II. На отлете

Странное чувство: я собираюсь в отчаянный побег, и стоит кому-нибудь заподозрить меня в этом, расстрел обеспечен и мне, и мужу, — но вместе с тем страдаю от невозможности взглянуть последний раз на то, что остается. Ни на что не хватает времени, сердце заходится от печали: я же расстаюсь со всем, со всеми! Я не успеваю опомниться, и вот мы с сыном уже в поезде и едем увы, знакомой дорогой. По-прежнему у насыпи заключенные копают землю, едут на свидания жены, конфузливо сторонясь других пассажиров. Но я теперь не чувствую себя повязанной с ними одной участью. Я еду не на свидание, а гораздо дальше.

Мы с сыном попадаем в компанию студентов, которых послали из лесного техникума нарядчиками и десятниками на лесозаготовки. Настроение у них не очень веселое, и мне еще приходится их утешать. Сапоги выдали не всем, — как по лесу ходить в поношенных штиблетах — неизвестно. Накомарников нет совсем. Сказали, что все выдадут на месте работы, но кто этому поверит? Не ехать было нельзя, потому что лесной техникум на общем собрании вызвался послать студентов на лесозаготовки. Приняли постановление общим криком, а потом уже по разверстке определяли, кого куда.

В светлую полярную ночь не спится: душно, жарко, из окон засыпает песком и паровозной сажей.

— Ты чего не дрыхнешь? — перешептываются двое студентов на верхних полках.

— Помнишь, Мишку убили в прошлом году?

— Не в этих местах. Под Архангельском.

— Тоже на лесозаготовках.

— Случай.

— Невеселый!

— Ясно. Лесорубам не веселее нашего. Своей охотой туда никто не попрет. Но если все организовать по делу, сплотить бригады, развить ударничество...

— Брось! Осточертело!

Замолкают, другие спорят о местности, куда их посылают: никто не знает ни топографии, ни природы края. Чуть ли не в последний день распределили, кому ехать в Карелию, кому на Урал или в Сибирь, подсчитать ничего не успели, из пятнадцати человек у одного только оказалась карта, да и та железнодорожная. Когда я отвечаю на их наивные, элементарные вопросы, которые помню еще с гимназической скамьи, они подсаживаются целой гурьбой и слушают как лекцию.

— Вот это здорово! Походный университет, — одобряют они, задают еще вопросы, записывают, жалеют, что я не с ними еду, — подучились бы кое-чему.

Мне очень хочется сказать им, что в крае, куда они едут, не один десяток тысяч заключенных с квалификацией гораздо выше, чем моя. Но это было бы «контрреволюционной агитацией», и я молчу. Несомненно, что я могла бы быть еще полезна, и мне больно отрываться от родины, особенно от молодежи, которой сейчас нужен каждый культурный человек, но я не сама себя скинула со счета.

Так доезжаем до Кандалакши. Выходим. Что за странность: мужа нет... Неужели я неверно поняла его последнее известие? Что тогда делать? Где его искать?..

— Вот папка, — шепчет мне сын, показывая глазами.

Он стоял в стороне, за концом поезда, и, видимо, тоже волновался; между ним и нами маячила фигура гепеуста.

Что это значит? — соображала я. — Нет разрешения на свидание или нет пропуска на станцию? Стоит приехать в эти проклятые места, и сразу попадаешь, как в клешни.

В это время внимание гепеуста отвлеклось какой-то ссорой, мы быстро захватили вещи, обогнули поезд и кое-как дотащились до первых строений, за которыми нас встретил муж.

Он был бледнее прежнего.

— Что случилось?

— Пустяки. Повредил немного спину. Пришлось поднять мокрую сеть, тяжелую, пудов на десять. На горе поскользнулся и упал. Когда с меня сняли сеть, я встать не мог и ползком едва добрался до койки.

— Давно? — спрашиваю я, и вглядываюсь в него с тревогой. Надо думать о бегстве, а он в таком виде!

