Глава 24
Условия, в которых проходила Гражданская война в России, отличались от условий, в которых велась мировая война. Долговременные боевые позиции составляли скорее исключение, чем правило. Солдатам редко приходилось переживать угнетающую монотонность окопной жизни. Сосредоточение артиллерийских средств, плотность огня, интенсивные воздушные бомбардировки – все эти чудовищные технические изобретения, делавшие отдельного солдата крайне беспомощным, не имели широкого распространения. Но в отличие от колоссального нервного напряжения, которому подвергался российский солдат во время Первой мировой войны, Гражданская предъявляла сверхчеловеческие требования к его физической выносливости.
Солдатам, которые служили в Белой и Красной армиях, нужно было быть достаточно крепкими, чтобы передвигаться в быстром темпе. Их жизнь представляла собой беспрерывную смену наступлений и отступлений, атак и контратак, рейдов в глубь территории противника без передышек. Солдаты, хорошо оснащенные и физические крепкие, целиком выкладывались в этих чрезвычайно динамичных операциях. Но выносливость солдата подрывалась суровостью революционного времени: постоянная нехватка самого необходимого исключала возможность восстановления сил.
Наиболее острой проблемой был недостаток продовольствия. Офицеры и солдаты на фронтах постоянно голодали. В первые месяцы Гражданской войны квартирмейстерская служба Северо-западной армии располагала весьма скромными средствами для закупок провизии и фактически не имела источников снабжения. Продовольственный паек составлял полфунта хлеба в день и полфунта сушеной рыбы раз или два в неделю. Если солдаты хотели выжить, они должны были искать дополнительные средства пропитания.
Театр военных действий представлял собой территорию с бедным крестьянским населением, разоренным войной и революцией. Вместо того чтобы жить продуктами своего труда, крестьяне сами зависели от войск, контролировавших их деревню. Случалось, что какой-нибудь предприимчивый солдат обнаруживал мешок червивой муки или корзину гнилой картошки. Как правило же, поварам приходилось изобретать блюда из травы, корней, воды и горстей муки. К середине лета стали поступать значительные количества продовольствия из-за рубежа, и положение в Белой армии существенно улучшилось. И хотя управление снабжением было плохо организовано и действовало неэффективно, хотя на фронте случались дни голодания, в целом хлеб стал более доступен, к нему, бывало, добавлялся бекон, а каша стала постоянным компонентом питания в армии.
Даже когда условия складывались из рук вон плохо, командование хотя и с трудом, но ухитрялось накормить солдат, а вот попытка обмундировать их не удавалась. Каждый офицер и солдат носил ту форму, в которой поступил на службу в армию, и обычно не надеялся получить что-то новое. Солдаты противоборствующих армий в основном носили форму защитного цвета установленного образца, но нередко попадались солдаты и в гражданской одежде. Один из моих приятелей-офицеров проносил всю войну коричневый костюм в клетку и серую фуражку. Лишь на плечах его всегда были погоны с обозначением звания.
Пока одежда поддавалась ремонту, владелец усердно чинил ее при наличии свободного времени. Но со временем форма все-таки превращалась в лохмотья. Многие солдаты носили брюки, сшитые из мешковины. Нижнее белье и носки были большой роскошью. Однако в скудном гардеробе солдата самым ценным считались сапоги. Когда подошва изнашивалась, ее подбивали бумагой и крепили при помощи бечевки. Шла изнурительная борьба за сохранение тонкого слоя кожи, который утоньшался день ото дня. Сапоги не выбрасывали до тех пор, пока не оставался один верх, тем не менее процент босоногих солдат и офицеров неуклонно возрастал.
Нехватка одежды, помимо того что влекла за собой незащищенность от непогоды, доставляла и другие неприятности. Красные и белые практически воевали в одинаковых лохмотьях, их трудно было отличить друг от друга. В результате происходили многочисленные трагические инциденты в ходе каждого боя: принимали своих солдат за противника и открывали по ним огонь, что вызывало многочисленные жертвы.
