III. Бегство
Накануне целый день был дождь. Горы были закрыты низкими густыми тучами.
— Если завтра не уйдем, — мрачно сказал муж, — надо просить о продлении свидания. В этом, наверное, откажут, но пока придет телеграмма, нужно воспользоваться первым сухим днем и бежать. Завтра день отдыха, я могу не выходить на работу, и меня не хватятся до следующего дня. Но в такой дождь идти трудно.
Он ушел на пункт и увел с собой сына. Я в десятый раз пересмотрела все вещи. Самое необходимое не укладывалось в три рюкзака, из которых два должны были быть легкими. Сахар, сало, рис, немного сухарей; считали, что идти не менее десяти дней, а нас трое. Необходимо было взять хотя бы по одной перемене белья и по непромокаемому пальто. Нет, ничего у меня не получалось.
Вечером ветер переменился, и все в деревне стали собираться наутро в поход. Муж вернулся с работы, и, когда мальчик уснул, мы принялись опять все пересматривать.
— Портянки запасные нужны для всех. Разорвала две простыни, накроила портянок, — рюкзаки еще больше разбухли.
— Надо убавлять что-нибудь, — говорит муж.
— Сахар?
— Нет, сахар — это самое существенное. Соли достаточно?
— Вот соль. Я не представляю себе, сколько нужно соли на человека.
— Я тоже.
— Сало соленое?
— Но мы будем варить грибы.
Мне казалось странным, как это при бегстве собирать грибы.
— Надо клеенчатые мешки для соли, сахара, спичек.
Я села шить, до крови исколола себе пальцы, потому что шить никогда не умела.
Мы провозились до поздней ночи, бесконечно укладывая и перекладывая.
Зачем волнение так мешает людям в трудные минуты? У меня разболелось сердце, у мужа — спина. Пришлось лечь, не кончив укладки. Но только я легла — сон прошел. В комнате было невыносимо душно. Мальчик раскидался, лежа на полу. Где-то он будет спать завтра? Сегодня еще есть крыша над головой, когда-то она будет опять? Страшно подумать. Вообще страшно.
Я уснула, когда старуха за стеной стала растапливать печку. Прошла, казалось, минута, и надо было вставать. Мальчик убежал на залив умываться.
— Скорей, надо уложить последнее, — торопил муж. — Когда сказать сыну?
— Потом, в дороге.
— Но как объяснить наши рюкзаки?
— Сказать, что едем на экскурсию, останемся там ночевать. Я то же скажу хозяевам.
Вижу, муж смотрит на меня сердито.
— Что такое?
— Платье. Синее. Его будет видно за версту.
— У меня нет другого.
— Это ужасно, что мы не подумали.
— Я надену коричневый фартук.
А им только что, вместо занавески, завесили окно, чтобы соседи не обратили внимания, что нас нет.
Какая это была лихорадка! Казалось, мы никогда не успеем и забудем самое нужное. Сели пить чай.
— Ешьте, ешьте, — говорил нам отец, а сам не ел. Когда кончили чай (сколько раз мы потом вспоминали сковородку с недоеденной рыбой!), мальчик пошел выкачивать воду из лодки, муж остановил меня.
— Так уходить нельзя: все раскидано. Именно такой вид, что бежали. Если кто увидит, могут понять, в чем дело.
Начали прибирать, мыть посуду, которая должна была достаться ГПУ. В тесной комнате мы толкались, мешали друг другу, не справляясь с волнением.
— Ну, скоро вы?
Пришел мальчик.
— Вся деревня разъехалась. Папка, парус-то брать?
— Бери. Сейчас идем. Снеси вот рюкзак. Надень. Не тяжело?
— Нет. Если не очень далеко нести.
Он ушел, мы переглянулись. Это был рюкзак сына.
— Ксероформ взяли?
— Нет.
— Где он?
— Не знаю.
Начинаем искать. Ксероформ пропал, как заколдованный.
