Глава 15

После оставления Гатчины Северо-западная армия отходила на ямбургские и гдовские позиции. Для полного разгрома противника необходимо было продолжать энергичное наступление. Красной армии, однако, для достижения этой задачи необходимо было преодолевать целый ряд вновь возникавших трудностей. Спешность организации при тяжелых условиях борьбы за Петроград боевых групп Красной армии, усталость бойцов в результате непрерывных боев, расстройство с доставкой продовольствия и боевых припасов, недостаток перевозочных средств и т.д. — все это препятствовало быстрому движению и маневренным действиям Красной армии. Пользуясь этим, противник получил некоторую возможность сохранения своих расстроенных рядов и даже приводил их в порядок для организации отпора советским частям.

После занятия Луги части 15-й армии устремились в направлении на Гдов. Из боевых событий в этом районе заслуживают внимания операции в тылу у белых красной [516] кавалерийской группы. Группа была сформирована к 31 октября из двух полков — кавалерийского полка 11-й стрелковой дивизии и Эстонского кавалерийского полка {488}.

Группа получила боевое задание произвести налет на тылы белых в гдовском направлении и при возможности захватить Гдов.

В ночь на 3 ноября, в 4 часа 30 минут утра, кавалерийская группа выступила в поход из района своего расположения у погоста Лосицкий, лесной дорогой добралась до дер. Сербино, находившейся в тылу белых на 12 километров, и заняла ее. Дальше группа направилась к дер. Гостичево, выдавая себя за белых. От местных крестьян были получены сведения, что на мызе Чернево расположены большие артиллерийские, интендантские и продовольственные склады, которые охранялись тремя комендантскими командами. Красные кавалеристы налетели на мызу Чернево, захватили в плен большое количество солдат, старые годы которых отпустили по домам, молодых — около 100 человек — отправили в свой тыл. В нескольких захваченных ими громадных сараях находилось большое количество снарядов (более 20 000), гранат, бомб, винтовок и ружейных патронов, обмундирование и продовольствие. Захватив с собою часть трофеев и взорвав оставшееся в складах, группа двинулась на Гдов, уничтожая по дороге телефонно-телеграфные провода. По дороге на дер. Афанасово и Слутка был встречен отряд белых в 60–70 человек, который сопровождал казначея 6-й дивизии Северо-западной армии, везшего с собой крупную денежную сумму. Через непродолжительное время белый отряд был разбит наголову неожиданной для них атакой красной кавалерии и казначей с полутора миллионами юденичских денег был взят в плен. Встречавшиеся на дальнейшем пути другие белогвардейские [517] отряды, шедшие из Гдова на позиции, разоружались и распускались по домам, частью уводились с отрядом. К Гдову группа подошла на расстоянии около 10 км и, свернув в сторону, расположилась для ночлега в районе деревень Варваровщина, Большие и Малые Коколы. Сильное утомление людей и конского состава не позволило группе идти дальше на Гдов.

Утром 4 ноября группа направилась к берегу Чудского озера, продолжая уничтожать телефонно-телеграфную связь и разбивать встречавшиеся части белогвардейцев. Пленные передали, что начальник 6-й дивизии Северо-западной армии, собрав свои части, двинулся в направлении на Гдов для встречи красного отряда. Проехав около 10 км на юг от Гдова, красные разведчики обнаружили, что навстречу двигается отряд противника силою около 4 рот. Смелой кавалерийской атакой в течение 10 минут противник был опрокинут и, оставив большое количество зарубленных, рассеялся. По дороге, у погоста Рудницы, группа красных кавалеристов налетела на белую комендантскую команду и целиком захватила ее в плен. Оттуда группа направилась в дер. Кятицы, где был расположен штаб 1-го запасного белогвардейского полка. После 3-часового боя было взято в плен 3 офицера и 170 солдат, 1 пулемет, 3 повозки с винтовками. После этого последнего боя группа с большими трофеями и значительным количеством пленных (300 чел.) вышла 6 ноября навстречу одному из красных стрелковых полков и расположилась в районе деревень Ореховцы и Гаково{489}. Так доблестно был произведен рейд красной конницы в тыл белых в составе небольшого сравнительно, но сильного духом отряда. [518]

За это время части 15-й армии взяли станцию Мшинскую, а части 7-й армии подошли к станции Волосово, в районе которой белогвардейцы оказывали наиболее сильное сопротивление. Со стороны красных по линии этой железной дороги успешно действовал бронепоезд «Черноморец», который, выйдя из Лигово, оказывал большую поддержку наступавшим колоннам. Станция Волосово была взята в ночь на 8 ноября 188-м стрелковым полком при поддержке 21-го кавалерийского полка. 7 ноября частями 15-й армии уже был взят Гдов. С 8 ноября войска группы С. Д. Харламова перешли в подчинение С. Н. Одинцову.

Темп наступления 10, 11 и 19-й стрелковых дивизий 15-й армии при отсутствии железных дорог и чрезвычайно плохом состоянии транспорта был значительный. 19-я дивизия начала свое наступление 29 октября и до 7 ноября прошла с боем вперед 90 км по фронту в 70 километров; 11-я дивизия с 30 октября по 7 ноября продвинулась вперед на 100 км по фронту в 60 км, разбив противника под Лугой и совершив еще до этого при перегруппировке 70-километровый поход от Пскова; 10-я дивизия с 30 октября по 7 ноября, преодолев все укрепленные позиции противника на реке Желча под Гдовом, прошла с боями 70 км по фронту 40 км и заняла Гдов{490}. [519]

Наступление частей 7-й армии проходило в гораздо худших условиях, чем наступление 15-й армии. Выдержав на себе главный удар противника, 7-я армия не могла в короткий промежуток времени окончательно ликвидировать все свои недостатки, обусловившие в свое время успех противника. Постоянное нахождение в боях не давало возможности, несмотря на пополнения партийными силами, поднять на должную высоту боеспособность частей. Кроме этого, недостатки в снабжении продовольствием, обмундированием и боевыми припасами несколько резче сказывались в 7-й армии, чем в 15-й, хотя и в последней они занимали видное место. Наступившие сильные морозы также отразились на настроении плохо обмундированных бойцов. При подобном состоянии действующих частей 7-й армии представляется весьма знаменательным, что эти части, ранее панически отступавшие, с начала ноября успешно продвигались вперед. Некоторые части поистине вели себя геройски. Так, например, Шлиссельбургский рабочий батальон, имевший 650 человек, к 3 ноября насчитывал уже 279 чел., весь командный состав батальона выбыл в боях{491}.

К 11 и 12 ноября советские войска обеих армий вышли к нижнему — северному течению р. Луги. Желая дать возможность своим тылам переправиться на территорию Эстонии, Северо-западная армия генерала Юденича напрягала последние силы для удержания за собой Ямбурга. Однако несмотря на эти попытки закрепиться на последнем оборонительном рубеже и отстоять хотя незначительную часть советской территории, наступление частей Красной армии продолжалось.

Во время этих успехов Красной армии английской военной миссией спешно было созвано в Нарве военное совещание, на котором присутствовали: начальник английской военной миссии генерал Рихард Хекинг, эстонский главнокомандующий генерал И. Я. Лайд онер, эстонский [520] адмирал И. Питка и Н. Н. Юденич. Для участия в этом совещании был также вызван английский адмирал, командовавший английской эскадрой в Финском заливе, В. Кован, но прибыть он не мог. Открывший заседание и председательствовавший на нем генерал Хекинг сразу поставил Юденичу вопрос: «Будете ли вы продолжать свою операцию?» Юденич ответил: «Нет, я кончаю ее». Хекинг: «Почему?» Юденич: «Потому, что вы не поддерживаете нас с моря и не смогли взять Кронштадт». На это генерал Хекинг ответил:

«Очень удивлен вашим ответом. Когда я от вас требовал, чтобы вы поддержали правый фланг адмирала Питки у Красной горки, то вы ответили, что взятие Красной горки и Кронштадта не имеет никакого значения, так как в случае, если вы возьмете Петроград, Красная горка и Кронштадт автоматически падут. Теперь же вы говорите что кончаете операцию потому, что не смогли занять Красной горки».

Присутствовавший на этом совещании эстонский адмирал Питка о дальнейших разговорах и о результате самого совещания пишет:

«На это Юденич открыто ничего не ответил, а пробормотал себе в бороду, что союзники недостаточно ему помогали и недостаточно снабдили крупной артиллерией. Со стороны же моря, мол, не было никакой помощи, так как он не считает помощью действия этих мелких судов. Ропот Юденича был настолько возмутителен, что я [Питка] был принужден вступить с ним в спор и потребовать справедливой оценки работ английской эскадры.