Патрули, высылавшиеся на разведку вновь занятой местности, вследствие подобных ошибок становились легкой добычей противника. Это усиливало нервозность и общую сумятицу. Свою единственную царапину от пули я получил, когда окликнул после атаки солдата, стоявшего на расстоянии 30 шагов от меня. Он выглядел как любой солдат Белой армии. Я понял, что ошибся, когда в ответ на мой оклик он вскинул ружье и выстрелил.
В последние месяцы войны проблема обмундирования армии стала менее острой: его стали поставлять из-за рубежа. Стоит добавить, однако: хотя предполагалось, что фронтовые части получат его в первую очередь, на фронт просочилось небольшое количество военной формы и обуви. Обычно в роту прибывали тюки с обмундированием, которого хватало примерно на десять солдат, обносившихся уже до крайней степени. Но бывали исключения: во время одного наступления я видел четыре наших полка, воевавших в разной форме: один – в светло-коричневых шинелях русской армии, другой – в светло-коричневых шинелях британцев и фуражках с длинными козырьками, третий – в светло-голубых шинелях и мягких беретах французских стрелков, четвертый – в серо-голубых шинелях немцев. Должно быть, зрелище для противника было необычное.
Одним из самых трагичных аспектов Гражданской войны было обращение с ранеными и больными. Квалифицированных медиков не хватало, медучреждения не отвечали необходимым требованиям содержания раненых. Несколько полевых частей без необходимой военной техники и боеприпасов героически сражались с превосходящими силами противника. Целыми неделями в госпиталях отсутствовали медикаменты, раны обрабатывались и операции производились без анестезии и антисептиков. Смертность среди раненых ужасала, но еще больше людей умирало от болезней.
Половина солдат Северо-западной армии умерли от тифа. Без смены одежды, при отсутствии средств санобработки обмундирования остановить распространение эпидемий было невозможно. В армии свирепствовали диарея и другие болезни, от них периодически страдала каждая воинская часть; никто не избежал состояния, когда сильные судороги сменяли припадки слабости; на марше солдаты выходили из строя и ждали, опершись на дерево, когда стихнет боль. Однако страх перед возможностью отстать от своего подразделения и умирать на соломе, кишащей паразитами, без посторонней помощи был сильнее физических страданий. Пока они не уступили болезни, оставался хотя бы луч надежды.
Продовольствие, одежда и медикаменты были вопросом жизни и смерти, но отсутствие других предметов первой необходимости ощущалось столь же остро. Нигде нельзя было найти мыла, а без него невозможно избавиться от глубоко въевшейся грязи. На целую роту не было даже одного лезвия, во время передышки в боевых действиях фронтовики старались побрить друг друга осколком стекла. Но больше всего мучений доставляла нехватка табака.
В армии не позаботились об обеспечении потребностей курильщиков. Ни у кого не было денег, да и в зоне боевых действий ни за какие деньги нельзя было достать табака. Из сена и обрывков старых газет свертывались цигарки, трубки набивали толченой древесиной березы и дубовых листьев. В нашем бронепоезде происходило молчаливое соперничество между офицерами и уборщиками мусора: каждое утро уборщик делал новый веник из веток дерева и после уборки офицерского вагона прятал его в каком-нибудь укромном месте. И каждый вечер офицеры шарили по вагону в поисках метлы, чтобы набить свои курительные трубки ее сухими листьями. Как бы уборщик ни старался подыскать новый тайник, он не мог спасти метлу от порчи.
С оружием в Белой армии дело обстояло тоже скверно. Пока Северо-западная армия сражалась с большевиками на эстонской территории, белые пополняли свое вооружение из арсеналов, сосредоточенных в Эстонии. Но когда война перекинулась на территорию России, требовалось найти новые источники. Не хватало всего: артиллерийских орудий, боеприпасов, ружей.
Наш бронепоезд, например, хотя и именовался таковым, на самом деле был совершенно лишен брони. Двигатель и наблюдательная кабина прикрывались конструкцией из металлолома. В основном поезд состоял из обычных товарных вагонов, стенки которых были укреплены мешками с цементом и песком, были проделаны отверстия для пулеметов. Вагоны, оснащенные артиллерийскими орудиями, представляли собой самую большую проблему: чтобы обеспечить им достаточное пространство для разворота, пришлось демонтировать стены и крыши вагонов. В результате артиллерийские расчеты оказались уязвимыми для огня противника.