— Ничего более дезинфицирующего нет?
— Нет.
Муж был в отчаянии. Ксероформа так и не нашли. Уже в пути вспомнили, что он остался в кармане пальто, которое в последнюю минуту решили не брать.
Опять получился беспорядок, а время бежало.
— Где компас?
— Я принесла его сюда, положила на стол.
— Нет его здесь.
Меня охватил суеверный страх. Я же знаю, что принесла его сюда. Компас — это страшная вещь в руках заключенного. Найдут — это верный расстрел, потому что ГПУ считает это неопровержимым доказательством, что готовился побег. Так как во время свидания ГПУ часто делает обыск, чтобы накрыть, не привезено ли что-нибудь недозволенное, пришлось прятать компас особенно тщательно. Я положила его в кладовой, в лукошко, между луковицами, завернув в бумагу. Но хозяйке понадобилось лукошко, и она вытряхнула лук на пол. Не знаю, что я пережила в этой кладовке, пока нашла свой комочек, закатившийся под кадушку. Теперь он опять пропал.
Уже в отчаянии я подняла фуражку мужа, компас лежал под ней. И опять муж отдал его мне. Он верил, что это я веду их с сыном, а я была грузом, тянувшим их к гибели. Я взяла компас. Кармана у меня не было. На голове был повязан крестьянский платок, чтобы издали я не обращала на себя внимания. Я завернула компас в угол платка и затянула узлом.
Какой злой дух научил меня так поступить?
Теперь все было готово, и этот кров пора было оставить. Мы стояли взволнованные. Сейчас будет сделан первый шаг к новой жизни... или смерти.
Вышли. Аккуратно закрыли дверь нашего последнего приюта; притворили дверь избы, как наказали хозяева, которых с раннего утра не было дома. Поселок был пуст: только совсем малые ребята играли на дороге, возились, как куры, и дряхлый старик сидел на завалинке.
— Наконец-то! — с упреком встретил сын. — Ты смотри, папка, как ветер меняется. Куда мы поедем?
Он и не чуял, куда мы поедем на самом деле.
— Вглубь залива, на запад.
— Так и есть, ветер прямо в лоб. Парус ставить нельзя, — ворчал сын.
— Пойдем на веслах, может быть, за мысом переменится.
Сели, отплыли. Мальчик взял рулевое весло. Эти дни отец приучал его править, но делал он это еще очень плохо. Ветер дул нам навстречу, отлив гнал воду против нас, лодка двигалась медленно. Никакой непосредственной опасности нам в данное время не грозило, но надо было пройти на веслах около двадцати километров при противном ветре. Кроме того, любая встречная лодка, заподозрив что-то неладное, потому что многие знали мужа как заключенного, тем более, что карбас, угнанный нами — услоновский, могла нас остановить и погнать назад. А мальчишка, ничего не понимая, радовался прогулке, чудной погоде, болтал и егозил на руле. Муж раздражался и беспокоился. Я пересела на руль. Управлялась я с ним еще хуже. Меня окликали то муж, то сын. Я мучилась и молчала, только раз резко дернула головой, и увидела, как компас, завернутый вместе с картой, медленно погрузился в глубокую воду. На плече у меня лежал пустой уголок развязавшегося платка.
— Что? — испуганно спросил муж, не смея поверить тому, что случилось.
— Компас... и... карта, — ответила я, задыхаясь.
— Судьба такая, — сказал он, печально и ласково глядя на меня.
— Мама, что ты скисла? Велика важность, потопила компас, другой купим, как домой приедем.
Я не отвечала. Я чувствовала себя очень скверно: передала сыну весло и села на дно лодки. Голова кружилась. Перед глазами стояла зеленоватая, темнеющая в глубине вода, и в нее погружалась тяжелая металлическая коробочка. Все, что казалось простым, — направление на запад и в конце этой линии Финляндия, все это тоже закрылось, как темной водой. Вернуться? Разве это не безумие идти без компаса и карты? Если бы я могла опуститься в зеленую воду вслед за компасом и этим купить жизнь и удачу им двоим, которых я губила! Глупо думать об этом: с судьбой договоров не заключают.
