Chapter IV
Original of the most famous pirates of the coasts of America
Famous exploit of Pierre le Grand.
I HAVE told you in the preceding chapters how I was compelled to adventure my life among the pirates of America; which sort of men I name so, because they are not authorized by any sovereign prince: for the kings of Spain having on several occasions sent their ambassadors to the kings of England and France, to complain of the molestations and troubles those pirates often caused on the coasts of America, even in the calm of peace; it hath always been answered, "that such men did not commit those acts of hostility and piracy as subjects to their majesties; and therefore his Catholic Majesty might proceed against them as he should think fit." The king of France added, "that he had no fortress nor castle upon Hispaniola, neither did he receive a farthing of tribute from thence." And the king of England adjoined, "that he had never given any commissions to those of Jamaica, to commit hostilities against the subjects of his Catholic Majesty." Nor did he only give this bare answer, but out of his royal desire to pleasure the court of Spain, recalled the governor of Jamaica, placing another in his room; all which could not prevent these pirates from acting as heretofore. But before I relate their bold actions, I shall say something of their rise and exercises; as also of the chiefest of them, and their manner of arming themselves before they put to sea.
The first pirate that was known upon Tortuga was Pierre le Grand, or Peter the Great. He was born at Dieppe in Normandy. That action which rendered him famous was his taking the vice-admiral of the Spanish flota, near the Cape of Tiburon, on the west side of Hispaniola; this he performed with only one boat, and twenty-eight men. Now till that time the Spaniards had passed and repassed with all security, through the channel of Bahama; so that Pierre le Grand setting out to sea by the Caycos, he took this great ship with all the ease imaginable. The Spaniards they found aboard they set ashore, and sent the vessel to France. The manner how this undaunted spirit attempted and took this large ship I shall give you, out of the journal of the author, in his own words. "The boat," says he, "wherein Pierre le Grand was with his companions, had been at sea a long time without finding any prize worth his taking; and their provisions beginning to fail, they were in danger of starving. Being almost reduced to despair, they spied a great ship of the Spanish flota, separated from the rest; this vessel they resolved to take, or die in the attempt. Hereupon, they sailed towards her, to view her strength. And though they judged the vessel to be superior to theirs, yet their covetousness, and the extremity they were reduced to, made them venture. Being come so near that they could not possibly escape, they made an oath to their captain, Pierre le Grand, to stand by him to the last. "Tis true, the pirates did believe they should find the ship unprovided to fight, and thereby the sooner master her. It was in the dusk of the evening they began to attack; but before they engaged, they ordered the surgeon of the boat to bore a hole in the sides of it, that their own vessel sinking under them, they might be compelled to attack more vigorously, and endeavour more hastily to board the ship. This was done accordingly, and without any other arms than a pistol in one hand and a sword in the other, they immediately climbed up the sides of the ship, and ran altogether into the great cabin, where they found the captain, with several of his companions, playing at cards. Here they set a pistol to his breast, commanding him to deliver up the ship. The Spaniards, surprised to see the pirates on board their ship, cried "Jesus bless us! are these devils, or what are they?" Meanwhile some of them took possession of the gun-room, and seized the arms, killing as many as made any opposition; whereupon the Spaniards presently surrendered. That very day the captain of the ship had been told by some of the seamen that the boat which was in view, cruising, was a boat of pirates; whom the captain slightly answered, "What then, must I be afraid of such a pitiful thing as that is? No, though she were a ship as big and as strong as mine is." As soon as Pierre le Grand had taken this rich prize, he detained in his service as many of the common seamen as he had need of, setting the rest ashore, and then set sail for France, where he continued, without ever returning to America again."
The planters and hunters of Tortuga had no sooner heard of the rich prize those pirates had taken, but they resolved to follow their example. Hereupon, many of them left their employments, and endeavoured to get some small boats, wherein to exercise piracy; but not being able to purchase, or build them at Tortuga, they resolved to set forth in their canoes, and seek them elsewhere. With these they cruised at first upon Cape de Alvarez, where the Spaniards used to trade from one city to another in small vessels, in which they carry hides, tobacco, and other commodities, to the Havannah, and to which the Spaniards from Europe do frequently resort.
Here it was that those pirates at first took a great many boats laden with the aforesaid commodities; these they used to carry to Tortuga, and sell the whole purchase to the ships that waited for their return, or accidentally happened to be there. With the gains of these prizes they provided themselves with necessaries, wherewith to undertake other voyages, some of which were made to Campechy, and others toward New Spain; in both which the Spaniards then drove a great trade. Upon those coasts they found great numbers of trading vessels, and often ships of great burden. Two of the biggest of these vessels, and two great ships which the Spaniards had laden with plate in the port of Campechy, to go to the Caraccas, they took in less than a month"s time, and carried to Tortuga; where the people of the whole island, encouraged by their success, especially seeing in two years the riches of the country so much increased, they augmented the number of pirates so fast, that in a little time there were, in that small island and port, above twenty ships of this sort of people. Hereupon the Spaniards, not able to bear their robberies any longer, equipped two large men-of-war, both for the defence of their own coasts, and to cruise upon the enemies.
