 5. Второй допрос

Начинается второй день в тюрьме, — начинается второй допрос. — Как поживаете? — И внимательный следовательский глаз, чтобы найти следы бессонной ночи, но я прекрасно выспался и освежился. — Ничего. — Плохо у вас в камере. Вы в двадцать второй? — Камера как камера. — Ну как, подумали? Сегодня будете правду говорить? Это типичная манера следователей бросаться от одного вопроса к другому, особенно, когда они хотят поймать на мелочах. — Я и вчера говорил только правду. Он рассмеялся: — А сегодня будет неправда? — Сегодня будет правда, как и вчера, — отвечаю я серьезно, показывая, что понимаю его: если бы я на его вопрос: «Сегодня будете правду говорить?» по невниманию ответил: «Да!», он сделал бы вывод, что я признаю тем самым, что вчера правды не говорил. Итак, меня, крупного специалиста, обвиняют в тяжком государственном преступлении, мне грозит расстрел, а следователь занимается тем, что ловит меня на ничего не значащих словах. Сорвавшись на этом, он перекидывается назад, к вопросу о камере: — Я старался для вас выбрать камеру получше, но у нас все так переполнено. Я надеюсь, что мы с вами сговоримся, и мне не придется менять режим, который я вам назначил. Третья категория самая мягкая: прогулка, передача, газета, книги. Первые две категории значительно строже. Однако имейте в виду, что ваш режим зависит только от меня, в любой момент вы будете лишены всего и переведены в одиночку.

Глава 26

Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919. Глава 26

Вскоре после отступления Генштаб реорганизовал армию. Были проведены перестановки в командном составе, слияния дивизий и полков, созданы новые воинские части. Во многом претерпел изменения и весь личный состав. Я не удивился, когда получил приказ о переводе с бронепоезда во вновь формируемый танковый батальон. Расставание с приятелями-офицерами и командой бронепоезда, конечно, опечалило, но перспектива службы в танковом подразделении казалась заманчивой. В моем случае на перевод в другую воинскую часть повлияли два фактора: во-первых, желание моих флотских друзей, уже находящихся при танках, чтобы я проходил службу вместе с ними; во-вторых, мое знание английского языка на рабочем уровне. Три больших тяжелых танка и два легких представляли собой весомый вклад союзников в Северо-западную армию. Будучи новейшим вооружением, еще не использовавшимся в России, танки прибыли в сопровождении 40 британских офицеров и солдат. Идея состояла в том, что, пока русские не научатся управлять машинами, их экипажи будут формироваться наполовину из англичан. Формирование такого подразделения – сложная проблема, но отношения между русскими и англичанами изначально отличались дружелюбием, уже после первой недели между ними возникла взаимная искренняя симпатия. Большей частью это было заслугой полковника из Южной Африки и русского флотского капитана. Оба олицетворяли лучшие качества боевого офицерства своих стран. Русские отдавали должное мотивам, которые побудили британских офицеров добровольно включиться в борьбу с большевиками, англичане, в свою очередь, относились к русским чутко и тактично.

800 - 323 BC

From 800 to 323 BC

From the end of Greek Dark Ages c. 800 BC to the death of Alexander the Great in 323 BC.

Обращение к абхазскому народу

Гамсахурдия З. 12 марта 1991

Дорогие соотечественники! Братство абхазов и грузин восходит к незапамятным временам. Наше общее колхское происхождение, генетическое родство между нашими народами и языками, общность истории, общность культуры обязывает нас сегодня серьезно призадуматься над дальнейшими судьбами наших народов. Мы всегда жили на одной земле, деля друг с другом и горе, и радость. У нас в течение столетий было общее царство, мы молились в одном храме и сражались с общими врагами на одном поле битвы. Представители древнейших абхазских фамилий и сегодня не отличают друг от друга абхазов и грузин. Абхазские князя Шервашидзе называли себя не только абхазскими, но и грузинскими князями, грузинский язык наравне с абхазским являлся родным языком для них, как и для абхазских писателей того времени. Нас связывали между собой культура "Вепхисткаосани" и древнейшие грузинские храмы, украшенные грузинскими надписями, те, что и сегодня стоят в Абхазии, покоряя зрителя своей красотой. Нас соединил мост царицы Тамар на реке Беслети близ Сухуми, и нине хранящий старинную грузинскую надпись, Бедиа и Мокви, Лихны, Амбра, Бичвинта и многие другие памятники – свидетели нашего братства, нашого единения. Абхаз в сознании грузина всегда бил символом возвышенного, рыцарского благородства. Об этом свидетельствуют поэма Акакия Церетели "Наставник" и многие другие шедевры грузинской литературы. Мы гордимся тем, что именно грузинский писатель Константинэ Гамсахурдиа прославил на весь мир абхазскую культуру и быт, доблесть и силу духа абхазского народа в своем романе "Похищение луны".

1291 - 1337

С 1291 по 1337 год

Поздний период Высокого Средневековья. От падения Аккры в 1291 до начала Столетней войны в 1337.