Мы плыли уже четыре часа. Четыре часа муж греб без смены. На руках у него набились водяные мозоли, на одной руке кожа лопнула, стертая до крови. Сердце устало, он задыхался. У последнего заворота мы остановились передохнуть и заглянуть в конец залива, откуда мы должны были начать наш пеший путь. Как будто там не было никого. Ветер упал. Вечерело.
Мальчонок, которому надоело сидеть, вышел из лодки и нашел себе забаву: сделал из тростника насосик и, набирая в него воду, брызгал струйками на стрекоз, которые качались над берегом. Глупыш ты мой! Не знаешь, доведем ли тебя живым, а ты за стрекозами гоняешься!
— Как быть? — спросил меня муж. — Может, вернуться?
— Думай сам. Если считаешь, что можно идти без компаса и карты, — я готова.
— Если будет солнце, я всегда определюсь по часам, направление не потеряю. Днем — двумя позже, но в Финляндии мы будем.
— Тогда идем.
Мы вышли из-за мыса. Залив стоял гладкий, без блеска, без ряби. Солнце заходило за гряду, края ее светились, как золото. Лес сливался в общую темную массу. Было необычайно красиво, тихо. Близкой казалась первая достигнутая цель, сейчас выйдем на берег, бросим лодку... И вдруг по глади залива резанули громкие человеческие голоса. Это косцы вернулись на вечернюю стоянку и, завидев лодку, зазывали нас к себе или просто обменивались замечаниями. Мы повернули в другую бухту, но и там, в самом конце, маячил силуэт рыбака: он ставил сети и, не спеша передвигался то туда, то сюда.
Одна надежда была на то, что этим людям в голову не могло прийти, что мы беглецы: с женой, с ребенком еще никто не бегал. Мы переждали в тростниках. Действительно, рыбак закончил свое дело и отплыл, другие были заняты ужином. Тогда муж подгреб к одной тропе и оставил там парус, якобы спрятанным, но все же заметным; потом отвез нас к другой тропе и высадил, сам же отъехал на лодке далеко вдоль берега и тщательно привязал ее, чтобы она не имела вид брошенной. Лучше было бы потопить ее, но это не так просто сделать с большой промысловой лодкой.
Было около девяти вечера, когда все эти меры спутать наши следы были закончены, мы надели рюкзаки и пошли по неясной тропе, заваленной сучьями и целыми деревьями. Мальчик притих: он понимал, что что-то неладно, но боялся спросить. У меня не было возможности думать о чем-нибудь: мешок давил мне спину, ноги путались в кочках и ветках, я задыхалась и следила только за тем, чтобы не упасть. В лесу было парко и душно. Щеки горели, во рту сохло, мучительно хотелось пить, а муж торопил:
— Скорей, скорей, — он боялся, что те, кто нас видел, еще могут одуматься и погнаться за нами.
Так мы шли около часа. Лес погрузился в ровный сумрак, но настоящей темноты не было.
— Отдохнем тут, попьем, — сказал отец весело, но страшно тихо.
— Где же мы ночевать будем? — спросил мальчик, так же тихо, подражая отцу.
— Милый, мы сегодня не будем ночевать, — сказала я. — Мы идем в Финляндию, бежим из СССР.
Мальчик взглянул на меня и в волнении склонился к отцу на плечо.
— Папочка, бедненький!..
Мальчик не знал, что сказать: ночь, дикий лес, нельзя вернуться домой, надо идти в чужую страну. Он понял только, что это было ради отца, что в этом будет его новое страдание и надежда.
— Милый мой, придется тебе потерпеть, — говорил отец, лаская его. — Трудный у нас будет путь, но если уйдем, будем свободными людьми, без ГПУ.