718 - 843
From 718 to 843
High Early Middle Ages. From the beginning of Charles Martel's rule in 718 to the Treaty of Verdun in 843.
18. Следователь пробует «взять на бас»
Записки «вредителя». Часть II. Тюрьма. 18. Следователь пробует «взять на бас»
В тот вечер мы долго не спали: свет погасили, но наш татарин продолжал вполголоса свои рассказы, и мы, в какой-то мере забыв про тюрьму, следили за тем, как занятно могла раньше развертываться людская жизнь. И вдруг шаги, бряканье ключей, свет, окрик: — Фамилия? — страж тычет пальцем в каждого из нас по очереди. Доходит до меня. Отвечаю. — Инициалы? — В. В. — Полностью инициалы! — рычит он грозно. Здесь они грубее, чем на Шпалерке. — Имя и отчество, что ли? — Ясно! Имя, отчество? — Отвечаю. — Давай живо! Начинаю одеваться. Все смотрят сочувственно, беспокоясь за меня. — В пальто? — спрашиваю я, чтобы знать, повезут ли на Гороховую или будут допрашивать здесь. — Ничего не сказано, значит, без пальто. Выхожу. Спускаюсь по крутым железным лестницам, в жуткой ночной тишине гигантской тюрьмы. — Обожди. Конвойный останавливает меня в нижнем коридоре на пронизывающем сквозняке. После тесной камеры и постели охватывает дрожь. Стою долго. Совершенно замерзаю. — Давай! Вхожу в кабинет. Передо мной новый следователь. Фигура резкая, отталкивающая. Сухой брюнет, еще молодой, с напряженными движениями. Лоб низкий, глаза маленькие, злые. Военная форма, ромб на петличках — советский генеральский чин. Прежний следователь был в чине полковника. Значит, это начальство. — Садитесь, — говорит он мрачно.
Глава 14
Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919. Глава 14
Уличные бои, сопровождавшие падение режима Керенского, продолжались недолго, участников было мало. С одной стороны – несколько воинских подразделений, фанатично преданных большевикам, с другой – несколько отделений кадетов и подразделение Женского батальона, которому случилось нести боевое охранение. Большая часть гарнизона и фактически все гражданское население Петрограда оставались сторонними наблюдателями. Совершенно отсутствовали проявления общественного энтузиазма, свидетелем которых город был в марте. Нигде не было видно торжествующих, ликующих толп народа, которые вывела на улицы первая революция. Вместо этого по темным улицам размеренно, по заранее намеченным маршрутам двигались вооруженные до зубов патрули из солдат, матросов и рабочих с мрачными выражениями лиц. Правда, к треску ружейных выстрелов и дроби пулеметных очередей все уже привыкли. Единственным свидетельством того, что на этот раз положение было гораздо серьезнее, чем прежде, стали периодическая артиллерийская канонада и силуэт большевистского крейсера «Аврора», стоявшего на якоре в Неве с орудиями, направленными в сторону Зимнего дворца. Временное правительство не планировало защищаться от нападения большевиков. Члены кабинета министров пререкались друг с другом до тех пор, пока передовой отряд большевиков не вошел в комнату, где проходило заседание. В последнюю минуту Керенский, под предлогом сбора войск в пригородах, сбежал, предоставив своих коллег-министров и отделение верных солдат судьбе. В училище курсанты численностью 1200 человек стояли у окон, прислушиваясь к стрельбе и пытаясь у случайных прохожих узнать об исходе боев.
31. Что было дальше?
Перевал Дятлова. Смерть, идущая по следу... 31. Что было дальше?