Совещание окончилось решением, что и нам следует кончить красногорскую операцию, так как выяснилось, что армия Юденича уже давно превратилась в беспорядочное стадо и что его последние сообщения о боях — ложь и выдумки.

Я уехал обратно в Копорье, дал распоряжение ликвидировать операцию. Когда я сообщил адмиралу Ковану об этом, то он предложил прикрыть наше отступление своей эскадрой. Это предложение я отклонил, сказав, что обойдемся без посторонней помощи» {492}. [521]

Нарвское совещание ничем не могло помочь армии Юденича. Во время завязавшейся борьбы в районе Ямбурга белые в надежде оттеснить сосредоточившиеся силы красных выслали по железной дороге полубронированный поезд в составе нескольких товарных платформ с установленными на них орудиями и пулеметами. Подоспевший вовремя советский бронепоезд «Черноморец» несколькими залпами заставил уйти белых и, подойдя на расстоянии 2 км к Ямбургу, начал в упор расстреливать белогвардейские цепи. Противник в конце концов не выдержал и стал сдаваться целыми партиями, подходя с поднятыми вверх руками к бронепоезду{493}. Стрелковые красноармейские части, воспользовавшись паникой в рядах белых и поддержкой «Черноморца», 14 ноября в 14 часов 30 минут ворвались в город Ямбург. В результате боев было захвачено около 600 пленных, 35 пулеметов, 3 орудия и прочее имущество, а также было освобождено около 500 пленных красноармейцев, содержавшихся под охраной белогвардейцев в Ямбурге{494}.

С выходом 7-й и 15-й армий в район северного течения р. Луги Северо-западная армия противника была вынуждена отходить к эстонской границе. Последующие дни после 14 ноября проходили в ожесточенных местами столкновениях с частями противника. Прорвав фронт белогвардейцев на линии озер Копенское, Глубокое и Бабинское, красноармейцы подошли к границе Эстонии и встретились с белоэстонскими войсками.

Началась длительная нарвская операция, знаменовавшая собой ликвидацию планов русской контрреволюции по захвату Петрограда и преследовавшая своей целью добиться скорейшего заключения мира с Эстонией.

23 ноября 1919 г. линия фронта 7-й армии стабилизировалась на побережье Лужской губы и Нарвского залива (район дер. Ропши — Дом рыбака), дальше по линии дер. Мертвицы — Волкове — Переречье — Куровицы, восточнее дер. Орлы и Манновка по правому берегу р. Луги [522] (весь этот участок для б-й дивизии), дер. Захонье, Жабино, Александровская Горка (участок 56-й дивизии). От Александровской горки фронт шел через железнодорожный путь Ямбург — Нарва и упирался в большой Пятницкий мох (участок для 2-й дивизии). Таков был фронт частей 7-й армии. Фронт 15-й армии к тому времени проходил вдоль позиций белых в районе дер. Криуши — Низы — Усть-Черново. Северо-западная армия сосредоточивалась в болотах у Нарвы, в районе дер. Дубровка — Анненская и затем в районе Криуши — Усть-Жердянка и Низы. Эстонские 1-я и 3-я{495} дивизии защищали район Нарвы и рубеж севернее от железной дороги Нарва — Ямбург{496}. [523]

Вся нарвская операция проходила в чрезвычайно неблагоприятных условиях. Боевое изнеможение красноармейских частей, трудности по регулярному снабжению обмундированием, продовольствием и огнеприпасами сильно влияли на политико-моральное состояние красноармейцев; нахождение в болотистом районе и сильные морозы отражались на выполнении оперативных заданий. Конкретно это состояние частей 7-й армии выражалось в следующем.

15 ноября. — 6-я стрелковая дивизия: в 1-м стрелковом полку отмечалось абсолютное отсутствие продуктов, было употреблено в пищу 5 негодных к езде лошадей. Боеспособность пала. В 3-м и 7-м стрелковых полках сильный недостаток командного состава, что отразилось на боеспособности полков. В 160-м полку отказались выполнять боевой приказ 2 батальона. Группа С. Н. Одинцова: в 13-м полку отмечался случай неисполнения боевого приказа; настроение неудовлетворительное из-за сильной усталости. В 188-м полку боеспособность плохая, старых бойцов осталось мало, командный состав не соответствовал своему назначению. Фураж брался от населения.

18 ноября. — 6-я дивизия: в 1-м стрелковом полку три дня не получались продукты. Имели место грабежи населения. Было два смертных случая на почве голода и холода. Больных 90 человек, из них 46 обмороженных. Из-за отсутствия смеси пулеметы «Максим» не работали, отсутствовали принадлежности для чистки винтовок. Группа С. Н. Одинцова: в 15-м полку недостаток фуража, газеты не получались. В 479-м полку боеспособность низкая: из-за больших потерь и отсутствия снаряжения ощущался недостаток младшего командного состава и коммунистов. Газеты приходили с опозданием на 5 дней. Снабжение из-за дальности продовольственной базы и недостатка транспорта неудовлетворительное. Разутых 100 чел., отсутствовало белье. В 189-м полку продукты доставлялись несвоевременно, ощущался недостаток обуви и обмундирования. [524]

19 ноября. — 6-я стрелковая дивизия: в 49-м полку — острый недостаток в ботинках, продовольствии, табаке. 1-я саперная рота в течение 6 дней только один раз получила продукты, люди буквально голодали. 1-й сводный полк — отсутствовало обмундирование, обувь; настроение пониженное из-за больших переходов и боев. 8-й полк — из прибывшего пополнения 200 человек не вооружены. Группа С. Н. Одинцова: 12-й полк — выбыло в боях 60% командного состава, обмундирование плохое, было 500 чел. босых. 7-й полк — 6 чел. за неимением обуви отморозили ноги. 21-й кавалерийский полк — командный состав не соответствовал назначению, недостаток фуража и постоянные переходы понизили боеспособность.

20 ноября. — Группа С. Н. Одинцова: разбросанные по дорогам белые листовки впечатления на бойцов не производили. 16-й полк — боеспособность слабая. 16 ноября один батальон полка отказался выполнить боевой приказ по причине сильной усталости и недоедания. Отношение населения открыто враждебное. В 1-м гаубичном артиллерийском дивизионе в 4-й батарее испортились орудия; отсутствовали огнеприпасы. Башкирские части вызывали конфликты с населением.

23 ноября. — 6-я дивизия: в 48-м полку были случаи невыполнения боевых приказов. Отмечался недостаток гранат, ножниц для резки проволочных заграждений, лопат, топоров. Прибывшее пополнение совершенно не обуто, необходим был отвод в резерв для обучения. Ощущался недостаток обмундирования, в обоз было отправлено по 15–20 чел. босых с каждой роты. Подвоз горячей пищи был невозможен. 479-й полк — жалобы красноармейцев на неаккуратное снабжение. Выполняя в течение двух суток боевую задачу, бойцы массами окоченели, отморозили конечности, в строю осталось 45 стрелков и 42 пулеметчика. Полк пришел в полную небоеспособность.

24 ноября. — 6-я дивизия: в частях дивизии из-за острого недостатка фуража начался падеж лошадей. Отношение населения враждебное. В 15-м полку из-за большого количества босых боеспособность все понижалась. [525]

В 5-й роте из 58 стрелков 42 человека отправлены в обоз, в пулеметной команде из 186 красноармейцев 120 чел. босых, которые из-за этого отказались идти на позиции.

26 ноября. — 2-я дивизия: в 13-м полку боеспособность плохая, 2-й батальон полка из-за невыдачи продуктов и в связи с сильными холодами не исполнил боевой задачи. Все красноармейцы были сильно утомлены, просили отдыха.

27 ноября. — 6-я дивизия: происходила перегруппировка частей. 2-я дивизия: в 14-м полку были жалобы на усталость и на уменьшение пайка на полфунта хлеба. Из-за отсутствия смазочного вещества половина винтовок не работала. В 12-м полку осталось 58 человек, командный состав почти весь выбыл из строя.

4 декабря. — 6-я дивизия: 52-й полк — выбыло много командного состава, обмундирование и обувь не получены. Вне строя 540 босых. Газеты получались очень редко. 160-й полк — из-за малочисленности рот боеспособность была слабая, ощущался острый недостаток фуража, табаку. Замороженных около 24 человек. 56-я дивизия — 496-й полк: 2 декабря со стороны противника прибежала собака с привязанной прокламацией; была отправлена обратно с эстонскими газетами, листовками и обращением к эстонцам, написанном на обороте их прокламации, — взаимно прекратить артиллерийский обстрел деревень с мирным населением{497}.