— Пойдем, — сказал он.
Когда мы поднимались с мшистых кочек, и я откинула вуаль, заменявшую мне накомарник, чтоб выпить еще воды, отец и сын уставились на меня с полным отчаянием.
— Что такое? — испугалась я.
— Отек. Все лицо в ужасном отеке, глаза, рот, все. Как сердце? Господи, что нам делать?..
— Мамочка, миленькая, что с тобой? — шептал мальчик, гладя мне руки.
— Ничего особенного. Вы оба с ума сошли. Надевайте мешки и идем.
— Нет, ты снимай мешок.
— Мама, снимай, мамочка, отдай мешок, — шептал мальчик, чуть не плача.
Я с горем спустила с плеч рюкзак. Муж надел двойной груз: один на спину, другой на грудь. Тяжесть эта была непосильная. Я не знаю, чье сердце вообще было хуже, его или мое, но радость освобождения, поддержка сына делали ему все легким. На следующих привалах он рассказал сыну о наших планах.
— Сегодня ночью надо уйти как можно дальше. Завтра нас хватятся, дадут знать ГПУ. У них есть катер, и залив они пройдут в какой-нибудь час-два. Нам надо пройти тропу и свернуть в горы, тогда нас не найти.
— Папка, а Финляндия далеко?
— Далеко, милый. Километров семьдесят по прямой линии, а нам, может быть, придется сделать и всю сотню.
Опять пошли и в полночном сумраке потеряли тропу, которая нам еще была нужна, так как давала возможность выиграть время. Мальчик испугался, и когда отец ушел на поиски тропы, стал мне жаловаться, что заболел и дальше идти не может.
— Ляг, закройся с головой в пальто, чтоб не кусали комары. Вернуться нам нельзя, потому что отца и меня тогда расстреляют. Спи!
Он свернулся и уснул. Это был единственный момент, когда он обнаружил слабость. Желание быть дома, спать в постели, а не шагать по мрачному, сырому лесу было так естественно. Больше мы не слыхали от него ни одной жалобы.
Так мы шли всю ночь. Только когда из-за хребта стала заниматься заря, мы решились прилечь, отдохнуть.
— Сапоги непременно снять. Портянки повесить просушить. Самое главное — беречь ноги, — учил отец.
Пока мы исполняли все, что нужно, мое сокровище безмятежно спало. Мне не дали уснуть перебои сердца. Мысль, что затеяли мы непосильное, тревожила и сквозь усталую дрему. Сколько можно нам отдохнуть — час, два? Дождь вывел меня из сомнения: пришлось будить мужа, спасать портянки, обувать мальчишку. Я его расталкивала, он валился мне головой в колени и опять засыпал, разогретый, теплый, несмотря на то, что лежал на голой земле.
— Уже пять часов. Здесь потеряли два часа. Скорей, скорей, — торопил муж.
За нами еще не гнались, но мы были еще на тропе, в опасном людном месте.
Глава I
Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». Глава I. Сантьягу в архипелаге Зеленого Мыса (Баия в Бразилии)
Порто - Прая Рибейра-Гранде Атмосферная пыль с инфузориями Повадки морской улитки и спрута Скалы св. Павла — невулканического происхождения Своеобразные инкрустации Насекомые — первые поселенцы на островах Фернанду-ди-Норонья Баия Полированные скалы Повадки рыбы Diodon Пелагические Confervae и инфузории Причины окрашивания моря Корабль флота ее величества, десятипушечный бриг «Бигль» под командой капитана королевского флота Фиц-Роя отплыл из Девон-порта 27 декабря 1831 г. после того, как сильные юго-западные ветры дважды принуждали его вернуться. Экспедиция имела целью довершить гидрографическую съемку Патагонии и Огненной Земли, начатую экспедицией капитана Кинга в 1826—1830 гг., произвести съемку берегов Чили, Перу и некоторых островов Тихого океана и, наконец, провести ряд хронометрических измерений вокруг земного шара. 6 января мы достигли Тенерифа, но высадиться нам не позволили из опасения, что мы можем завести холеру; на следующее утро мы видели, как солнце, показавшись из-за причудливых очертаний острова Гран-Канария, вдруг озарило Тенерифский пик, между тем как низкие части острова все еще скрывались за кудрявыми облаками, То был первый из тех многих восхитительных дней, которых мне никогда не забыть. 16 января 1832 г. мы бросили якорь у Порто-Праи на Сантьяго [Сантьягу], главном острове архипелага Зеленого Мыса. С моря окрестности Порто-Праи выглядят безжизненными. Вулканический огонь прошедших веков и палящий зной тропического солнца сделали почву во многих местах непригодной для растительности.