А что было дальше? В самом деле, что могло быть после того, как Комитет государственной безопасности потерпел столь сокрушительный провал в излюбленной отечественными спецслужбами операции по дезинформации? Шутка ли, погибли девять человек, в том числе и непричастные к оперативной комбинации, в том числе - девушки... За это должен был кто-то ответить! Ответил ли? Думается, да. 6 июля 1959 г. произошло событие, которое не имело аналогов в истории советской госбезопасности ни до, ни после указанной даты. Даже в дни "Большого Террора" 1936-38 гг. столь удивительных и необъяснимых событий не происходило. В один день лишились своих постов трое из пяти заместителей Председателя Комитета госбезопасности. Можно сказать, полетели из своих кабинетов с треском... Кто именно? Бельченко Сергей Савич, самый высокопоставленный из отрешённых от должности, являлся на момент отставки генерал-полковником. Родился Бельченко в 1902 г., т.е. в июле 1959 г. ему не исполнилось и шестидесяти лет. С 1924 г. Сергей Савич находился на действительной военной службе, в 1927 г. переведён в погранвойска ОГПУ-НКВД. Попав в систему госбезопасности, Бельченко сделал там успешную карьеру, став настоящим профессионалом этого - весьма специфического !- рода деятельности. С июля 1941 г. он являлся заместителем начальника Особого отдела НКВД Западного фронта, на его плечах лежали тяготы той самой контрразведывательной работы, о которой ныне снимают телесериалы. Он организовывал облавы на абверовских парашютистов в тылах фронта, лично их допрашивал, вскрывал уже внедрённую в войска агентуру, курировал связанную с этим следственную работу.
7. В «Рыбпром»
Записки «вредителя». Часть III. Концлагерь. 7. В «Рыбпром»
Первый мой выход на работу в Кеми был особенный. С моим пропуском в канцелярии коменданта Вечеракши вышла какая-то задержка, и когда я получил, наконец, пропуск, партию уже увели в город, поэтому меня отправили на работу одного. Не могу передать того странного чувства, которое я испытывал, идя по улице один, без конвойного за спиной, в первый раз после десяти месяцев тюрьмы. Идти надо было около двух километров. Целых полчаса я мог располагать собой, как хотел. Чтобы острее чувствовать свою «свободу», я шел то быстро, то замедлял шаг, то даже приостанавливался. Я мог это делать по своему желанию, и никто при этом грозно не кричал на меня сзади. С трудом я удерживал себя от желания все время оглядываться назад, чтобы лишний раз убедиться, что никто не следует за мной по пятам. Правда, я шлепал по грязи, среди улицы, так как знал, что в Кеми каждый охранник, который меня встретит на тротуаре, может отправить меня в карцер. Чтобы продлить свою свободную прогулку, я шел медленно и несколько раз переходил с одной стороны улицы на другую. ГПУ ничем не рисковало, выпуская меня без конвоя. Одет я был в арестантское платье, ни провизии, ни денег у меня не было. Не только в самой Кеми, но и на шоссе, ведущем к железнодорожной станции, и на всех прилегающих дорогах, масса охранников ГПУ. Наконец, жена была в их руках, в тюрьме на Шпалерной, сын был тоже в Петербурге. Если бы я бежал, их, несомненно, рассматривали бы как заложников. Шел я по знакомым местам. Мне приходилось и раньше бывать в Кеми во время исследовательских работ на Белом море. Кемь — город только по названию и мало чем отличается от поморских сел. Городских домов в Кеми нет.
Глава 22
Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919. Глава 22
Шесть месяцев без перерыва я служил на бронепоезде «Адмирал Колчак». В современной войне этот род войск утратил свое значение, поскольку концентрация мощных артиллерийских средств не позволяет бронепоездам действовать на поражающей дистанции. Но в годы Гражданской войны в России артиллерийских орудий имелось сравнительно мало, а линии фронтов были весьма подвижны. В этих условиях бронепоезд, оснащенный батареей из двух полевых орудий и 12 пулеметами, становился грозной силой. Наш бронепоезд не знал передышки. Мы редко оставляли прифронтовую полосу более чем на один день. Во время наступления, когда позволяло состояние железнодорожных путей, мы двигались вместе с пехотой. Во время отступления вели арьергардные бои, прикрывая передвижения своих войск, разрушая за собой железнодорожные мосты. Мы взаимодействовали буквально с каждой дивизией Северо-западной армии. Где бы ни происходили бои, нам приказывали являться в штабы дивизий для получения заданий. Минимум раз в неделю нам приходилось делать стоянку на своей базе, чтобы пополнить запас боеприпасов. Широкий диапазон действий позволял нам иметь достаточно достоверную картину ситуации. В качестве корректировщика артиллерийского огня я посещал расположение разных боевых частей и общался с огромным количеством людей. Как и в любой другой, в Белой армии не было двух абсолютно одинаковых людей, но офицеров этой армии можно было условно разделить на четыре категории.
30 BC - 476 AD
From 30 BC to 476 AD
Roman imperial and late Antiquty. From the end of the last Hellenistic kingdom, the Ptolemaic Egypt in 30 BC to the end of the Western Roman Empire in 476.