Такова беглая, далеко не полная характеристика состояния частей 7-й армии. Естественно, что такое состояние не являлось характерной чертой исключительно 7-й армии, оно имело место и в частях 15-й армии. И несмотря на эти неблагоприятные условия, части 7-й и 15-й армий проявляли революционный энтузиазм там, где противник в лице белоэстонцев находился в значительно лучших условиях (укрепленные позиции, лучшее обмундирование, снаряжение, технические средства, коммуникация), [526] и тогда, когда это выполнение революционного долга не являлось прямой производной от материального состояния красноармейских частей. Защита чуждых классовых интересов базировалась исключительно на внутреннем материальном состоянии частей противника, защита советской власти была делом самих трудящихся. Поднятие настроения бойцов, укрепление их классового самосознания занимало одно из главных мест в работе политического аппарата Красной армии. Политическому аппарату 7-й, в особенности, и 15-й армий пришлось развить колоссальную работу по поднятию настроения бойцов, которые своей боевой активностью должны были привести Советскую Россию к миру с Эстонией.

Одновременно с обеспечением боеспособности красноармейских частей армейскому политическому аппарату приходилось восстанавливать органы советской власти на местах. Необходимость советизации района, недавно бывшего в руках противника, исходила и из требования самого фронта, так как вопросы снабжения действующих частей могли разрешаться только при участии и активном содействии местного советского аппарата{498}.

Затяжной характер боевых действий в районе Нарвы был также следствием целого ряда дефектов в работе штабов, в особенности 7-й армии. Наступательные попытки красноармейских частей проводились без должной подготовки, в условиях неудовлетворительной информации об укрепленных позициях противника, разрозненности [527] действий, плохом взаимоотношении пехоты и артиллерии и т.д.{499}

О напряженности боев только одной 7-й армии свидетельствуют следующие данные: за время с 20 октября по 17 ноября армия потеряла ранеными около 10000 чел., контуженными 500 чел., больными 7500 чел., а всего с убитыми более 19 000 человек. Эти цифровые данные потерь одной 7-й армии приобретали еще большее значение в связи с тем, что наибольший боевой состав армии не превышал 20 000 человек{500}.

Быстрое приближение к эстонской границе красноармейских частей создало тяжелое положение для Северозападной армии.

Уставшая от непрерывных боев, голодная и раздетая армия белогвардейцев у границ Эстонии была встречена эстонскими войсками с приказом не переходить эстонской границы. Никакие частные ходатайства русских генералов о разрешении армии перейти на левую сторону реки Наровы и о предоставлении отдыха в районе Нарвы не удовлетворялись эстонцами. Изнуренные отряды продолжали тесниться на правом берегу Наровы и отбиваться от превосходящих численностью красных войск.

Сознавая катастрофическое положение армии, 14 ноября Юденич из Нарвы обратился со следующей срочной телеграммой к эстонскому главнокомандующему генералу И, Я. Лайдонеру:

«Красные подавляющими силами упорно атакуют и местами теснят части вверенной мне армии, особенно со стороны Гдова. Войска до крайности утомлены беспрерывными боями. На крайне тесном пространстве между фронтом и эстонской границей — в непосредственном тылу войск скопились все обозы, запасные, пленные беженцы, что до крайности стесняет маневрирование войск, малейший неуспех может создать панику в тылу и повести к катастрофе и [528] гибели всей армии. Необходимо не позднее завтрашнего дня перевести все тылы на левый берег Наровы. Предвижу возможность и даже неизбежность дальнейшего отхода армии, что может вызвать конфликт в случае перехода границы Эстонии. Во избежание неминуемой гибели армии я прошу вас не отказать немедленно принять под ваше командование вверенную мне армию и назначить ей участок общего с вверенными вам войсками фронта. Прошу вас доложить мою просьбу эстонскому правительству о принятии Северо-западной армии под покровительство Эстонии. Для переговоров командирую генерала Родзянко» {501}.

Только 16 ноября последовало разрешение эстонского правительства перейти на левый берег Наровы пленным красноармейцам, запасным белогвардейским частям и некоторым группам беженцев — удравшей с советской территории буржуазии и некоторой части белой интеллигенции. Оружие оставлялось только тем частям, которые соглашались вести дальнейшую борьбу с Красной армией, остальные обезоруживались. Через границу русские белогвардейцы пропускались мелкими партиями, причем эстонские солдаты производили форменный грабеж того, что в свое время было награблено русскими белогвардейцами у населения Советской России. Эстонцы отнимали не только оружие и пулеметы, но и обозы, лошадей, сбрую, снаряжение, деньги и личные вещи белогвардейцев.

Один белый журналист, Г. И. Гроссен, описывая эти события, говорит:

«Несчастные русские, несмотря на зимнюю стужу, буквально раздевались, и все беспощадно отнималось. С груди срывались нательные золотые кресты, отнимались кошельки, с пальцев снимались кольца. На глазах русских отрядов эстонцы снимали с солдат, дрожащих от мороза, новое английское обмундирование, взамен которого давалось тряпье, но и то не всегда. Не щадили и нижнее теплое американское белье, [529] и на голые тела несчастных побежденных накидывались рваные шинели» {502}.

Очевидно, немало золотых колец, крестов и кошельков было награблено белыми солдатами и офицерами во время наступления на Петроград, что эстонцы сами пожелали приобрести все это в свою собственность!

И все это эстонцы делали вопреки французской указке из Парижа. С. Д. Сазонов энергично добивался от французского правительства вмешательства в дела Северо-западной армии и имел успех, хотя в данном случае французский империализм не столько предавался чувству сожаления к этому энергичному представителю русского белого движения за границей, сколько преследовал свою собственную цель. О результатах деятельности Сазонова свидетельствует следующая его телеграмма, посланная 20 ноября Колчаку и Юденичу:

«По моей просьбе французское правительство в энергичных выражениях телеграфировало своему представителю в Ревель для передачи эстонским властям, что считает разоружение вашей армии в случае перехода ее в Эстонию недопустимым»... {503}

Однако этот энергичный протест Франции не возымел успеха.

Переправившееся на левый берег реки Наровы части Северо-западной армии оказались еще в худших условиях, нежели они были до перехода эстонской границы. Они не получили определенного района для размещения и были согнаны в леса и болота и провели там при морозе в 10 градусов под открытым небом несколько дней.

«Множество людей замерзло, многие умерли от истощения. В этом мрачном лесу впервые зашевелила своими отвратительными лапками тифозная вша», — пишет Г. И. Гроссен. [530]

Когда же некоторые части, решившись спастись от неминуемой гибели среди лесов и болот, двинулись по линии железной дороги к ст. Иевве, то навстречу им эстонцы выслали свои войска. Солдаты Северо-западной армии вынуждены были вернуться обратно. Только через несколько дней всех перешедших эстонскую границу разместили по населенным пунктам восточной части Вирского (Везенбергского) уезда.

Большинство же частей Северо-западной армии — примерно 2/3 — оставалось на правом берегу р. Наровы и совместно с эстонскими войсками принимало участие в боевых действиях против Красной армии и в обороне города Нарвы.

22 ноября эстонский генерал, начальник 1-й эстонской дивизии, стоявшей в Нарве, А. И. Тениессон заявил: «Северо-западной армии уже нет, есть людская пыль»{504}. Многие генералы покинули ряды Северо-западной армии, другие входили в подчинение эстонскому главнокомандующему генералу И. Я. Лайдонеру. Полки и дивизии, оставшиеся на правом берегу Наровы, таяли не по дням, а по часам. Белые солдаты сотнями переходили на сторону Красной армии.

Недовольство генералом Юденичем со стороны командиров отдельных частей выросло настолько, что они на специальном совещании постановили через командира корпуса графа И. К. Палена подать рапорт Юденичу о необходимости передачи командования армией эстонскому главнокомандующему Лайдонеру. Юденич, поняв наконец этот шаг как выражение недоверия к себе, решил сдать командование Северо-западной армией. Выбор Юденича пал на генерала П. В. Глазенапа, которого он произвел в генерал-лейтенанты, наградил орденом Анны 1-й степени с мечами и 28 ноября передал ему командование Северо-западной армией, а сам оставил Нарву и переехал в Ревель{505}. [531]

В день передачи командования Юденич вторично послал телеграмму Лайдонеру:

«Красные заняли Монастырск, сильно напирают с юга. Если до вечера не будет разрешен переход на левый берег Наровы, катастрофа неизбежна. Большая часть армии рассеется, и фронт Нарвы будет открыт. Еще раз прошу немедленного разрешения перехода армии на эстонскую территорию.