9. Что увидел эксперт: палатку разрезали изнутри
Перевал Дятлова. Смерть, идущая по следу... 9. Что увидел эксперт: палатку разрезали изнутри
И связан он оказался с тем, что достоверно выяснился характер разрезов палатки погибших туристов. Оказалось, что скат резали не снаружи, а изнутри, а стало быть сделали это сами туристы. И это открытие сразу же отменило предположение о действиях снаружи палатки некоего разрушителя-вандала. Да, фактор страха в качестве побудительного мотива экстренного покидания палатки оставался, но становилось ясно, что источником такового страха были явно не манси. Владимир Иванович Коротаев, бывший в 1959 г. молодым следователем ивдельской прокуратуры, вспоминая о событиях той поры, сообщал, что упомянутое открытие было сделано почти случайно. Палатку, развешенную в ленинской комнате ивдельского УВД (самом большом помещении в здании), увидела женщина-закройщица, приглашённая для пошива мундира. Ей хватило одного взгляда, чтобы уверенно заявить, что, мол-де, палатка ваша изнутри резана! Сказанное произвело настоящий фурор, ведь до того следствие считало иначе. Результатом короткого разговора явился не только пошив мундира для Коротаева, но и направление палатки на криминалистическую экспертизу, призванную с научной достоверностью установить истинное происхождение разрезов. Экспертиза проводилась в Свердловской научно-исследовательской криминалистической лаборатории в апреле 1959 г. старшим экспертом-криминалистом, старшим научным сотрудником Генриеттой Елисеевной Чуркиной (начата 3 апреля, окончена 16-го). Документ этот очень интересен, прежде всего потому, что палатка является своего рода "узлом" трагедии, местом, в котором произошла необъяснимая пока завязка цепи событий, повлёкших исход раздетых и разутых туристов в морозную стужу.
IX. В неизвестное
Побег из ГУЛАГа. Часть 3. IX. В неизвестное
Часа через два мальчик проснулся. Ранка была в хорошем состоянии, но, конечно, ни один доктор не разрешил бы ему вставать с постели, а мы должны были заставить его идти по камням и болотам, пока он был в силах передвигаться. Перед нами был новый перевал, склон вскоре стал безлесным. С любой точки гребня хребта, направленного с севера на юг и очень похожего на пограничный, нас легко было взять на прицел. Будь моя воля, я, кажется, пошла бы без всяких предосторожностей, таким отчаянным казалось мне наше положение, но муж строго следил за тем, чтобы мы возможно быстрее делали перебежки, отлеживались за глыбами гранита и опять бежали до следующего прикрытия. Что думал мальчик, я не знаю. Он шел сжав губы, бежал, ложился, опять бежал. Ни колебания, ни страха. С перевала шел пологий спуск, вскоре начинались кусты можжевельника, низкие, но пушистые ели и полярные березки. В первом же закрытом месте мы сбросили рюкзаки и легли на мягкий, почти сухой мох. Перед нами открывалась неизвестность, и это надо было обсудить и усвоить. На запад текла река. На картах, которые мы видели до бегства и в общих очертаниях хранили в памяти, граница была проведена по водоразделу. Но там была показана одна река — здесь долина была широкой и составлялась течением трех небольших рек. Кроме того, даже по самой оптимистической карте от долины до границы оставалось километров двадцать, мы же свернули раньше и сразу оказались на реке, текущей к западу. По другой карте до границы должно было остаться еще километров пятьдесят. Но ни на одной карте реки такого направления в пределах СССР показано не было, вместе с тем, она не могла быть и на финской стороне.
