Introduction
This volume was originally written in Dutch by John Esquemeling, and first published in Amsterdam in 1678 under the title of De Americaeneche Zee Roovers. It immediately became very popular and this first hand history of the Buccaneers of America was soon translated into the principal European languages. The first English edition was printed in 1684.
Of the author, John Esquemeling, very little is known although it is generally conceded that he was in all probability a Fleming or Hollander, a quite natural supposition as his first works were written in the Dutch language. He came to the island of Tortuga, the headquarters of the Buccaneers, in 1666 in the employ of the French West India Company. Several years later this same company, owing to unsuccessful business arrangements, recalled their representatives to France and gave their officers orders to sell the company's land and all its servants. Esquemeling then a servant of the company was sold to a stern master by whom he was treated with great cruelty. Owing to hard work, poor food and exposure he became dangerously ill, and his master seeing his weak condition and fearing to lose the money Esquemeling had cost him resold him to a surgeon. This new master treated him kindly so that Esquemeling's health was speedily restored, and after one year's service he was set at liberty upon a promise to pay his benefactor, the surgeon, 100 pieces of eight at such a time as he found himself in funds.
Once more a free man he determined to join the pirates and was received into their society and remained with them until 1672. Esquemeling served the Buccaneers in the capacity of barber-surgeon, and was present at all their exploits. Little did he suspect that his first hand observations would some day be cherished as the only authentic and true history of the Buccaneers and Marooners of the Spanish Main.
From time to time new editions of this work have been published, but in many cases much new material, not always authentic, has been added and the result has been to mar the original narrative as set forth by Esquemeling. In arranging this edition, the original English text only has been used, and but few changes made by cutting out the long and tedious description of plant and animal life of the West Indies of which Esquemeling had only a smattering of truth. But, the history of Captain Morgan and his fellow buccaneers is here printed almost identical with the original English translation, and we believe it is the first time this history has been published in a suitable form for the juvenile reader with no loss of interest to the adult.
The world wide attention at this time in the Isthmus of Panama and the great canal connecting the Atlantic with the Pacific Ocean lends to this narrative an additional stimulus. Here are set forth the deeds of daring of the wild freebooters in crossing the isthmus to attack the cities, Puerto Bellow and Panama. The sacking and burning of these places accompanied by pillage, fire, and treasure seeking both on land and on sea form exciting reading. The Buccaneers and Marooners of America well deserves a place on the book shelf with those old world-wide favorites Robinson Crusoe and the Swiss Family Robinson.
George Alfred Williams.
Список схем
Короли подплава в море червонных валетов. Список иллюстраций. Список схем
4. Развитие Мурманска и «Севгосрыбтреста» до 1929 года
Записки «вредителя». Часть I. Время террора. 4. Развитие Мурманска и «Севгосрыбтреста» до 1929 года
В Мурманске, где каждую пядь площади надо было отвоевывать у моря, была создана новая, прекрасно оборудованная гавань с громадной пропускной способностью, хотя при этом надо было экономить каждую копейку и изощряться в том, чтобы добыть и материалы и рабочую силу. Громадный железобетонный склад с бетонными чанами для засолки рыбы, с единовременной вместимостью 5000 тонн; трехэтажный железобетонный фильтровочный завод для приготовления медицинского рыбьего жира, оборудованный со всей возможной внимательностью; утилизационный завод для выработки кормовой муки из рыбных отходов — все это было создано за четыре года. В постройке находились холодильники для скорого замораживания рыбы и бондарный завод. К пристани был подведен железнодорожный подъездной путь; построен свой водопровод, ремонтная мастерская для судов и своя временная электростанция, так как городская не могла отпускать достаточно энергии. Для выгрузки траулеров были введены электрические лебедки. Мурманск стал расти на прочной основе развивающейся промышленности. Дома «Севгосрыбтреста» впервые были поставлены в определенном порядке, и в Мурманске появились улицы. Колонизация Мурмана, над которой столько лет бесплодно бились и которая стоила огромных средств, получила, наконец, реальное осуществление. Насколько помню, город развивался за последние годы следующим образом: в 1926 году — 4 000 жителей, в 1927 году — 7 000; в 1928 году — 12 000; в 1929 году — 15 000.