Армия поступит под ваше командование. Непосредственное командование армией я сдал другому лицу» {506}.

1 декабря генерал Глазенап отдал свой первый и последний приказ по Северо-западной армии. В приказе говорилось, что Северо-западная армия цела, что переход реки Наровы некоторыми частями произошел совершенно случайно, что на северо-западе России во что бы то ни стало нужно держать белые войска, чтобы не дать возможности Советской России налаживать свой транспорт, хозяйство и т.п. Этим приказом Глазенап хотел поднять настроение своих бойцов и при помощи обмана нарисовать более лучшую картину состояния Северо-западной армии, чем это было в действительности.

Однако несмотря на категорические заверения, что он, Глазенап, «крепко взял в свои руки дело и его не выпустит», новый командующий через несколько дней сам из Нарвы переехал в Ревель.

Наряду с армией переживало кризис и Северо-западное правительство. Поражение армии Юденича приближало конец политической жизни белых министров.

Согласившись формально на ведение мирных переговоров с Советской Россией, Эстония стала нажимать на находившееся на ее территории Северо-западное правительство и чинить всякие препятствия руководителям белого дела. Предъявив Северо-западному правительству еще до начала наступления Юденича на Петроград требование о переезде всех правительственных учреждений и военных штабов из Ревеля в Нарву и не настаивая на [532] этом во время боевых успехов генерала Юденича под Петроградом, эстонское правительство 9 ноября, когда Красная армия гнала Северо-западную армию по всему фронту, сочло нужным напомнить белым русским министрам о своем прежнем требовании. Окончательным сроком выселения из Ревеля всех военных и гражданских учреждений и служащих Северо-западной армии было назначено 3 декабря. Обращение заинтересованных лиц за содействием к иностранным представителям не увенчалось успехом.

Заседания совета министров Северо-западного правительства стали принимать бурный характер. В заседании 9 ноября некоторые министры внесли предложение об удалении нескольких видных генералов с их постов, об исключении генерала Юденича из состава правительства и т.д. В случае несогласия Юденича предлагалось всему составу министров коллективно выйти в отставку, опубликовав предварительно в печати свои требования. В качестве представителя настроений другой части министров выступил М. С. Маргулиес, который, соглашаясь на удаление Юденича вообще от всякого руководства Северо-западной армией, так как под его (Юденича) руководством «Петрограда не видать как ушей своих», — возражал против немедленного предъявления требований Юденичу. «Если бы можно было удалить Юденича, получив посланные ему Колчаком деньги{507}, тогда можно начать работу сначала; с сохранением же в деле Юденича — рассчитывать не на что», — говорил Маргулиес{508}.

11 ноября было решено написать письмо генералу Юденичу об удалении некоторых генералов и «безответственных политических советников», о необходимости установления контроля над лицами, имеющими право въезда [533] на русскую территорию, и о передаче этого контроля из военных рук Северо-западному правительству и т.п. Передать письмо Юденичу было поручено председателю правительства С. Г. Лианозову и министру И. Ф. Евсееву, которые уполномочены были сообщить, что отказ от принятия этих условий повлечет за собою открытую борьбу с Юденичем, как с главнокомандующим, «вплоть до мер устранения его от этой должности». Но, принимая во внимание, что уполномоченные по передаче письма Лианозов и Евсеев — люди «слишком мягкие» и что в беседе с ними Юденич легко может уклониться от всякого ответа, после некоторого раздумья было принято решение ехать в Нарву к Юденичу всему составу правительства. Одновременно с этим было постановлено через генерала Владимирова «прощупать настроения офицеров о приемлемости генерала П. Н. Краснова{509} на пост Юденича». Результатом всех этих приготовлений и разговоров было то, что, когда правительство прибыло в Нарву и пригласило на заседание к себе Юденича, последний, отговорившись чрезвычайной занятостью оперативными делами, на заседание не явился.

15 ноября Северо-западное правительство постановило немедленно начать переговоры с эстонцами относительно сохранения остатков Северо-западной армии не как беженской массы, а как силы военной и о создании соответствующих условий для нового похода белогвардейцев на восток. Но так как к этому времени английское правительство в лице Д. Ллойд-Джорджа повернуло свой курс в сторону сближения с Советской республикой и под давлением широких трудящихся масс Англии вынуждено было прекратить снабжение и поддержку [534] русских контрреволюционных организаций, то все попытки представителей Северо-западной армии сохранить ее кадры оставались голосом одиноко вопиющего русского белогвардейца на чужой территории.

21 ноября члены Северо-западного правительства собрались на частное заседание для решения вопроса — «что делать». Пришли к единогласному выводу — отказаться обсуждать с эстонским правительством свою дальнейшую участь вообще, выяснив предварительно, сколько времени они как правительство могут оставаться на эстонской территории. Было решено послать членов правительства в Париж и Гельсингфорс для выяснения того, можно ли на что-либо рассчитывать для сохранения белой армии. В случае прекращения деятельности Северо-западного правительства было условлено, что специального протокола по этому доводу составлять не будут, а изберут С. Г. Лианозова центром, к которому будут стекаться все сведения о положении дел на северо-западе России. Белые министры также постановили, что при новых благоприятных условиях они вновь выступят на политическую арену в качестве русского правительства{510}.

На заседании правительства 3 декабря генерал Юденич заявил, что считает дело Северо-западной армии безнадежным, что единственным выходом из сложившейся обстановки является переброска остатков армии на Южный фронт, к генералу Деникину, и что он, Юденич, подчиняющийся только верховному правителю адмиралу А. В. Колчаку, уходит из состава Северо-западного правительства. Одновременно с этим заявлением Юденич послал правительству Эстонии ноту, состоявшую из следующих основных пунктов: 1) солдаты Северо-западной армии должны рассматриваться как резервные войска и получить разрешение вернуться на русскую территорию; 2) все оружие и снаряжение армии должно быть возвращено; 3) Эстония должна предоставить Северо-западной армии определенный район как базу для нового [535] наступления на Петроград{511}. На эту ноту Юденича, одобренную представителем Франции и совпавшую с открытием мирной советско-эстонской конференции, эстонское правительство ответило отказом со следующей мотивировкой:

«Было бы непростительной глупостью со стороны эстонского народа, если бы он сделал это» {512}.

5 декабря происходило последнее заседание министров Северо-западного правительства, на котором было решено все денежные отчеты передать государственному контролеру В. Л. Горну, как оставшемуся пока в Эстонии, с обязательством представления их С. Г. Лианозову, как министру финансов и премьеру. Последнему же было предоставлено право передать все денежные документы и всю отчетность... «кому найдет нужным» (?!).

М. С. Маргулиес об этом историческом дне так записал в своем дневнике:

«Сегодня прекращаем свое существование в Эстонии. Без нескольких дней 4 месяца истинной каторги... Больше делать нечего... Пора уезжать...»

Весьма интересно сложились взаимоотношения эстонского, финляндского и германского правительств с министрами Северо-западного правительства с момента их самороспуска — «впередь до востребования». Так, на прощание эстонцы отказались поставить выездную визу на министерских документах, как делали это всегда без всяких промедлений, и затребовали подачи ими письменных заявлений с приложением двух фотографических карточек, совсем «как для простых смертных». Финляндское правительство тормозило выдачу въездных виз, паспортов и вообще затрудняло разрешение вопросов о праве жительства на финской территории. Германское правительство, получив ходатайство Лианозова о разрешении [536] ему проезда через Берлин во Францию, не так скоро его удовлетворило. Потребовали личной явки Лиаиозова, отметки о физических недостатках его в паспорте, засвидетельствования подписи его и личного выполнения ряда прочих формальностей{513}.

Таков был конец печальной участи Северо-западного правительства.

Буржуазное правительство Эстонии, тормозившее дело мирных переговоров с РСФСР и выжидавшее результатов наступления на Петроград Северо-западной армии, к декабрю 1919 г. стало проявлять больший, чем раньше, интерес к миру.

В ответ на ноту министров иностранных дел Эстляндии, Латвии и Литвы от 4 октября (с извещением, что они готовы начать предварительные переговоры не позднее 25 октября) Народный комиссариат по иностранным делам РСФСР изъявил со своей стороны готовность начать переговоры 12 октября. Прошел довольно значительный срок, прежде чем Эстония решила продолжать начатую дипломатическую переписку. 25 октября, когда уже обнаружилась тщетность всех попыток Юденича взять Петроград, эстонское правительство в телеграмме на имя НКИД сообщило, что назначенное на 25 октября первое совместное собрание для ведения переговоров о мире состояться не могло, потому что литовское правительство склонно было вести переговоры только об условиях перемирия, а латвийское — «сильно поглощено борьбой против восставших германо-русских военных отрядов» (Западная русско-немецкая добровольческая армия). В отношении же самой Эстонии телеграмма указывала, что эстонское правительство не изменило своего отношения к вопросу о мире и готово вступить в переговоры после 25 октября.