II. На отлете
Побег из ГУЛАГа. Часть 3. II. На отлете
Странное чувство: я собираюсь в отчаянный побег, и стоит кому-нибудь заподозрить меня в этом, расстрел обеспечен и мне, и мужу, — но вместе с тем страдаю от невозможности взглянуть последний раз на то, что остается. Ни на что не хватает времени, сердце заходится от печали: я же расстаюсь со всем, со всеми! Я не успеваю опомниться, и вот мы с сыном уже в поезде и едем увы, знакомой дорогой. По-прежнему у насыпи заключенные копают землю, едут на свидания жены, конфузливо сторонясь других пассажиров. Но я теперь не чувствую себя повязанной с ними одной участью. Я еду не на свидание, а гораздо дальше. Мы с сыном попадаем в компанию студентов, которых послали из лесного техникума нарядчиками и десятниками на лесозаготовки. Настроение у них не очень веселое, и мне еще приходится их утешать. Сапоги выдали не всем, — как по лесу ходить в поношенных штиблетах — неизвестно. Накомарников нет совсем. Сказали, что все выдадут на месте работы, но кто этому поверит? Не ехать было нельзя, потому что лесной техникум на общем собрании вызвался послать студентов на лесозаготовки. Приняли постановление общим криком, а потом уже по разверстке определяли, кого куда. В светлую полярную ночь не спится: душно, жарко, из окон засыпает песком и паровозной сажей. — Ты чего не дрыхнешь? — перешептываются двое студентов на верхних полках. — Помнишь, Мишку убили в прошлом году? — Не в этих местах. Под Архангельском. — Тоже на лесозаготовках. — Случай. — Невеселый! — Ясно. Лесорубам не веселее нашего.
Глава 4
Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919. Глава 4
Царь обладал всеми качествами, которые внушают симпатии и любовь ближайшего окружения. Но те самые свойства, которые так привлекательны в частном человеке, превратились в серьезные помехи, когда он был призван руководить страной в чрезвычайных обстоятельствах. Миролюбие царя, стремление избегать болезненных ситуаций предоставили возможность приближенным влиять на него. Страсть к самобичеванию отвращала его от правления железной рукой. Личное обаяние царя превращало необходимость сообщить монарху нелицеприятную правду в крайне трудную задачу. Природа наделила царя достоинствами и недостатками, непригодными для выполнения им своей миссии, обстоятельства и история были против него. Когда началась война 1914 года, оппозиционные партии впервые за полстолетия выразили готовность сотрудничать с властью. Императору пришлось принять на веру эту перемену в настроениях и положиться на людей, опасаться которых и не доверять которым имелись все основания. Ряд политических группировок, заявивших сегодня о своей лояльности, были ответственны за десятилетия террора в истории России; некоторые предпочли промолчать в отношении убийств и грабежей, совершенных политическими экстремистами. Для того чтобы поверить в лояльность этих группировок, царю пришлось бы многое забыть, но оказаться настолько гуманным, чтобы вычеркнуть из памяти раскромсанное тело своего деда Александра Второго, погибшего в результате злодейского покушения, или длинный список убитых людей, преданных государственным интересам, – это выше человеческих возможностей.
Часть I. Время террора
Записки «вредителя». Часть I. Время террора
О русском крестьянстве
Горький, М.: Берлин, Издательство И.П.Ладыжникова, 1922
Люди, которых я привык уважать, спрашивают: что я думаю о России? Мне очень тяжело все, что я думаю о моей стране, точнee говоря, о русском народe, о крестьянстве, большинстве его. Для меня было бы легче не отвечать на вопрос, но - я слишком много пережил и знаю для того, чтоб иметь право на молчание. Однако прошу понять, что я никого не осуждаю, не оправдываю, - я просто рассказываю, в какие формы сложилась масса моих впечатлений. Мнение не есть осуждениe, и если мои мнения окажутся ошибочными, - это меня не огорчит. В сущности своей всякий народ - стихия анархическая; народ хочет как можно больше есть и возможно меньше работать, хочет иметь все права и не иметь никаких обязанностей. Атмосфера бесправия, в которой издревле привык жить народ, убеждает его в законности бесправия, в зоологической естественности анархизма. Это особенно плотно приложимо к массе русского крестьянства, испытавшего болee грубый и длительный гнет рабства, чем другие народы Европы. Русский крестьянин сотни лет мечтает о каком-то государстве без права влияния на волю личности, на свободу ее действий, - о государстве без власти над человеком. В несбыточной надежде достичь равенства всех при неограниченной свободe каждого народ русский пытался организовать такое государство в форме казачества, Запорожской Сечи. Еще до сего дня в темной душе русского сектанта не умерло представление о каком-то сказочном «Опоньском царстве», оно существует гдe-то «на краю земли», и в нем люди живут безмятежно, не зная «антихристовой суеты», города, мучительно истязуемого судорогами творчества культуры.
Site Map
Site map of Proistoria.org