От издателя
Борьба за Красный Петроград. От издателя
Оборона Петрограда занимает особое место в истории Гражданской войны в России. Все враждующие стороны прекрасно понимали как военное, так и политическое значение города. Являясь крупнейшим в стране промышленным центром и главным транспортным узлом Северо-Запада, Петроград был «краеуголным камнем» в системе фронтов Красной армии и последней базой красного Балтийского флота — единственного флота Республики. Не меньшее значение Петроград представлял для большевиков и как политический центр и поставщик кадров. Борьба за Петроград велась на всем протяжении Гражданской войны в России и сопровождалась сложными политическими маневрами со стороны всех ее участников. Формально эта война и началась с похода войск Краснова на столицу осенью 1917 года, хотя можно принять за начальный момент всероссийской междоусобицы мятеж Корнилова и связанные с ним действия 3-го конного корпуса генерала Крымова. За этими первыми столкновениями последовали два наступления белой Северо-западной армии и [6] интервентов в 1919 году, а завершилась петроградская эпопея Кронштадтским мятежом 1921 года. История событий под Петроградом известна современному читателю относительно мало, хотя после окончания Гражданской войны вышел целый ряд работ различного плана, посвященных этим событиям. Причину этого надо искать в 30-х годах. Большинство подобных книг создавалось под эгидой Ленинградской парторганизации, что было в те годы нормальной практикой. Но «борьба с троцкистско-зиновьевским блоком», а Т. Е. Зиновьев был руководителем питерских коммунистов, отправила «неправильные книги» в спецхран. Обороне Петрограда «не повезло» и с военными руководителями.
23. Последнее испытание и приговор
Записки «вредителя». Часть II. Тюрьма. 23. Последнее испытание и приговор
После моего бурного допроса следователь вызвал меня ровно через неделю. Сидел он мрачный и злой. — Садитесь. Что же и сегодня будем кричать друг на друга? Я пожал плечами. — Не знаю, какой метод допроса примените вы сегодня. Это зависит не от меня. — Давайте беседовать мирно. «Беседа» заключалась в том, что, не усложняя допроса «техническими деталями», как первый следователь — Барышников, — этот, Германов, все свел к одному — «сознаться». «Сознаться» в собственном вредительстве или «сознаться» в том, что я знал о «вредительстве» Толстого и Щербакова. Он не пытался ловить меня, узнавать о моей работе или разговорах. Он все усилия направил к одному: заставить меня подписать «признание». Допрос он вел без крика и ругани, очевидно, убедившись, что «на бас» меня не возьмешь, но напряжение чувствовалось огромное. Мне было ясно, что он не остановится ни перед какими «мерами воздействия», и только не решил еще, какими именно. Мне казалось, что в «методах дознания» я был теперь достаточно опытен, и неожиданностей для меня быть не может. Вскоре я услышал то, что предугадывал. — Мне придется применить к вам особые меры, если вы не подпишете признание... «Так, — подумал я, — начинается, теперь держись». — Мне придется арестовать вашу жену, и она буде сидеть в тюрьме, пока вы не подпишете чистосердечного признание. Я молчал.
12. Первые аресты в Мурманске. Отворите! Это ГПУ
Записки «вредителя». Часть I. Время террора. 12. Первые аресты в Мурманске. Отворите! Это ГПУ
Моя квартирка, считавшаяся по Мурманску хорошей, потому что дом был построен несколько лет назад, с его стен не текла вода, под ним не росла плесень и грибы, — все же была далека от благоустройства: печи дымили так, что при топке надо было открывать настежь двери и окна; в полу были такие щели, что если зимой случалось расплескать на полу воду, она замерзала; уборная была холодная, без воды; переборки между моей квартирой и соседними, где ютилось несколько семей служащих треста, были так тонки, что все было слышно. В моей квартире, как и в других, была одна комната и крохотная кухня. Все мое имущество состояло из дивана, на котором я спал, двух столов, трех стульев и полки с книгами. Семья моя жила в Петербурге, и сидеть одному в такой комнате было невыносимо тоскливо, особенно по вечерам. Выл ветер, стучала в деревянную обшивку дома обледеневшая веревка, протянутая для сушки белья; и все казалось, что кто-то подходит к дому и стучится. Когда было морозно и тихо, в небе играли сполохи — северное сияние; точно в ответ им начинали гудеть электрические провода, то тихо и однотонно, то постепенно усиливаясь и переходя словно в рев парохода. Это действовало на нервы и вызывало бессонницу. В конце марта в одну из таких ночей я услышал стук и шаги. «Верно, что-нибудь на пристани случилось и матросы идут будить помощника, заведующего траловым флотом. Никогда нет этому человеку покоя, ни днем, ни ночью». Прислушался — да, так. Стучат к нему. Прошло часа два. Кто-то резко постучал в мою дверь. Вставать не хотелось: наверно, по ошибке или пьяный матрос забрел не туда. Нет, стучат.