26 октября НКИД, подтвердив свое первоначальное предложение вести переговоры отдельно с Эстонией, одновременно запрашивал о том, как согласуется миролюбивая платформа эстонского правительства с нападением [537] эстонских войск на красноармейские части в Петроградской и Псковской губерниях:

«Эти наступательные действия ваших военных сил происходят в тот момент, когда бывший царский генерал Юденич направляет свои силы на Петроград и они служат для него помощью при его нападении на нас, несмотря на ту смертельную опасность, которую представляет для всех малых национальностей бывшей Российской империи русская контрреволюция...

Ваши представители... торжественно заявили нам, что ваше правительство преследует лишь оборонительные цели. Просим вас поэтому пояснить нам, почему военные действия ваших войск происходят на территории, являющейся несомненно нашей, чтобы мы могли знать, как смотреть на эти операции и на намерения вашего правительства, ввиду того что занимаемое им в настоящий момент положение не может остаться без влияния на будущие отношения между нами и на условия окончательного соглашения между вашим правительством и нашим»{514}, — говорилось дальше в телеграмме».

Ответом на эту телеграмму НКИД было нечленораздельное объяснение эстонских дипломатов, которые 8 ноября писали:

«Недавние военные операции, предпринятые против советских войск, вызваны тем, что в тот момент, когда наша мирная делегация едва только выехала из Пскова{515}, наступление было начато Советской Россией, [538] и, так как перемирие не было заключено, наши военные операции продолжались, хотя между тем инициатива перешла в наши руки» {516}.

В этой же телеграмме от 8 ноября эстонское правительство изъявило согласие начать обсуждение вопроса об обмене пленными 17 ноября в Тарту (Юрьеве).

Абсолютная несостоятельность эстонского разъяснения по поводу участия Эстонии в наступлении Юденича на Петроград была со всей прямолинейностью вскрыта в ответной ноте НКИД от 10 ноября, в которой говорилось:

«Утверждая, что советские войска напали на Эстляндию, ревельское правительство не указывает, какие пункты Эстляндии подверглись нападению, и с достаточным основанием, ибо факт тот, что военные операции все время происходили на территории, несомненно принадлежащей Советской России, и советские войска все время только защищались против производимых на них нападений, между тем как присутствие эстонских полков на подступах к Петрограду доказывает, что ревельское правительство участвовало в этой попытке, которой откровенно признанная цель заключалась в подготовке нападения на Москву после захвата Петрограда, другие же эстонские войска оказывали содействие Юденичу, нападая на Псков» {517}.

Эстонские дипломаты, не сумевшие скрыть двойственной политики своего правительства при наступлении русских белогвардейцев на Петроград и в своей неудавшейся попытке дать факту совместных действий эстонских войск с Юденичем подходящее разъяснение, получили должный ответ.

Советское правительство изъявило согласие послать своих делегатов в Тарту (Юрьев) для переговоров об обмене пленными. Соглашение по этому вопросу с Эстонией, Латвией и Литвой было подписано 19 ноября 1919 г. уполномоченным РСФСР М. М. Литвиновым. [539]

27 ноября эстонское министерство иностранных дел сообщило в радиотелеграмме на имя НКИД, что днем встречи делегатов для переговоров о мире назначено 2 декабря в Тарту (Юрьеве){518}.

29 ноября НКИД сообщил состав делегации РСФСР (члены ВЦИКа: Л. Б. Красин, А. А. Иоффе, М. М. Литвинов и К. Б. Радек) и указал, что советская делегация достигнет пункта для перехода фронта только 3 декабря пополудни.

Наконец 5 декабря в Юрьеве открылась советско-эстонская мирная конференция. На первых же заседаниях определились позиции обеих сторон. Делегация Советской России заявила, что непременным условием прекращения военных действий со стороны Красной армии является разрешение вопроса о судьбе остатков Северо-западной белогвардейской армии. Вопрос этот имел тогда первостепенное значение. Скрывшись на территории Эстонии, контрреволюционные силы снова могли бы в любой момент напасть на Петроград и держать под угрозой весь северо-западный район Советской России. Представители Эстонии, соглашаясь на принятие мер, противодействующих замыслам белых русских генералов, со своей стороны требовали признания независимости Эстонии в определенных границах. Если вопрос о государственной независимости Эстонии, как и других отделившихся от России в результате Октябрьской революции и Гражданской войны национальных областей и районов, не вызывал никаких возражений со стороны представителей советского государства, то вопрос о государственных границах Эстонии требовал немало времени для достижения соглашения.

Исходя из военных соображений, эстонцы требовали проведения границы между Эстонией и РСФСР около Ямбурга и Пскова. Принятие советской делегацией этих требований ставило бы в дальнейшем под угрозу не только Псков и Ямбург, но и Петроград.

Заседания мирной конференции затянулись. [540]

Эта затяжка имела и другую, более глубокую причину. Во время переговоров эстонское правительство не переставало вести двойную игру. В этом отношении весьма интересным документом является нота правительства Эстонии от 16 декабря, посланная в ответ на ноту Верховного совета союзников от 4 декабря. Эстонское правительство, оправдывая свое поведение во время наступления генерала Юденича на Петроград, сообщало, что начатые им переговоры с Советской республикой не имеют целью заключение полного мира, но лишь — прекращение военных действий. Подчиняя разрешение остальных вопросов указаниям великих капиталистических государств, эстонское правительство писало:

«Чтобы иметь возможность ясно установить свое отношение к остатку Северо-западной армии или решить, какое принимать участие в случае ее реорганизации, правительство Эстонии принуждено просить Верховный совет не отказать сообщить ему, согласен ли он признать независимость и автономию Эстонии. Определенное решение этого вопроса со стороны Верховного совета крайне необходимо правительству Эстонии в данный момент, чтобы определить свои отношения с правительством Советской России» {519}.

Отсюда видно, какой политики придерживалось буржуазное эстонское правительство. Спекулируя на вопросах признания своей независимости, буржуазная Эстония кланялась то Советской России, то «великим» державам. Требуя скорейшего ответа от Верховного совета, Эстония сознательно затягивала мирные переговоры с советской делегацией. Однако за это время Эстония лишний раз убедилась в том, что ни буржуазные могущественные государства, ни Колчак, ни Деникин не могут дать ей никаких гарантий сохранения полной государственной независимости. Чаша весов перетянула на советскую сторону. [541]

В конце декабря переговоры закончились обоюдным соглашением. Советско-эстонская граница была проведена по середине пути между Нарвой и Ямбургом, по Чудскому и Псковскому озерам и по линии Изборских высот в районе Пскова. На этих условиях 31 декабря был подписан следующий договор о перемирии между РСФСР и Эстонской демократической республикой:

«Обе договаривающиеся стороны, движимые желанием возможно скорее прекратить кровопролитие и придя к согласию по некоторым вопросам, имеющим особую важность для обеих сторон в интересах заключения прочного между ними мира, т.е. 1) по вопросу о независимости Эстонского государства, 2) по вопросу о взаимных границах, 3) по вопросу об условиях, гарантирующих обе договаривающиеся стороны в военном отношении, — условились о нижеследующем:

1. Прекратить военные действия на всем русско-эстонском фронте на семь суток, начиная с 3 января 1920 года до 10 января 1920 года. По истечении означенного срока обе договаривающиеся стороны оставляют за собой право отказа от приостановки военных действий в любой момент, но с предупреждением за 24 часа; пока такового отказа не последует, приостановка военных действий автоматически продолжается.
2. На время приостановки военных действий российские и эстонские войска остаются на ныне занимаемых ими линиях, причем полоса между расположениями российских и эстонских войск считается нейтральной. Проникновение с той или другой стороны кого бы то ни было в нейтральную полосу, а равно всякие действия в этой полосе с обеих сторон воспрещаются.
3. С момента прекращения военных действий обе договаривающиеся стороны обязуются не производить перевозок войсковых частей в тылу и на фронте своего расположения с целью войсковых перегруппировок.
4. Боевые действия, а также разведка на море и в водах прекращаются.
5. Боевые действия воздушного флота прекращаются; производство воздушной разведки допускается не ближе 5 верст до линии своего расположения.
6. Во избежание несчастных случаев и недоразумений на фронте воспрещается производить учебные [542] стрельбы пехоты ближе, чем в 5 верстах от линии расположения своих войск; воздушные силы и привязные аэростаты должны держаться вне воздушной зоны шириною в 10 верст от линии расположения своих войск.
7. В случае возникновения недоразумений при выполнении настоящего договора для рассмотрения их учреждаются распоряжением соответствующего фронтового командования смешанные комиссии из 3 человек с каждой стороны; одна комиссия для участка от Финского залива до Гдова, а другая — для участка от Гдова до фольварка Кудепи. Местопребывание комиссий определяется по соглашению между соответствующими фронтовыми командованиями...