До середины лета 1919 года самым быстрым и надежным способом снабжения оставались рейды на территорию, контролируемую противником. Обе стороны пользовались стандартным русским вооружением, проблема состояла просто в захвате оружия и боеприпасов в достаточном количестве. Но начиная с июня начали поступать долгожданные поставки из-за рубежа. В ходе всей мировой войны русские с завистью слушали рассказы о техническом оснащении западных армий. Когда закончилась война с Германией, белые тешили себя радужными надеждами о том, что будут завалены военными поставками союзников, но их ожидания так и не оправдались.
Пехота получила патроны, не пригодные для русских ружей. Британские винтовки сотнями поступали без всяких патронов. Из Франции постоянно доставлялись орудия, которые разрывались после первого выстрела. Артиллерия получала целыми ящиками снаряды с дефектами. Значительная часть их не разрывалась. Новые двигатели для аэропланов не обладали частотой оборотов, нужной для отрыва машин от земли. Вместо улучшения материально-технического обеспечения армии положение лишь усугублялось.
Но хуже неопределенности и физических трудностей были психологические факторы, способствовавшие ожесточению в бою. Жестокость присуща любой войне, но в гражданской войне в России царила невероятная беспощадность. Стороны считали друг друга преступниками и не брали в плен солдат, за исключением призывников. Белые офицеры и добровольцы знали, что с ними будет, если они попадут в плен к красным: я не раз видел страшно обезображенные тела с вырезанными на плечах погонами. С другой стороны, и немногие коммунисты могли избегнуть жестоких мер воздействия белых контрразведчиков. Как только устанавливалась партийная принадлежность коммунистов, их вешали на первом суку.
IV. Люди
Побег из ГУЛАГа. Часть 3. IV. Люди
Ночью идти было спокойнее. День, когда люди бродят даже по таким диким местам, опасен и тревожен. Мы шли быстро, и, чтобы быть меньше заметными, — отец впереди, на некотором расстоянии сын, потом я. Места были прекрасные: в глубине долины протекала полноводная река, то бурливая, то порожистая, как горные речки, то со спокойным широким плесом. По обрывистым берегам стояли высокие сосны. Тишина была полная: птицы уже не пели, зверья никакого не было видно. Вдруг, когда я еще ничего не успела заметить подозрительного, муж нагнулся и словно скатился под обрыв, за ним мальчик, за ним и я. Условленно было делать немедленно то, что делает вожак. Из-за края обрыва я увидела, что в нескольких саженях стояли дома: два или три. На другом берегу тоже был дом. Людей не было видно, но если бы мы увидали кого, и, следовательно, кто-то нас мог заметить, то это было бы печально. В панике мы заметались по округе, с обрыва бросились в лес, пересекли болото, пошли в гору. Я окончательно потеряла направление и ничего не понимала. Вуаль у меня была порвана сучками, на которые я натыкалась, под нее набились комары, поедали мои уши и слепили глаза. Солнце жгло. В лесу недвижно стояло паркое, сырое тепло. Я выбивалась из сил и не могла догнать отца с сыном, которые что-то видели, перебегали, нагнувшись, быстро шли в гору уже без всякой тропы. Наконец, они присели за огромную поваленную ель, собираясь, очевидно, поесть, потому что со вчерашнего дня еще никто не проглотил ни кусочка. Я не могла и думать о еде: сердце у меня билось, в висках стучало, и, дойдя до них, я бросилась ничком на землю, закрыв голову макинтошем, чтобы только передохнуть от комаров.