II. Новая страда
Побег из ГУЛАГа. Часть 1. II. Новая страда
Пришла зима. Голод становился все злее. Недоедание и сама недоступность еды создавали своеобразное сочетание слабости и равнодушия. Трудно было сказать, обедали мы или нет, потому что сыты мы никогда не были. Обед, который приходилось брать из «общественной столовой», состоял из жидкого супа — вода с пшенной крупой, который назывался «пша», и редко куска ржавой селедки или воблы. Если б это было возможно, я, кажется, совсем перестала бы есть, настолько это было отвратительно. Весной у нас в училище не было выпуска: оба старших класса ушли по набору в Красную Армию. Я осталась почти без работы, потому что маленьких учить никогда не умела. С осени же предполагалась такая перестройка школ, с которой трудно было согласиться и которая до сих пор не нашла сколько-нибудь устойчивой формы. В этот момент усталости и огорчений, потому что за девять лет педагогической работы я была искренне ею увлечена, мы переехали на лето в Павловск. Там было отделение Агрономического института, снабжавшего нашего мальчишку молоком, которое и летом надо было отрабатывать. Павловск — это необыкновенное место. Ведь Петербург окружен запущенными, болотистыми, убогими огородами и полосами ярко-желтой сорной сурепки. Как оазисы, разбросаны среди них великолепные, искусственно созданные парки царских резиденций.
12. «Сон Попова»
Записки «вредителя». Часть II. Тюрьма. 12. «Сон Попова»
Книга в тюрьме — это совсем не то, что книга на воле. Это, может быть, единственный настоящий момент отдыха, и то, что было много раз прочитано, приобретает совершенно новый смысл и силу. Кроме того, книг так мало, получить их так трудно, что одно это придает им особую ценность и значение. В общую камеру с числом заключенных около ста на две недели выдается тридцать книг, из них десять книг политического содержания, которые никто читать не хочет. В одиночках, в тех редких случаях, когда разрешены книги, выдаются на две недели четыре книги, из которых одна политическая. Тюремная библиотека на Шпалерной составлена была до революции и оказалась неплохой по составу. После революции часть книг, как, например, Библия, Евангелие и многие другие, была изъята; часть книг, особенно русские классики, была растащена, зато библиотека пополняется тощими произведениями советских писателей и, главным образом, книгами политическими. При этом надо сказать, что основных политических или политико-экономических трудов почти нет, а все забито мелкими брошюрками, внутрипартийным переругиванием, теряющим смысл, пока книга печатается, и пр. Часто это преподношения авторов крупным членам ГПУ, которые, желая избавиться от лишнего хлама в доме, жертвуют его в тюремную библиотеку. Книги эти обычно поступают неразрезанными; часто имеют трогательные авторские надписи, которые только и прочитываются заключенными с некоторым интересом. Читают же охотнее всего Лескова, Л. Тостого, Достоевского, Тургенева, Пушкина, Лермонтова, Чехова. С особым вниманием читалось все, что касалось описания тюрем, допросов, каторги, при этом совершенно исключительным успехом пользовался «Сон Попова» Ал. Толстого.
Глава 14
Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919. Глава 14
Уличные бои, сопровождавшие падение режима Керенского, продолжались недолго, участников было мало. С одной стороны – несколько воинских подразделений, фанатично преданных большевикам, с другой – несколько отделений кадетов и подразделение Женского батальона, которому случилось нести боевое охранение. Большая часть гарнизона и фактически все гражданское население Петрограда оставались сторонними наблюдателями. Совершенно отсутствовали проявления общественного энтузиазма, свидетелем которых город был в марте. Нигде не было видно торжествующих, ликующих толп народа, которые вывела на улицы первая революция. Вместо этого по темным улицам размеренно, по заранее намеченным маршрутам двигались вооруженные до зубов патрули из солдат, матросов и рабочих с мрачными выражениями лиц. Правда, к треску ружейных выстрелов и дроби пулеметных очередей все уже привыкли. Единственным свидетельством того, что на этот раз положение было гораздо серьезнее, чем прежде, стали периодическая артиллерийская канонада и силуэт большевистского крейсера «Аврора», стоявшего на якоре в Неве с орудиями, направленными в сторону Зимнего дворца. Временное правительство не планировало защищаться от нападения большевиков. Члены кабинета министров пререкались друг с другом до тех пор, пока передовой отряд большевиков не вошел в комнату, где проходило заседание. В последнюю минуту Керенский, под предлогом сбора войск в пригородах, сбежал, предоставив своих коллег-министров и отделение верных солдат судьбе. В училище курсанты численностью 1200 человек стояли у окон, прислушиваясь к стрельбе и пытаясь у случайных прохожих узнать об исходе боев.