Таблица 6. Двигатели надводного и подводного хода подводных лодок - 1

Короли подплава в море червонных валетов. Приложение. Таблица 6. Двигатели надводного и подводного хода подводных лодок: Двигатели надводного хода

Двигатели надводного хода Тип двигателя Фирма, марка Мощность, л. с. Кол-во двиг. на пл Место установки Примечание Бензиновый мотор сист. «Панар» 60 2 пл т. «Касатка» кроме «Макрели» Исп. как приводы 2 динамо, одновальные лодки Дизель з-да Нобеля (СПб) 120 1 пл «Макрель» и «Окунь» после 1911 г. Дизель-динамо, одновальные Дизель з-да Нобеля (СПб) 160 1 пл т. «Касатка» кроме «Макрели» и «Окуня» после 1914 г. Дизель-динамо, одновальные Дизель фирмы «Л. Нобель» (СПб) 120 2 пл «Минога» Оба на одном гр/валу с ГЭД Дизель Коломенского з-да, снятые с амурских канлодок 250 2 пл т. «Барс» кроме «Кугуара», «Змеи», «Ерша», «Форели», «Единорога», «Угря», «Язя» и пл т. «Морж» На обоих гр/валах с ГЭД Дизель фирмы «Нью-Лондон» (США) 420 2 пл т.

Конституция (Основной закон) Союза Советских Социалистических Республик - 1977 год

Конституция (Основной закон) Союза Советских Социалистических Республик. Принята на внеочередной седьмой сессии Верховного Совета СССР девятого созыва 7 октября 1977 года

Великая Октябрьская социалистическая революция, совершенная рабочими и крестьянами России под руководством Коммунистической партии во главе с В. И. Лениным, свергла власть капиталистов и помещиков, разбила оковы угнетения, установила диктатуру пролетариата и создала Советское государство - государство нового типа, основное орудие защиты революционных завоеваний, строительства социализма и коммунизма. Начался всемирно-исторический поворот человечества от капитализма к социализму. Одержав победу в гражданской войне, отразив империалистическую интервенцию, Советская власть осуществила глубочайшие социально-экономические преобразования, навсегда покончила с эксплуатацией человека человеком, с классовыми антагонизмами и национальной враждой. Объединение советских республик в Союз ССР преумножило силы и возможности народов страны в строительстве социализма. Утвердились общественная собственность на средства производства, подлинная демократия для трудящихся масс. Впервые в истории человечества было создано социалистическое общество. Ярким проявлением силы социализма стал немеркнущий подвиг советского народа, его Вооруженных Сил, одержавших историческую победу в Великой Отечественной войне. Эта победа укрепила авторитет и международные позиции СССР, открыла новые благоприятные возможности для роста сил социализма, национального освобождения, демократии и мира во всем мире. Продолжая свою созидательную деятельность, трудящиеся Советского Союза обеспечили быстрое и всестороннее развитие страны, совершенствование социалистического строя. Упрочились союз рабочего класса, колхозного крестьянства и народной интеллигенции, дружба наций и народностей СССР.

Введение

Короли подплава в море червонных валетов. Введение

Если вам когда-либо посчастливится оказаться в Кронштадте, обязательно посетите Якорную площадь, расположенную в центре города. Отдав должное великолепному памятнику русского зодчества — Морскому собору, возвышающемуся над площадью, обратите внимание на расположенный справа от собора памятник выдающемуся российскому флотоводцу адмиралу Степану Осиповичу Макарову. На пьедестале вы прочтете его слова: «Помни войну!» Несмотря на то что некоторые политики продолжают настаивать на исчезновении в современном мире образа врага, никто не станет гарантировать незыблемость мирных отношений между такими разными государствами. Их народы не хотят воевать, но, ведомые безответственными правителями, преследующими свои личные или какие-либо корпоративные цели, достижимые лишь силой, могут оказаться в самом пекле военных действий. Оттого слова адмирала не потеряли своего значения. Заявления о том, что сегодня вооруженные силы нужны только для борьбы с международным терроризмом, — всего лишь лукавство, позволяющее иметь армию и флот в условиях «совершенного отсутствия врага». Поэтому мы с вами возобновим исторический разговор о войне и продолжим знакомство с тем, что произошло с подводными силами Российской империи после ее краха, как Советская Россия стала готовиться к отражению вооруженного посягательства на ее суверенитет и чего она добилась в этом трудном деле. Необычное название книги нуждается в пояснении. «Валетами» в Красном Флоте матросы называли новых красных командиров, [7] наспех прошедших обучение во вновь созданных военно-морских учебных заведениях.

XIV. Ночь

Побег из ГУЛАГа. Часть 1. XIV. Ночь

В камере было промозгло и холодно. С высокого замерзшего окна текло, и асфальтовый пол был мокрый, как после дождя. Соломенный тюфяк на железной койке был невероятно грязный и сырой. Скрепя сердце, я постелила постель и, не раздеваясь, легла под пальто, стремясь скорее закрыть глаза, чтобы ничего не видеть. В камере нас было двое: женщина лежала на койке около двери. Когда меня впускали, она не двинулась под своей великолепной меховой шубой, из-под которой был виден только кружевной ночной чепчик. Странно было: вонючая, холодная камера — и эти меха и кружева. Но сюда человека вталкивают как он есть; тюрьма глотает, не переваривая, и окончательно нивелирует уже ссылка. Когда дежурный надзиратель отошел от «глазка» и, видимо, успокоился, что я сразу не сделаю ничего отчаянного, моя соседка приподнялась и внимательно посмотрела на меня. Я увидела совсем молодую и очень красивую женщину. Лицо ее было так худо и бледно, глаза, обведенные темными кругами, так огромны и тоскливы, что она казалась не живой женщиной, а актрисой, загримированной для последнего акта трагедии. — Когда? — шепотом спросила она, начав разговор так, как будто мы давно знали друг друга. Тюремное горе сближает так, как никакая дружба на воле. — Только что. — А меня ровно год назад. — Год? — Да, год. День в день. Вам не везет. Зачем ко мне попали? Смотрю на нее и ничего не решаюсь сказать. Год тюрьмы. Год этой сырой, вонючей камеры.