— Дня два-три. Сегодня только встал. Головы поднять не мог. Но мне сегодня гораздо лучше.

— Это видно, — думаю я мрачно. — Чем только кончится все это?

— Но все устроилось прекрасно: разрешение на свидание есть, десять дней впереди в полном нашем распоряжении, за это время я поправлюсь. Комнату нашел вам у здешних крестьян-поморов, в стороне, у самого залива, сейчас вас привезу туда.

Он привел нас к лодке, сел на весла. Греб он с трудом, неестественно горбясь, на лице у него проступил пот.

— Я очень ослаб за эти дни, — говорил он виновато, — ничего не мог есть.

Сквозь тоску и тревогу смотрела я на красивый морской залив, высокие горы, густо поросшие хвойным лесом с отдельными вершинами, выступающими над линией окоема. Придется ли идти по этим местам или надо отказаться от побега? Если он не поправится, идти нельзя — это ясно.

Он привез нас в поморскую избу. Здесь многое было похоже на избу в Кеми, но как бедно!.. Старуха и внучата (мать умерла) валятся спать прямо на пол, а старик — на печку. Кроме рыбы, если старик поймает, пропитание дает только корова, и чтобы накормить ее, старуха и девчонка каждый день возят ветки, заготавливают их на зиму, а по осени собирают и сушат олений мох. Сенокосы все отобраны в «колхозу», как говорит старуха, и хотя их «приписали» тоже, но как ни начнут считать, все выходит, что выдачи не полагается — не наработали.

Старуха с удивлением показывает мне носки, жиденькое фабричное издельице, которое положили старику за старание. Она смотрит их на свет — просвечивают. Щупает вязку, но тут петля спускается и быстро бежит под пальцем, оставляя длинную пустую дорожку.

— На смерть тебе, старик, положу, — не то всерьез, не то шутя, говорит старуха и прячет носки в сундук.

На Севере всегда ходили в таких плотных, шерстяных носках, что можно было пользоваться ими почти как валенками. Теперь шерсти нет, потому что не под силу держать овец, обложенных очень высоким налогом; на их зимнюю кормежку нужно потратить массу труда. И старуха возится с рассвета: корову доит, печку топит, ребят кормит, трое их осталось; потом подвяжет сарафан до колен, обмотает голову платками, чтобы комары не лезли, и уедет на лодке за ветками.

Спросишь ее, когда она отдыхать будет?

— Помру — отдохну, — отвечает она скороговоркой. — Лета-то наши коротки. Летом не напасти, что зимой есть будем. Сейчас веников навяжу, потом ягоды насберу, намочу. Опосля грибы пойдут — солить, сушить надо. Не прежнее время, кулебяк не напечешь, мучки-то не укупишь. По пайку получи, да поглядывай, как тут ребятишек прокормить.

— Девчонка в школу ходит?

— А что в ее ходить, коли учительши нет? Допрежь ходили в школу, грамоте все знали. Бабы, те позапамятуют, а девчонки все бегали, знали грамоте.

— Давно нет учительницы?

— А что сказать? Приедет котора, ну, месяц промается, от силы два, как ей тут прожить? Хлеба малость получит по пайку. Жалование какое? Молока, и того горшка не укупишь. У нас грибов, ягод напасено, когда и моху в хлеб подмешаешь. Живем, за кем смерть не пришла. А ей как прожить? Поголодует, да прочь.