Настоящий договор составлен в двух экземплярах — один на русском, а другой — на эстонском языке, причем оба текста считаются аутентичными» {520}.

Заключение перемирия ускорило процесс дальнейшего разложения армии русских белогвардейцев,

Продолжавшая борьбу часть Северо-западной армии к концу декабря 1919 г. после долгих переговоров была пущена в Нарву, обезоружена и размещена в громадных бараках — «гробах», где начался для нее «последний и самый жуткий круг страданий». Вместе с солдатами были размещены и беженцы из Псковского, Гдовского и Ямбургского уездов. При большой скученности людей в бараках почти с первых же дней начались тифозные заболевания. К 20 декабря все госпитали в Нарве были переполнены больными. Общее количество тифозных больных превышало 10000 человек. Смерть вырывала заживо обреченных людей десятками и сотнями. Когда был отдан приказ очистить бараки и госпитали от трупов, то их наваливали на повозки в несколько ярусов, сверху покрывали сеном, вывозили за город и сбрасывали [543] на так называемое «трупное поле». Были такие случаи, когда целые грузовики с трупами застревали в снегу и стояли по несколько дней.

Единственным спасением для живых был переход на сторону красных. Эстонскими властями производились регулярные записи всех лиц, желавших перейти в Советскую Россию. Вот что говорят цифры принятых на советскую территорию перебежчиков: за 1 января 1920 г. было принято 430 чел., 18 января — 840, 21 января — 175, 24 января — 600, 25 января — 900, 6 февраля — 200 человек{521}. За весь период, с 3 января и до момента подписания мирного договора с Эстонией в начале февраля 1920 г., на фронте 7-й армии было зарегистрировано 7611 человек белых перебежчиков{522}.

Претерпевать мучения и болезни выпало на долю рядовых солдат армии, в то время как их бывшие «вожди» — генералы сумели заблаговременно удрать из нарвского тифозного мешка и с удобствами расположиться в лучших ревельских гостиницах.

22 января 1920 г. Юденич издал приказ о полной ликвидации Северо-западной армии. Была сформирована специальная ликвидационная комиссия под председательством графа И. К. Палена, которая обязана была в короткий срок привести в исполнение приказ Юденича.

В связи с приказом о ликвидации всех штабов и учреждений Северо-западной армии должны были поспешить со своей работой образованные в Нарве и Ревеле еще по приказу генерала П. В. Глазенапа от 30 ноября 1919 г. комиссии по ревизии всех тыловых учреждений армии. Нарвская комиссия, руководимая генералом Ярославцевым, просуществовала недолго, так как из работ комиссии выяснилось, что центр тяжести в работе нужно перенести на тыловые штабные учреждения. На обязанности же ревельской комиссии лежало производство [544] ревизий учреждений, подведомственных главному начальнику снабжения армии. Эта комиссия также не получила возможности довести до конца обследование, и только следующей за ней ликвидационной комиссии, образованной согласно приказа от 22 января, кое-что, главным образом в отношении снабжения армии, удалось сделать. По собранным этой комиссией материалам было выяснено, что в отношении снабжения Северо-западная армия была поставлена в исключительно тяжелые условия. Белые части были одеты во все свое, обмундирование их поизносилось, сапоги рвались, подошвы были подвязаны веревками, белья, мыла и прочего не было. Были отмечены случаи, когда при распределении обмундирования в одну воинскую часть посылалась партия брюк, в другую — партия френчей, местные же интенданты ждали получения соответствующей пары обмундирования и до тех пор ничего не выдавали своим солдатам. Наряду с этим первые большие партии френчей, шинелей и сапог, полученные в Ревеле, шли исключительно на обмундирование многочисленных тыловых частей в Ревеле и Нарве. Нарва, как ближайший тыловой пункт, была насыщена белыми офицерами и чиновниками в английском обмундировании, а Ревель — толпами «блестящих, щегольски одетых гвардейских офицеров, бывших кавалергардов, гусар и кирасир, заполняющих все гостиницы, рестораны и увеселительные места».

Начальник снабжения Северо-западной армии генерал Г. Д. Янов не проявлял особого интереса к тому, чтобы самому проверить порядок распределения обмундирования, и вполне доверялся словесным заявлениям начальника этапно-хозяйственного отдела о том, что 75% всего обмундирования отправляется обычно на фронт, а 25% распределяется среди тыловых учреждений. Материалы ликвидационной комиссии показали, что по ведомостям этапно-хозяйственного отдела в Нарве было получено: 28 800 шинелей, 39 124 френча, 39 055 брюк, 109 810 пар ботинок, 38 251 пара кальсон, 62 773 пары носков и офицерского обмундирования: 960 пальто, [545] 1464 френча, 708 длинных брюк и 1034 коротких. По предположениям генерала Янова, бойцов в армии в начале октября 1919 г. было около 18 000 чел., однако оказалось, что 50% людей осталось без обмундирования и даже без сапог. Подобная картина состояния армии, вскрытая после ее окончательного развала, заставила комиссию объяснить действия начальника снабжения «неправильным пониманием генералом Яновым своих прав и обязанностей, что вызвало бездействие власти с его стороны».

Снабжение продовольствием также не стояло на желаемой для белого дела высоте. Недостатки продуктов на фронте ощущались в то время, когда они имелись в запасе в тылу. Северо-западное правительство неоднократно обращалось к Юденичу с просьбой воздействовать на интендантское ведомство, но из этого ничего не выходило. Министерству продовольствия Северо-западного правительства интендантство представляло чудовищные данные о количестве необходимых для армии пайков. Когда бойцов армии насчитывалось не более 25 000, пайков выдавалось ежедневно свыше 75 000. Когда же необходимо было выяснить заготовки на ноябрь 1919 г., то на первом заседании группы заинтересованных лиц интендантство предъявило ведомость потребных продуктов для армии в 200 000 человек. На специальный запрос С. Г. Лианозова по этому поводу у Юденича, а последнего у генерала Янова, начальник снабжения донес, что «число ртов в армии, по последним сведениям, — около 100 000 человек, что армия за последние две недели увеличилась на 25%, кроме того — объявлена мобилизация в захваченных областях»{523}.

Все эти сведения военного интендантства, как и самого начальника снабжения армии, были чрезвычайно дутыми и не соответствовали действительности. Некоторое пополнение Северо-западной армии во время ее успешного наступления на Петроград не увеличило, однако, [546] боевой состав армии даже до 25 000 человек, но тыловые части этой армии вообще были велики.

Впоследствии, в марте 1920 г., на Ревельском съезде русских общественных деятелей, представителей остатков бывшей Северо-западной армии и части русских эмигрантов, была избрана еще одна так называемая ре-визионно-контрольная комиссия, которая должна была проверить работу ликвидационной комиссии. Однако никакого практического значения эта комиссия не имела, доделать работу ликвидационной комиссии и найти «действительных» виновников поражения Северо-западной армии она не могла.

Один из членов ревизионно-контрольной комиссии Г. И. Гроссен писал:

«Вакханалия злоупотреблений, хищничества и третирования отчетности царила всюду, начиная с высших центральных управлений и штабов и кончая ротными штабами и мастерскими. Спекуляция расцвела пышным цветом. Игра шла на страданиях несчастной армии, и в ней принимали участие все темные элементы, независимо от чинов и званий» {524}.

Своим приказом от 22 января 1920 г. Юденич подтвердил только то, что уже было в действительности при отступлении его армий от Петрограда. Понадобилось слишком много времени для того, чтобы белый главнокомандующий понял, что попытка взять Петроград провалилась окончательно и для него безвозвратно. После этого исторического приказа начались неприятности и для его автора.