XVIII. В камере
Побег из ГУЛАГа. Часть 1. XVIII. В камере
«Церкви и тюрьмы сравняем с землей». Из советской песни. После предъявления обвинения меня перестали вызывать на допросы, забыли на четыре с половиной месяца. Какие-либо объяснения или, тем более, оправдания ГПУ считало лишними. В царских тюрьмах, прославленных своей жестокостью, заключение на время следствия проходило быстро, приговоренный знал срок, и каждый день, проведенный в тюрьме, приближал его к свободе. В СССР «следствие» часто тянулось пять — шесть месяцев, иногда и больше года. В царских тюрьмах, даже в самые реакционные годы, политических заключенных насчитывались единицы, и все принадлежали если не к противоправительственным партиям, то к более или менее активным оппозиционным группировкам. В СССР общее количество заключенных, вместе с ссыльными, превышает миллион, причем принадлежность к какой-нибудь организации практически исключается, а является плодом больного воображения ГПУ. Ссылаются без суда и следствия крестьяне; отсиживают бесконечно тянущееся надуманное следствие интеллигенты-специалисты и их семьи. Считая, что на одной Шпалерке помещается одновременно три тысячи человек и что состав меняется два — три раза в год, получим восемь — девять тысяч человек, почти исключительно интеллигентов. В Крестах, в корпусе ГПУ, из интеллигенции проходят в год тысячи человек. В Ленинграде есть, кроме того, бывшая военная тюрьма на Нижегородской улице и особые камеры на Гороховой.
Chapter V
The voyage of the Beagle. Chapter V. Bahia Blanca
Bahia Blanca Geology Numerous gigantic Quadrupeds Recent Extinction Longevity of species Large Animals do not require a luxuriant vegetation Southern Africa Siberian Fossils Two Species of Ostrich Habits of Oven-bird Armadilloes Venomous Snake, Toad, Lizard Hybernation of Animal Habits of Sea-Pen Indian Wars and Massacres Arrow-head, antiquarian Relic The Beagle arrived here on the 24th of August, and a week afterwards sailed for the Plata. With Captain Fitz Roy's consent I was left behind, to travel by land to Buenos Ayres. I will here add some observations, which were made during this visit and on a previous occasion, when the Beagle was employed in surveying the harbour. The plain, at the distance of a few miles from the coast, belongs to the great Pampean formation, which consists in part of a reddish clay, and in part of a highly calcareous marly rock. Nearer the coast there are some plains formed from the wreck of the upper plain, and from mud, gravel, and sand thrown up by the sea during the slow elevation of the land, of which elevation we have evidence in upraised beds of recent shells, and in rounded pebbles of pumice scattered over the country. At Punta Alta we have a section of one of these later-formed little plains, which is highly interesting from the number and extraordinary character of the remains of gigantic land-animals embedded in it. These have been fully described by Professor Owen, in the Zoology of the voyage of the Beagle, and are deposited in the College of Surgeons.
1815 - 1871
From 1815 to 1871
From the end of the Napoleonic Wars in 1815 to the end of the Franco-Prussian War in 1871.
X. Пустые дни
Побег из ГУЛАГа. Часть 1. X. Пустые дни
He знаю, как рассказать о мучительно пустых днях, потянувшихся после ареста мужа. Арест в то время был почти смертельным приговором. Каждый день мог быть и моим последним днем на воле. Несколько проще казалось умереть, а надо было жить, чтобы не оборвать две другие жизни: одну большую, там, в тюрьме, другую маленькую, беспомощно и удивленно смотревшую, как исчезали кругом милые, родные лица. Газеты были полны сообщений, как в дни войны. Сначала жуткая инсценировка «процесса Промпартии», когда Рамзин, бросив фразу, что с его организацией связано около 2000 человек, открыто признал, за сколько жизней он купил свою. Потом угодливая подготовка «академического дела», то есть разгром русской, главным образом исторической, науки, когда судьба ученых была решена в застенках ГПУ. И, наконец, мерзейший «процесс меньшевиков», когда недавние партийцы клялись и кланялись, выдавая сами себя и друг друга. Все это усиливало только чувство бездонной пустоты, в которой тонула все русская интеллигенция. Чем больше смертей, чем больше каторжных приговоров, тем равнодушней становились все кругом. Гибли уже не отдельные люди, погибал весь класс. Террор разрастался в общую катастрофу, поглощавшую личности, сметавшую все на своем пути, как стихийное бедствие. До сих пор, в течение всех революционных лет, для интеллигенции смысл жизни был в работе, чем больше дезорганизации вносила революция, тем напряженней становился труд, чтобы, несмотря на отчаянную, гибельную политику, спасти что только можно в несчастной стране. Теперь все это становилось непосильным. Ответом на 13 лет упорного труда в самых тяжких условиях был слепой, безжалостный террор.