15. В.К. Толстой

Записки «вредителя». Часть I. Время террора. 15. В.К. Толстой

Останавливался я в Москве всегда у В. К. Толстого, с которым мы вместе выросли и дружили с детства. Работали мы в одной специальности, которой я увлекся еще в юношеские годы, и это сближало нас еще больше. Несмотря на громкую фамилию, Толстой не был ни графом, ни даже дворянином, потому что отец его был воспитанником «Воспитательного дома». ГПУ и Крыленко совершали сознательный подлог, когда, объявляя о расстреле В. К. Толстого, причисляли его к дворянам. Метрика отца была в бумагах расстрелянного, но прокурор республики не затруднял себя элементарной добросовестностью. Я хорошо знал всю их семью. Отец В. К. Толстого был врачом и не имел других средств к существованию, кроме тех, которые ему давала его скромная служба. В семье росло пятеро ребят, воспитание которых поглощало все средства, зарабатываемые отцом. В доме никогда не было даже сколько-нибудь приличной обстановки, ничего, кроме кроватей и необходимых столов и венских стульев. В. К. Толстой, еще студентом, начал работать по ихтиологии; после же окончания университета (петербургского), эта работа стала специальностью, и он сразу выдвинулся, как серьезный исследователь и научный работник. Даже в ранних, небольших статьях он выделялся самостоятельностью мысли и далеким от трафарета методом. После революции он с таким же увлечением и любовью отдался практической работе широкого масштаба и восемь лет был директором государственной рыбной промышленности Азовско-Черноморского и Северного районов.

Часть II. Восстановление подводного плавания страны (1920-1934 гг.) [81]

Короли подплава в море червонных валетов. Часть II. Восстановление подводного плавания страны (1920–1934 гг.)

Глава 6

Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919. Глава 6

Революция в марте (по старому стилю. – Примеч. пер.) заранее не планировалась. Гнев вывел людей на улицы Петрограда протестовать против безнадежной глупости правительства. Они вышли бунтовать, но не встретили никакого сопротивления и обнаружили, к своему удивлению, что совершили революцию. Пораженные неожиданной победой, массы людей стали искать руководителей и, разумеется, направились в Думу – единственную ветвь власти, избранную всенародным голосованием. До последнего дня думские лидеры не подозревали о таком повороте событий. Они одновременно и стремились погасить революционную волну, и пользовались уличными беспорядками в качестве средства вразумления правительства. Неожиданно они поняли, что русская монархия уходит в прошлое и что они востребованы в качестве ее преемников. Лидеры либеральных и радикальных оппозиционных партий без воодушевления встретили необходимость выбора между взятием в свои руки руля правления страной и попустительством ее дрейфу в сторону анархии. Лишь в министерстве внутренних дел предвидели общественную бурю, но сумасбродный Протопопов воспринимал сигналы об этом без всякой тревоги. Он считал, что открытый бунт даст повод для подавления его силой. Соответственно, полицию Петрограда вооружили армейскими пулеметами и приказали ей действовать без предварительного уведомления. Непосредственной причиной революции стал промышленный кризис. Заводские рабочие бастовали и устраивали уличные демонстрации, протестуя против нехватки продовольствия и несоответствия зарплаты и стоимости жизни.

XVIII. В камере

Побег из ГУЛАГа. Часть 1. XVIII. В камере

«Церкви и тюрьмы сравняем с землей». Из советской песни. После предъявления обвинения меня перестали вызывать на допросы, забыли на четыре с половиной месяца. Какие-либо объяснения или, тем более, оправдания ГПУ считало лишними. В царских тюрьмах, прославленных своей жестокостью, заключение на время следствия проходило быстро, приговоренный знал срок, и каждый день, проведенный в тюрьме, приближал его к свободе. В СССР «следствие» часто тянулось пять — шесть месяцев, иногда и больше года. В царских тюрьмах, даже в самые реакционные годы, политических заключенных насчитывались единицы, и все принадлежали если не к противоправительственным партиям, то к более или менее активным оппозиционным группировкам. В СССР общее количество заключенных, вместе с ссыльными, превышает миллион, причем принадлежность к какой-нибудь организации практически исключается, а является плодом больного воображения ГПУ. Ссылаются без суда и следствия крестьяне; отсиживают бесконечно тянущееся надуманное следствие интеллигенты-специалисты и их семьи. Считая, что на одной Шпалерке помещается одновременно три тысячи человек и что состав меняется два — три раза в год, получим восемь — девять тысяч человек, почти исключительно интеллигентов. В Крестах, в корпусе ГПУ, из интеллигенции проходят в год тысячи человек. В Ленинграде есть, кроме того, бывшая военная тюрьма на Нижегородской улице и особые камеры на Гороховой.