Генерал Юденич, вынужденный отказаться от мысли переправить свою армию на Южный фронт{525}, решил уехать из Ревеля и обратился с соответствующим ходатайством к эстонскому правительству. Но эстонское правительство [547] отказало в выдаче разрешения на его выезд, заставляя этим самым Юденича быть свидетелем дальнейшей судьбы белой армии. Намерение Юденича вскоре стало достоянием гласности и привлекло к себе большое внимание со стороны некоторых групп русской белогвардейщины. Особенно их привлекал вопрос о денежных суммах, которыми бесконтрольно распоряжался Юденич. Денежная касса находилась все время в руках Юденича, и к ней не имел доступа ни один из министров Северо-западного правительства, не исключая и государственного контролера. Такое единоличное распоряжение финансами со стороны главнокомандующего армией формально было обосновано соответствующей позицией в этом вопросе адмирала Колчака, который, посылая деньги, считал необходимым специально оговаривать, что эти денежные переводы отправляются исключительно в адрес Юденича.

Такое положение дела, естественно, предрасполагало многих офицеров и белых министров к недоверию к Юденичу и рождало подозрение его во всяких финансовых комбинациях, совершенно не оправдываемых интересами дела. На заседании Северо-западного правительства от 4 декабря 1919 г. Юденич сделал сообщение, из которого следовало, что ко дню ликвидации правительства было израсходовано Юденичем около 400 000 фунтов стерлингов и 250 000 фунтов оставалось на ликвидацию армии; об остальных же 200 000 фунтов стерлингов у правительства сложилось мнение, что они пошли «неизвестно куда».

Общая сумма ассигнований на все нужды Северо-западной армии составляла ежемесячно от 30 до 35 миллионов рублей. Из этой суммы 28 миллионов с лишним шло на жалованье; нормы «заработной платы» в белой армии были таковы: рядовой — 150 р.; ефрейтор — 175; младший унтер-офицер — 200: старший унтер-офицер — 250; фельдфебель — 300; прапорщик — 500: офицер — 600; командующий корпусом — 1900. Суточные офицеру выплачивались в размере 16 р., солдату — 6 р. Кроме [548] этого, офицерам и чиновникам выдавались пособия: 200 р. на жену и по 100 р. на каждого ребенка до 16 лет.

За время существования армии до конца ноября 1919 г. в обращение было выпущено 125 миллионов «своих» кредитных рублей, которые изготовлялись в Стокгольме под обеспечение части присланной Юденичу Колчаком суммы. На кредитках достоинством в 500 и 1000 р., между прочим, были изображены две какие-то фигуры, одни их считали древнегреческими богами Гермесом и Герой, другие находили сходство в этих фигурах с последним русским императором Николаем и Александрой Романовыми. Государственный контролер Северо-западного правительства В. Л. Горн по этому поводу пишет:

«Пятиться было некуда, армия испытывала вопиющую финансовую нужду, и потому правительство не стало особенно ломать голову над этими портретами. «Цари», а может «боги», скоро расплылись по разным полкам и канцеляриям» {526}.

После краха всей авантюры русской контрреволюции под Петроградом главная масса заготовленных в Стокгольме кредиток, на общую сумму около одного миллиарда рублей, прямо из главного казначейства была отправлена для переварки на ревельскую писчебумажную фабрику Иогансена{527}.

Подозрение в растрате Юденичем денег, предназначенных для белого дела, еще больше усилилось тогда, когда стало известно желание его покинуть территорию Эстонии. Это и побудило группу лиц, возглавляемых С. Н. Булак-Балаховичем{528}, при неофициальном одобрении со стороны [549] эстонских властей, принять срочные практические меры к тому, чтобы заставить Юденича отдать имевшиеся у него денежные суммы. Сочувствие этому начинанию со стороны эстонцев вызывалось, по всей видимости, желанием доставить неприятность бывшему главнокомандующему русской белой армией, который шел с лозунгами «единой великой России».

В ночь на 28 января 1920 г. в ревельскую гостиницу «Коммерс», в которой проживал генерал Юденич, явилась группа лиц с Булак-Балаховичем во главе с целью арестовать Юденича. Вышедший навстречу генерал П. В. Глазенап заявил, что он и находившиеся в гостинице офицеры будут отстреливаться и не допустят ареста Юденича. После этого заявления Булак-Балахович удалился, но около 3 часов ночи снова пришло несколько человек с бывшим прокурором Северо-западной армии, которые, войдя беспрепятственно в номер Юденича, предложили ему одеться и следовать за ними. Юденич был препровожден на вокзал, помещен в вагон и в составе товарного поезда отправлен в направлении на станцию Тапс. Эстонское радио от 29 января, передавая об этом случае, сообщало, что поводом к аресту Юденича послужило желание его бежать за границу с остатками денежных сумм, предназначенных для армии, что он уже успел перевести большие суммы в Англию и что остальных русских генералов ожидает такая же участь. Между прочим, при аресте Юденича присутствовали 3 эстонских полицейских чина. Через короткий срок, когда большой интерес к аресту Юденича проявили англичане и затребовали от Эстонии немедленного его освобождения, представители эстонского правительства поспешили опубликовать в своей прессе, что Эстония ни в какой степени не повинна в происшедшем и что виновные понесут соответствующее наказание. Однако на деле никто к ответственности привлечен не был, а относительно главного и явного виновника ареста Юденича — Булак-Балаховича было сообщено, что он «скрылся», хотя последний и не думал оставлять территорию Эстонии. Поезд, [550] в котором везли Юденича, был остановлен на станции Тапс и отправлен обратно в Ревель{529}. Юденич, проживший несколько дней в помещении английской военной миссии в Ревеле, сдал имевшиеся у него наличные деньги и ордера и уехал за границу.

Весь январь 1920 г. прошел в переговорах о заключении мира между Эстонией и Советской Россией. Эстонское буржуазное правительство, вынужденное ходом событий вступить первым из других буржуазных государств в мирные переговоры с РСФСР, предъявляло чрезвычайно большие требования экономического характера. Путем этих требований эстонцы имели в виду затянуть мирные переговоры и выждать изъявления согласия на этот шаг своих капиталистических хозяев. Но поведение последних, в лице Англии в особенности, в значительной степени способствовало успехам советской дипломатии.

Поражение русской контрреволюции на всех фронтах Советской России заставило английское правительство, поддерживавшее в течение долгого времени эти русские контрреволюционные очаги, пересмотреть свое отношение к РСФСР. Уже 8 ноября на приеме у лорда-мэра и 13 ноября в палате общин глава английского правительства Д. Ллойд-Джордж высказал мысль, что поддержка антибольшевистских армий требует больших расходов от английской казны, положение которой и без того затруднительно, и что Англии пора вступить в торговые сношения с большевиками. Другое течение в английском правительстве возглавлялось по-прежнему военной партией с У. Черчиллем во главе. Однако позиция Ллойд-Джорджа встретила сочувствие со стороны части финансистов, заинтересованных в скорейшем установлении торговых связей с Россией и со стороны рабочей партии.

В связи с этим в лагере восточной контрреволюции в очередных военно-политических обзорах писалось: [551]

«Военные успехи большевиков в ноябре снова обостряют вопрос об отношении великих держав к большевизму. Большевизм в России грозит приобрести значение крупной военно-политической силы, которая нарушает мир и затрудняет проведение в жизнь постановления мирной конференции. Смута, вносимая этой силой в социальную и политическую жизнь всего мира, угрожает новыми осложнениями и нарушением того равновесия, которое пытается установить мирная конференция» {530}.

Выступления Ллойд-Джорджа породили большую тревогу в лагере империалистов. 8 ноября, после первого выступления Ллойд-Джорджа, французское правительство в лице своего представителя сообщило «военному представителю верховного правителя при союзных правительствах и командовании» генералу Д. Г. Щербачеву о том, что оно категорически осуждает высказанное Ллойд-Джорджем «предположение». Одновременно с этим парламентские деятели поручили президенту Французской республики Р. Пуанкаре, уезжавшему вечером 8 ноября в Лондон, решительно противиться каким бы то ни было попыткам сближения или компромисса с большевиками. Аналогичные инструкции были даны в свою очередь и со стороны Ж. Клемансо сопровождавшему Р. Пуанкаре Пишону.

В результате этих поездок в Лондоне состоялось совещание заинтересованных держав, на котором было [552] вынесено решение, что ни одно союзное правительство не приступит к переговорам с Советской Россией до тех пор, пока не будут достигнуты три основных условия: 1) уничтожение Советов, 2) роспуск Красной армии, 3) созыв совещания земских организаций и созыв Учредительного собрания{531}.

На основании сведений о результатах этого совещания генерал-квартирмейстер при верховном главнокомандующем генерал-майор М. И. Занкевич считал весьма вероятным, что «под влиянием военных успехов большевиков великие державы выработают в ближайшем [553] будущем общий план борьбы с этим мировым злом»{532}.