Глава 13
Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919. Глава 13
Между отречением царя и установлением большевистского режима пролегли восемь месяцев. В это время исполнительную власть осуществляло Временное правительство – период был кратковременным и бурным. В небольшой срок этот кабинет претерпел немало перестановок, и между мартом и октябрем 1917 года он особенно изменился. Умеренные социалисты, бывшие накануне большевистской революции министрами Керенского, расходились по многим проблемам с либералами, которые в марте входили в первый кабинет министров под руководством Милюкова и Гучкова. Но один кардинальный принцип разделяли все, кто входил во Временное правительство. Министры – как консерваторы, так и радикалы – верили в демократию, опирающуюся на всенародное голосование. Они были едины в оценке Временного правительства в качестве временного учреждения, наделенного полномочиями заниматься государственными делами, и считали своим долгом сосредоточиться исключительно на текущих проблемах, без проведения фундаментальных реформ и решающего воздействия на ход революции. Важнейшая задача определения пути России возлагалась на Учредительное собрание, которое следовало созвать, как только отпадет необходимость в чрезвычайных, военных мерах. Либералы соглашались в том, что Учредительное собрание, сформированное на основе всеобщего избирательного права, выразит чаяния всего народа и получит полномочия выработки конституции. Несмотря на разногласия по другим вопросам, все политические партии поддерживали такой план переустройства государства. Полагали, что народы России были достаточно зрелы, чтобы решать свои дела, защищать свои интересы и определить свое будущее.
Часть IV. Биографические сведения о первых командирах подводных лодок и начальниках (командирах) соединений подводных лодок Красного Флота [231]
Короли подплава в море червонных валетов. Часть IV. Биографические сведения о первых командирах подводных лодок и начальниках (командирах) соединений подводных лодок Красного Флота
Основным источником для составления биографий послужили сведения, сообщенные самими командирами составителям их послужных карточек. Даты различных событий по мере возможности приводятся по новому стилю. Географические названия также взяты из карточек, этим объясняется появление областей и районов вместо губерний и уездов. Сокращения и символы расшифровываются в соответствии со списком сокращений, помещенным в Приложении. Названия подводных лодок, которыми командовали перечисленные люди, и время командования выделены полужирным шрифтом. Служба в штабе, на береговой должности, отмечена без излишней детализации — номера отделений, секций, отделов и т. д. опущены. В списке указаны имена командиров, чьи подводные лодки вступили в строй до 22 июня 1941 г. АБРОСИМОВ Дмитрий Сергеевич (30.05.1909–14.08.1942). Родился в д. Сосновка Дятьковского р-на Брянской обл. Образование: Объединенная военная школа (33), СККС (35), ККС УОПП (38). Награды: 1 орден. Капитан 2 ранга. Мин «П-3» (35–38), ПК «С-1» (38). «С-4» (07.38–14.08.42. + при подрыве пл на мине в Морском канале. Ленинград). АБЫЗОВ Авив Николаевич (15.08.1913–?). Родился в Абдулино, Оренбургская обл. Образование: ВМУ (33), ККС УОПП (38). Награды: 3 ордена и медали. Капитан 2 ранга.