Bronze Age

Bronze Age : from 3300 to 1200 BC

Bronze Age : from 3300 to 1200 BC

1945 - 1991

С 1945 по 1991 год

Холодная война. С конца Второй мировой войны в 1945 до распада СССР в 1991.

15. В.К. Толстой

Записки «вредителя». Часть I. Время террора. 15. В.К. Толстой

Останавливался я в Москве всегда у В. К. Толстого, с которым мы вместе выросли и дружили с детства. Работали мы в одной специальности, которой я увлекся еще в юношеские годы, и это сближало нас еще больше. Несмотря на громкую фамилию, Толстой не был ни графом, ни даже дворянином, потому что отец его был воспитанником «Воспитательного дома». ГПУ и Крыленко совершали сознательный подлог, когда, объявляя о расстреле В. К. Толстого, причисляли его к дворянам. Метрика отца была в бумагах расстрелянного, но прокурор республики не затруднял себя элементарной добросовестностью. Я хорошо знал всю их семью. Отец В. К. Толстого был врачом и не имел других средств к существованию, кроме тех, которые ему давала его скромная служба. В семье росло пятеро ребят, воспитание которых поглощало все средства, зарабатываемые отцом. В доме никогда не было даже сколько-нибудь приличной обстановки, ничего, кроме кроватей и необходимых столов и венских стульев. В. К. Толстой, еще студентом, начал работать по ихтиологии; после же окончания университета (петербургского), эта работа стала специальностью, и он сразу выдвинулся, как серьезный исследователь и научный работник. Даже в ранних, небольших статьях он выделялся самостоятельностью мысли и далеким от трафарета методом. После революции он с таким же увлечением и любовью отдался практической работе широкого масштаба и восемь лет был директором государственной рыбной промышленности Азовско-Черноморского и Северного районов.

Список схем

Короли подплава в море червонных валетов. Список иллюстраций. Список схем

8. Дырка в голову

Записки «вредителя». Часть II. Тюрьма. 8. Дырка в голову

Неделю меня не вызывали на допрос. Я не удивлялся, так как в камере вскоре узнал повадки следователей. Основная заповедь советского арестанта — не верь следователю — действительна во всех мелочах. Следователь врет всегда. Если он говорит: «Я вас вызову завтра», значит, он собирается оставить вас в покое; если грозит: «Лишу передачи», значит, об этом и не думает, и т. д. И все же, даже зная это, очень трудно действительно не верить следователю. Арестант, которому сказано, что его вызовут на допрос, невольно его ждет и волнуется. Так для меня прошла неделя монотонной суетной жизни в камере, в которой часы и дни слиты в один поток, и кажется, будто только что началось это сидение, и в то же время, что продолжается бесконечно долго. Наконец, снова раздался голос стража, неверно читающего мою фамилию: — Имя, отчество? Давай! Следователь Барышников сидит с мрачным видом. — Садитесь. Как поживаете? — Ничего. — Давно вас не вызывал. Очень занят. Познакомились с камерой? — Познакомился. — Нашли знакомых? — Нет. — С кем сошлись ближе? — С бандитами. Хорошие ребята — Сокол, Смирнов и другие. Знаете? — А еще с кем? — Больше ни с кем. — Пора бросить ваши увертки и отвечать как следует. Я пожал плечами. — Ваши преступления нам известны... Бросьте ваш независимый вид. Вы — вредитель.

Глава 1. Подводники Балтики в Гражданской войне (1917-1920 гг.) [11]

Короли подплава в море червонных валетов. Часть I. Советский подплав в период Гражданской войны (1918–1920 гг.). Глава 1. Подводники Балтики в Гражданской войне (1917-1920 гг.)