22. Безысходное
Записки «вредителя». Часть II. Тюрьма. 22. Безысходное
В «Крестах» время шло, как на Шпалерной, но многие попадали сюда к концу следствия и вскоре уходили на этап. Так ушел наш профессор, получив десять лет концлагерей. На его место посадили военного летчика, совсем еще молодого человека. Откупившегося Ивана Ивановича сменил один из служащих Академии наук. Все шло как-то уже по-обычному, и людские драмы волновали, может быть, меньше, чем в первое время, когда раз ночью к нам втолкнули в камеру нового заключенного, судьба которого нас потрясла своей безысходностью. Это был совсем молодой человек. Вид у него был ужасный. Одежда изорвана так, как после схватки, руки дрожали, глаза блуждали. Он был в таком страшном возбуждении, что никого не видел и ничего не замечал вокруг. Вещи свои он беспомощно выронил из рук, затем пытался ходить по камере, хотя пол был занят нашими телами. Потом остановился в углу у двери, хватаясь за голову и бормоча несвязные слова. — Сорок восемь часов... Через сорок восемь часов расстрел. Конец. Выхода нет. Куда мне деваться? Он метался, как в предсмертной тоске. Мы предлагали ему сесть на койку, устроить как-нибудь вещи, выпить воды, но он не слышал и не замечал нас, видя перед собой только свое. Наконец, на вопрос кого-то из нас, откуда он, кто он, он обратился к нам и стал неудержимо говорить, рассказывая о себе и пытаясь хотя бы нас заставить понять то невероятное, нелепое стечение обстоятельств, которое его губило. — Вы понимаете, — говорил он, — я — истерик. С болезненной фантазией, с манией выдумывать необыкновенные истории.
XIII. Арест
Побег из ГУЛАГа. Часть 1. XIII. Арест
Это было в субботу. Хороший день — день передачи. И вечер был спокойный. Хотелось лечь, но у сына оказались драные штаны, надо было ставить заплаты, чтобы он смог пойти в школу. Второй пары брюк у него не было. Я закончила работу поздно, около часа, когда раздался резкий звонок. Открыла: передо мной стоял дворник и два сотрудника ГПУ в военной форме. Кончено. Все, наступила развязка. Все надеялась, что минует. Страшно было думать, что муж в тюрьме остается без помощи, а сынишка, глупый мой щенок, — один среди чужих людей... Бедный, милый мой розовый мальчик, как уйти от тебя ночью, бросить тебя одного! Кажется, умереть будет легче, чем так расстаться с ребенком. Я едва стояла на ногах, но надо было держаться, чтобы не осрамиться перед чекистами. Идем в комнату. Старший агент передает мне розоватую бумажку — ордер на обыск и арест. Дворник стоит и молча глядит в сторону. Он старик, ему жалко меня и стыдно присутствовать при последнем разгроме семьи. Другой агент жадно шарит глазами кругом, еще не смея приняться за работу, как собака, которой не сказали: «Пиль!» Только встал старший, как он бросается в комнату мальчика. — Там комната сына, может быть, вы его пока оставите в покое и начнете здесь. Вам легче будет работать, — прибавляю я, видя, что они колеблются. Я упрямо стремилась выиграть хоть несколько лишних минут спокойствия для бедного мальчонки. Угрюмо и молча соглашаются. Старший жестом предлагает мне сесть около письменного стола, в то время как он перерывает ящики, а другой принимается за книжный шкап.
26. Поход глазами туристов. Коммуникативные отношения в группе Игоря Дятлова на основании анализа походных фотоснимков. Доказательство наличия у членов группы большего числа фотоаппаратов, нежели зафиксировано материалами уголовного дела
Перевал Дятлова. Смерть, идущая по следу... 26. Поход глазами туристов. Коммуникативные отношения в группе Игоря Дятлова на основании анализа походных фотоснимков. Доказательство наличия у членов группы большего числа фотоаппаратов, нежели зафиксировано м
Уже после завершения публикации первого варианта этого очерка в январе 2011 г. Алексей Владмирович Коськин, екатеринбургский исследователь трагедии группы Дятлова, разместил в открытом доступе фотографии, сделанные участниками похода. Речь идёт о фотоплёнках найденных в фотоаппаратах Кривонищенко, Дятлова, Золотарёва и Слободина, а также отдельных плёнках, обнаруженных среди вещей погибших туристов в палатке. Всё это фотонаследство после закрытия уголовного дела очутилось на руках следователя Иванова и уже после смерти последнего было передано его вдовой "Фонду памяти группы Дятлова". Алексей Владимирович Коськин сделал огромное дело, предоставив нам удивительную возможность взглянуть на поход группы Игоря Дятлова глазами его непосредственных участников. Вот ссылка на страницу "fotki.yandex.ru", которая принадлежит Коськину (точный адрес: http://fotki.yandex.ru/users/aleksej-koskin/album/159799/). Любой желающий может пройти туда и рассмотреть фотографии - они того стоят. Представленный материал необыкновенно познавателен не только с точки зрения обывательского любопытства, он также весьма информативен с точки зрения криминалистического исследования, поскольку несёт в себе большой объём невербальной информации, проливающей свет как на истинные условия, в которых проходил поход, так и отношения внутри группы. О чём идёт речь? Криминальными психологами давно замечено, что большой объём значимой для следствия информации может быть получен невербально, т.е. без словесного контакта с источником информации. Человек подчас очень многое сообщает о себе, своём настроении и самочувствии языком поз, телодвижений, моторикой неконтролируемых движений и т.п.