Chapter IV
The voyage of the Beagle. Chapter IV. Rio Negro to Bahia Blanca
Rio Negro Estancias attacked by the Indians Salt-Lakes Flamingoes R. Negro to R. Colorado Sacred Tree Patagonian Hare Indian Families General Rosas Proceed to Bahia Blanca Sand Dunes Negro Lieutenant Bahia Blanca Saline Incrustations Punta Alta Zorillo. JULY 24th, 1833.—The Beagle sailed from Maldonado, and on August the 3rd she arrived off the mouth of the Rio Negro. This is the principal river on the whole line of coast between the Strait of Magellan and the Plata. It enters the sea about three hundred miles south of the estuary of the Plata. About fifty years ago, under the old Spanish government, a small colony was established here; and it is still the most southern position (lat. 41 degs.) on this eastern coast of America inhabited by civilized man. The country near the mouth of the river is wretched in the extreme: on the south side a long line of perpendicular cliffs commences, which exposes a section of the geological nature of the country. The strata are of sandstone, and one layer was remarkable from being composed of a firmly-cemented conglomerate of pumice pebbles, which must have travelled more than four hundred miles, from the Andes. The surface is everywhere covered up by a thick bed of gravel, which extends far and wide over the open plain. Water is extremely scarce, and, where found, is almost invariably brackish.
Глава 5
Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919. Глава 5
Наступил безрадостный 1916 год, и внешний вид улиц Петрограда отражал общие настроения. Ввели нормирование продовольствия, женщины в невообразимых одеждах часами стояли в длинных очередях за хлебом. Эти толпы людей неопрятного вида производили удручающее впечатление. В ряде районов страны имелись хлебные запасы, но в условиях расстройства железнодорожного сообщения густонаселенные центры страдали от нехватки еды. Люди выглядели озлобленными и угрюмыми. Они набивались в трамваи плотной массой, толкались и были готовы вцепиться друг другу в горло по малейшему поводу. Все лучшие лошади и автомобили были реквизированы армией, оставшиеся клячи и старые колымаги придавали городу неприглядный вид. Не украшали его и резервисты второй и третьей очереди, занимавшиеся строевой подготовкой на улицах: пожилым мужчинам, часто с брюшком, явно недоставало лихой военной выправки; в свободное время эти солдаты в своей мешковатой форме выглядели особенно нелепо и неловко поеживались под пристальными взглядами патрулей военной полиции. Мировая война продолжалась уже третий год, и Россия, подобно всем другим странам, переживала состояние усталости. Не произошло никаких существенных сдвигов, мир был так же далек, как и прежде. Когда пришли вести о впечатляющих успехах русских войск на Турецком фронте и блестящем наступлении генерала Брусилова против австрийцев, временно вернулись надежды на лучшее. Однако ожидание победы постепенно сошло на нет, общественное внимание вновь переключилось на правительство, которое, казалось, стремилось парализовать действия армии. Ни одно правительство не может провести страну через войну, не подвергаясь критике.
IV. Люди
Побег из ГУЛАГа. Часть 3. IV. Люди
Ночью идти было спокойнее. День, когда люди бродят даже по таким диким местам, опасен и тревожен. Мы шли быстро, и, чтобы быть меньше заметными, — отец впереди, на некотором расстоянии сын, потом я. Места были прекрасные: в глубине долины протекала полноводная река, то бурливая, то порожистая, как горные речки, то со спокойным широким плесом. По обрывистым берегам стояли высокие сосны. Тишина была полная: птицы уже не пели, зверья никакого не было видно. Вдруг, когда я еще ничего не успела заметить подозрительного, муж нагнулся и словно скатился под обрыв, за ним мальчик, за ним и я. Условленно было делать немедленно то, что делает вожак. Из-за края обрыва я увидела, что в нескольких саженях стояли дома: два или три. На другом берегу тоже был дом. Людей не было видно, но если бы мы увидали кого, и, следовательно, кто-то нас мог заметить, то это было бы печально. В панике мы заметались по округе, с обрыва бросились в лес, пересекли болото, пошли в гору. Я окончательно потеряла направление и ничего не понимала. Вуаль у меня была порвана сучками, на которые я натыкалась, под нее набились комары, поедали мои уши и слепили глаза. Солнце жгло. В лесу недвижно стояло паркое, сырое тепло. Я выбивалась из сил и не могла догнать отца с сыном, которые что-то видели, перебегали, нагнувшись, быстро шли в гору уже без всякой тропы. Наконец, они присели за огромную поваленную ель, собираясь, очевидно, поесть, потому что со вчерашнего дня еще никто не проглотил ни кусочка. Я не могла и думать о еде: сердце у меня билось, в висках стучало, и, дойдя до них, я бросилась ничком на землю, закрыв голову макинтошем, чтобы только передохнуть от комаров.