Гражданская война в России началась не сразу. Ее начало и развитие обусловил целый ряд событий. 25 октября{1} 1917 г. в Петрограде был совершен вооруженный захват власти (переворот). Верховная власть перешла к радикальному крылу российских социал-демократов — большевикам. Наступила эра беззакония, свойственного революционным периодам любого толка. В стране появились первые признаки гражданской войны в условиях вялотекущей мировой войны. Характеризуя общую обстановку в стране и во флоте в частности, командующий под брейд-вымпелом дивизией подводных лодок Балтийского моря капитан 2 ранга В. Ф. Дудкин докладывал в своем рапорте от 19 ноября 1917 г. командующему Балтийским флотом контр-адмиралу А. В. Развозову: «Несомненно, что Россия идет сейчас быстрыми шагами к окончанию войны и мир с Германией будет заключен не дальше весны, ибо вся страна фактически воевать больше не может и никакие речи видных политических деятелей не в состоянии изменить твердо сложившегося мировоззрения народа, армии и флота. Цель войны в массах утеряна, у всех погасла надежда на боевой успех и военный дух в стране не существует. Это отражается реально на всей жизни страны. Заводская техника и качество ремонта подлодок падают с каждым днем. [12] Старая опытная команда лодок постепенно уходит на берег, и качество личного состава заметно понижается». «Анализ момента», данный простым русским офицером флота буквально в двух словах, сделал бы честь любому политику того времени, оцени он сложившуюся обстановку подобным образом.

X. Жуткая ночь

Побег из ГУЛАГа. Часть 3. X. Жуткая ночь

Устроились на ночь, уснули, но вскоре я услышала, что муж стонет. Он сидел скрючившись, дрожал и стучал зубами. — Хоть бы как-нибудь согреться. Меня всего корчит от боли. Огня? Развести костер? Когда мы были где-то у границы? Немыслимо. Чем помочь? По дороге он потный пил воду из болотных колдобин. Тиф, воспаление брюшины? Решили разложить костер и сделать чай. Приспособить компресс. Отдыхать. Ждать, что будет за день. Если положение окажется безнадежным — тиф, перитонит, он это поймет сам. Оставаться с ним, пока он будет жив. Выход один. Если умрет, мне идти с мальчиком назад, потому что впереди мне не найти пути. Довести сына до лесорубов, проститься, послать его к ним, а самой скорей к реке и в воду. Мальчика, может, не убьют. Пока я так думала, приготовляясь к смерти, мужу как будто стало легче. Он задремал. Изредка стонал. Руки согрелись. Я боялась пошевелиться, хотя тело затекло, и ноги немилосердно жрали комары. Одолевала дрема и жутко было уснуть, как будто своей волей я могла спасти сына от воспаления на ноге, а мужа — от его непонятных, страшных болей.

Таблица 4. Торпедное, артиллерийское, минное и стрелковое вооружение подводных лодок - 1

Короли подплава в море червонных валетов. Приложение. Таблица 4. Торпедное, артиллерийское, минное и стрелковое вооружение подводных лодок: Торпеды

Торпеды Тип торпеды Калибр, мм Длина, м Вес торпеды, кг Вес заряда кг Скорость хода, уз Дальность хода, км Примечание 45–15 (Уайтхеда1910/15 г. «Л») 450 5,2 655 100 38 1,0 Стале-бронзовая торпеда для лодок с «влажным подогревом» проекта Фиумского з-да. В советском флоте именовалась 45–15 и находилась на вооружении до ВОВ для пл т. «АГ». По направлению управлялась пр. Обри, по глубине — гидростатическим аппаратом. Имелось до 1 тыс. 34 2,0 29 3,0 25 4,0 53–27 533 7,15 1725 250 43,5 3,7 Проект Остехбюро. Производств о з-да «Двигатель». Изготовлено до 700 ед. Принята на вооружение в 1927 г. Подходила к аппаратам пл т. «Калев» 45–36-Н 450 5,7 935 200 41 3,0 Торпеда 45Ф, воспроизведенная НИМТИ по купленной в Италии. Производство з-да «Красный Прогресс».