Chapter III
The pirates of Panama or The buccaneers of America : Chapter III
A Description of Hispaniola. Also a Relation of the French Buccaneers. THE large and rich island called Hispaniola is situate from 17 degrees to 19 degrees latitude; the circumference is 300 leagues; the extent from east to west 120; its breadth almost 50, being broader or narrower at certain places. This island was first discovered by Christopher Columbus, a.d. 1492; he being sent for this purpose by Ferdinand, king of Spain; from which time to this present the Spaniards have been continually possessors thereof. There are upon this island very good and strong cities, towns, and hamlets, as well as a great number of pleasant country houses and plantations, the effects of the care and industry of the Spaniards its inhabitants. The chief city and metropolis hereof is Santo Domingo; being dedicated to St. Dominic, from whom it derives its name. It is situate towards the south, and affords a most excellent prospect; the country round about being embellished with innumerable rich plantations, as also verdant meadows and fruitful gardens; all which produce plenty and variety of excellent pleasant fruits, according to the nature of those countries. The governor of the island resides in this city, which is, as it were, the storehouse of all the cities, towns, and villages, which hence export and provide themselves with all necessaries for human life; and yet hath it this particularity above many other cities, that it entertains no commerce with any nation but its own, the Spaniards. The greatest part of the inhabitants are rich and substantial merchants or shopkeepers. Another city of this island is San Jago, or St.
От редакции
Воспоминания кавказского офицера : От редакции
Барон Федор Федорович Торнау (1810-1890) — один из замечательных офицеров русской армии, внесших в изучение Кавказа вклад не меньший, чем ученые. Он родился в 1810 году в Полоцке, получил образование в благородном пансионе при Царскосельском лицее. В 1828 году начал военную службу в чине прапорщика. Пройдя героическую военную школу в турецкой (1828-1829 годов) и польской (1831 года ) кампаниях, после недолгой службы в петербургской канцелярии Главного штаба добровольно отпросился на Кавказ, предпочитая "труды боевой жизни парадной службе и блеску паркетных удач". Далее — двенадцатилетняя служба на Кавказе. Действуя в распоряжении командующего Кавказской линией А.А.Вельяминова, Торнау отличился стойкостью и выносливостью в бою, четкостью в выполнении сложных поручений, трезвой оценкой событий, способностью принимать решение в неординарных ситуациях. А.А.Вельяминов высоко оценил достоинства молодого офицера и желал видеть его в своем ближайшем окружении. Но судьба распорядилась иначе. В сентябре 1832 года Торнау был тяжело ранен, долго лечился и вернулся на службу только осенью 1834 года, когда кавказское командование разрабатывало план сухопутного сообщения вдоль восточного берега Черного моря. Ему поручают сложную задачу — "скрытый обзор берегового пространства на север от Гагр". Тайные цели рекогносцировки требовали надежных проводников и особой маскировки. Федору Федоровичу приходилось выдавать себя за горца.