Побег из ГУЛАГа
Чернавина Т. Побег из ГУЛАГа
Апокалипсис нашего времени
Розанов, В.В. 1917-1918
№ 1 К читателю Мною с 15 ноября будут печататься двухнедельные или ежемесячные выпуски под общим заголовком: "Апокалипсис нашего времени". Заглавие, не требующее объяснении, ввиду событий, носящих не мнимо апокалипсический характер, но действительно апокалипсический характер. Нет сомнения, что глубокий фундамент всего теперь происходящего заключается в том, что в европейском (всем, — и в том числе русском) человечестве образовались колоссальные пустоты от былого христианства; и в эти пустóты проваливается все: троны, классы, сословия, труд, богатства. Всё потрясено, все потрясены. Все гибнут, всё гибнет. Но все это проваливается в пустоту души, которая лишилась древнего содержания. Выпуски будут выходить маленькими книжками. Склад в книжном магазине М. С. Елова, Сергиев Посад, Московск. губ. Рассыпанное царство Филарет Святитель Московский был последний (не единственный ли?) великий иерарх Церкви Русской... "Был крестный ход в Москве. И вот все прошли, — архиереи, митрофорные иереи, купцы, народ; пронесли иконы, пронесли кресты, пронесли хоругви. Все кончилось, почти... И вот поодаль от последнего народа шел он. Это был Филарет". Так рассказывал мне один старый человек. И прибавил, указывая от полу — на крошечный рост Филарета: — "И я всех забыл, все забыл: и как вижу сейчас — только его одного". Как и я "все забыл" в Московском университете. Но помню его глубокомысленную подпись под своим портретом в актовой зале. Слова, выговоры его были разительны. Советы мудры (императору, властям).
Chapter XVI
The voyage of the Beagle. Chapter XVI. Northern Chile and Peru
Coast-road to Coquimbo Great Loads carried by the Miners Coquimbo Earthquake Step-formed Terrace Absence of recent Deposits Contemporaneousness of the Tertiary Formations Excursion up the Valley Road to Guasco Deserts Valley of Copiapo Rain and Earthquakes Hydrophobia The Despoblado Indian Ruins Probable Change of Climate River-bed arched by an Earthquake Cold Gales of Wind Noises from a Hill Iquique Salt Alluvium Nitrate of Soda Lima Unhealthy Country Ruins of Callao, overthrown by an Earthquake Recent Subsidence Elevated Shells on San Lorenzo, their decomposition Plain with embedded Shells and fragments of Pottery Antiquity of the Indian Race APRIL 27th.—I set out on a journey to Coquimbo, and thence through Guasco to Copiapo, where Captain Fitz Roy kindly offered to pick me up in the Beagle. The distance in a straight line along the shore northward is only 420 miles; but my mode of travelling made it a very long journey. I bought four horses and two mules, the latter carrying the luggage on alternate days. The six animals together only cost the value of twenty-five pounds sterling, and at Copiapo I sold them again for twenty-three. We travelled in the same independent manner as before, cooking our own meals, and sleeping in the open air. As we rode towards the Vino del Mar, I took a farewell view of Valparaiso, and admired its picturesque appearance. For geological purposes I made a detour from the high road to the foot of the Bell of Quillota.