Чертежи
«Шнелльботы». Германские торпедные катера Второй мировой войны. Чертежи
Глава XX
Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». Глава XX. Остров Килинг. Коралловые образования
Остров Килинг Своеобразный вид острова Скудость растительности. Перенос семян Птицы и насекомые Прибыль и убыль колодцев Поля отмерших кораллов Камни, переносимые в корнях деревьев Крупный краб. Жгучие кораллы Рыба, питающаяся кораллами Коралловые образования Лагунные острова, или атоллы Глубина, на которой могут жить рифообразующие кораллы Огромные площади, по которым разбросаны низменные коралловые острова Опускание их оснований Барьерные рифы. Окаймляющие рифы Превращение окаймляющих рифов в барьерные и в атоллы Свидетельства в пользу изменений уровня Проходы в барьерных рифах Мальдивские атоллы, их особое строение Отмершие и затопленные водой рифы Области опускания и поднятия Распределение вулканов Опускание медленное и в громадных размерах 1 апреля. — В виду показались острова Килинг, или Кокосовые, лежащие в Индийском океане, на расстоянии около 600 миль от берегов Суматры. Эта группа — один из лагунных островов (или атоллов) кораллового строения, похожий на острова Низменного архипелага, поблизости от которого мы проходили. Когда наш корабль подошел ко входу в канал, к нам выехал на лодке м-р Лиск, английский резидент. История обитателей острова вкратце такова. Лет девять тому назад м-р Хэр, личность недостойная, привез сюда с Индонезийского архипелага невольников-малайцев, которых теперь, включая детей, насчитывается более ста человек.
32. Послесловие
На интернет-форумах, посвящённых трагедии группы Игоря Дятлова, с завидной регулярностью всплывает вопрос: узнал ли правду о судьбе группы Борис Ельцин, став Президентом РФ? Ельцин был выпускником свердловского "Политеха", всю жизнь поддерживал тёплые отношения с сокурсниками и одноклассниками, и безусловно, ещё в молодые годы слыхал о таинственной истории. Предполагается, что получив от отечественных спецслужб информацию об истинной причине гибели группы Игоря Дятлова, он бы непременно предал её гласности и тем снял все вопрсоы. Если Ельцин ничего не прояснил, значит отечественные спецслужбы ничего о группе Дятлова не знают - такой делается вывод некоторыми "исследователями". На самом деле молчание первого Президента России может означать совсем другое: разглашение истинной истории январского 1959 г. похода могло иметь для его режима самые нежелательные политические последствия. Не следует забывать, что "новая Россия", распрощавшись с "тоталитарным прошлым", предала его анафеме, а вот американцы ничего подобного не сделали. Эйзенхауэр, братья Даллес и Пашковский отнюдь не перестали быть героями Америки и "свободного мира", никто не подумал даже вынести мраморную плиту с фамилией Бориса Паша из Зала Славы военной разведки США. Признать, что предтечи нынешних "лучших друзей России" в 1959 г. (и других годах) убивали советских людей на советской же земле, значило предоставить богатейшую пищу для PR-компаний всевозможным анпиловым-тереховым-прохановым и Ко. Могли "попиариться" на этой теме представители и прямо противоположного крыла, всевозможные боннеры-новодворские, с воплями о "кровавой гэбне, подставляющей под расправу невинных".
Список иллюстраций
Борьба за Красный Петроград. Список иллюстраций
Глава 18
Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919. Глава 18
Я добрался до британского посольства после увиденного и попросил встречи с капитаном Кроми с намерением выяснить, где найти активную антибольшевистскую организацию. Но за 20 минут ожидания в приемной я достаточно хорошо осознал, что откровенного ответа мне не получить. Капитан Кроми, британский военно-морской атташе, пользовался большой популярностью среди русских моряков. Он отличился в войне, проведя британскую подлодку через тщательно охраняемые проливы Каттегат и Скагеррак под самым носом у германского флота. Храбрость и навигационное искусство, проявленные капитаном, высоко подняли его престиж, а сдержанный юмор привлек к нему много русских друзей. После того как Кроми перевели на службу в британское посольство в Петрограде, я встречался с ним один-два раза и инстинктивно почувствовал к нему доверие. Для меня было очевидно, что официальное положение атташе требовало от него крайней осторожности в поступках. Несомненно, агенты Чека установили за ним слежку, и он не мог позволить себе быть откровенным со случайным знакомым. Несколько первых минут нашего разговора подтвердили мои опасения. Как можно более лаконично я объяснил ему, что больше не могу оставаться пассивным наблюдателем и хочу принять активное участие в борьбе с большевиками. Капитан Кроми слушал внимательно, но оставался безучастным. Я уже склонялся к тому, что моя попытка добыть информацию об антибольшевистских силах закончилась провалом, когда неожиданно поведение капитана изменилось.