Однако лондонское совещание было выражением политики французского империализма в отношении России и проходило только при формальном участии представителей английского правительства.

Позиция Ллойд-Джорджа принимала практическое направление в том отношении, что уже с 25 ноября 1919 г. в Копенгагене начались переговоры между британским делегатом О'Греди и М. М. Литвиновым по вопросу об обмене пленными. 11 января 1920 г. эти переговоры закончились тем, что британское правительство разрешило отправить в Советскую Россию пароходы с закупленными М. М. Литвиновым медикаментами, продовольствием и огородными семенами{533}.

Одновременно Советскому правительству удалось подписать аналогичное соглашение 18 декабря 1919 г. с Данией (и только 20 апреля 1920 г. с Францией). Вслед за Ллойд-Джорджем последовала и Италия. 16 декабря 1919 г. итальянский парламент вынес постановление с требованием к итальянскому правительству добиться от Союзного совета снятия блокады, прекращения военной интервенции и восстановления сношений со всеми существующими в России правительствами, не исключая и Советского.

8 января 1920 г. Д. Ллойд-Джордж, Ж. Клемансо и Ф. Нитти съехались в Париж на заседание так называемой 2-й Парижской конференции. На этой конференции [554] в связи с получением ряда новостей из России, главным образом о победах Красной армии, был поставлен всерьез вопрос об изменении политики европейских государств по отношению к РСФСР. Клемансо продолжал защищать свою политику «барьера из колючей проволоки вокруг России». Эта политика получила свое выражение 16 января 1920 г. в признании де-факто независимости Азербайджана, Грузии и Армении. В Англии же по-прежнему продолжалась борьба между Ллойд-Джорджем и Черчиллем, в результате которой победу одержал первый. Под влиянием Ллойд-Джорджа Верховным советом 17 января 1920 г. уже было принято сделанное год назад предложение русского кооператора А. М. Беркенгейма — войти в торговые сношения не прямо с Советской властью, а с населением России через кооперацию. Это решение Верховного совета было прикрыто, как пишет П. Н. Милюков, мантией филантропии{534}.

По поводу решения Верховного совета агентство Стефани в тот же день, 17 января 1920 г., по радио сообщало из Лондона в Рим:

«Верховный союзный совет с целью восстановления внутреннего положения России разрешил товарообмен между русским населением и союзными и нейтральными странами на основе взаимности и постановил облегчить ввоз в Россию одежды, медикаментов, сельскохозяйственных машин и прочих продуктов, в которых Россия нуждается, в обмен на хлебные злаки и лен, которыми Россия обладает в избытке. Это постановление ни в коем случае не означает изменения политики союзников по отношению к Советской России» {535}.

Одновременно английская газета «Дэйли Хроникль» писала:

«Неудачи белых в России освобождают нас от священной обязанности поддерживать их. Самое лучшее теперь — заключить с Россией мир, утвердить самостоятельность [555] окраинных государств, от чего зависит строительство новой Европы» {536}.

С таким решительным изменением курса внешней политики Англии не переставала бороться английская военная партия. На второй же день после принятия решения Верховным советом о снятии блокады «неожиданно» приехал в Париж в сопровождении военных и морских экспертов У. Черчилль. Цель его приезда иллюстрировалась официальной публикацией военного министерства в виде особой карты, показывавшей приближение Красной армии к границам Персии, Индии и Китая. Эта наглядная агитация имела в виду повлиять на умы и чувства руководителей внешней политики Англии и Франции. На почве черчиллевской агитации передавались различные слухи о том, что Англия посылает на Кавказ 200 000 своих войск и о том, что английский флот уже вышел из Мальты в Черное море{537}.

Но несмотря на сопротивление своей военной партии и разногласия с Францией, новый официальный курс внешней политики Верховного совета был все же результатом победы возглавляемых Ллойд-Джорджем капиталистических группировок Англии и других европейских государств. Победа последних знаменовала собой применение западноевропейской буржуазии к новым условиям борьбы с Советской Россией и являлась прямым следствием героических побед Красной армии на всех внутренних фронтах Советской республики.

Характерно, что до наступления окончательного перелома на фронтах Советской России Верховный совет союзных и объединенных держав в первой половине октября 1919 года послал ноту на имя правительств нейтральных государств и Германии о необходимости участия их в усилении блокады Советской России. В ноте говорилось, что «явно выраженная вражда большевиков по отношению ко всем правительствам и распространяемая ими за границей [556] интернационалистская программа революции представляют собою опасность для национального существования решительно всех держав». На основании этого союзные и объединенные правительства просили шведское, норвежское, датское, голландское, финляндское, испанское, швейцарское, мексиканское, чилийское, аргентинское, колумбийское и венесуэльское правительства принять участие в блокаде РСФСР. Такая же нота была послана и Германии, но последняя, однако, отказалась принять участие в блокаде, мотивируя это тем, что принудительные меры союзников лишь помогут реакции и тем самым создадут благоприятную почву для роста большевизма{538}.

Гибель русской отечественной контрреволюции принесла за собой поражение интервенционистской политики западноевропейских государств, поддерживавших белое движение в России.

Широкая информация о снятии блокады с Советской России не могла не повлиять на установление дальнейших (после перемирия) взаимоотношений РСФСР с Эстонией. После длительных переговоров между РСФСР и Эстонией 2 февраля 1920 года был подписан, наконец, в г. Юрьеве мирный договор, основные пункты которого заключались в следующем:

«Статья 1-я.

Со дня вступления в силу настоящего мирного договора состояние войны между договаривающимися сторонами прекращается.

Статья 2-я.

Исходя из провозглашенного Российской Социалистической Федеративной Советской Республикой права всех народов на свободное самоопределение вплоть до полного отделения от государства, в состав которого они входят, Россия признает безоговорочно независимость и самостоятельность эстонского государства и отказывается [557] добровольно и на вечные времена от всяких суверенных прав, кои принадлежали России.

Статья 7-я.

Обе договаривающиеся стороны обязуются:

1. Воспретить пребывание на своей территории каких-либо войск, кроме войск правительственных или войск дружественных государств, с которыми одной из договаривающихся сторон заключена конвенция, но которые не находятся в фактическом состоянии войны с другой из договаривающихся сторон, а равно запретить в пределах своей территории вербовку и мобилизацию личного состава в ряды армии таковых государств, а также организаций и групп, ставящих своей целью вооруженную борьбу с другой договаривающейся стороной.

...4) а) Воспретить государствам, находящимся в фактическом состоянии войны с другой стороной, и организациям и группам, ставящим своей целью вооруженную борьбу с другой договаривающейся стороной, перевозку через свои порты и по своей территории всего того, что может быть использовано для нападения на другую договаривающуюся сторону.

б) За исключением случаев, предусмотренных международным правом, воспретить пропуск и плавание в своих территориальных водах каких-либо военных судов, канонерок, миноносцев и т.д., принадлежащих или организациям и группам, ставящим своей целью вооруженную борьбу с другой договаривающейся стороной, или же государствам, находящимся с другой договаривающейся стороной в состоянии войны и имеющих своей целью нападение на другую договаривающуюся сторону» {539}.

Кроме этого, согласно договору, Советское правительство получило торговый транзит через Эстонию в Россию и из России. Таким образом, была пробита первая брешь, не только экономическая, но и политическая, что знаменовало фактический выход Советской России из кольца блокады. [558]

Со своей стороны Советское правительство, стремившееся к миру и желавшее сохранить сотни тысяч человеческих жизней, согласилось уплатить Эстонии 15 миллионов рублей золотом и предоставить концессии на 1 миллион десятин леса {540}. Хотя это было немного дорогой ценой мира, но Советское правительство, учитывая, что Эстония первая вступила на путь мирных взаимоотношений с Советской республикой, сочло нужным пойти на эти сравнительно значительные, но вполне оправдываемые обстоятельствами уступки.

Заключение мира с Эстонией было встречено всеми трудящимися Советской России и всего мира как величайшая победа красного оружия и советской дипломатии.

В. И. Ленин по поводу заключения мира с Эстонией в своей речи на первой сессии ВЦИК 7-го созыва 2 февраля 1920 г. говорил:

«Мир с Эстонией вчера подписан. Это значит, что мы оказались сильнее всего мира хищников и в непосредственной борьбе с контрреволюцией, поддержанной империалистами всего мира, и на пути к миру, против которого выступал опять-таки весь капиталистический мир. Это чудо могло случиться только потому, что фактически, на деле, большинство населения всего мира оказалось на нашей стороне. Мы победили Деникина, Колчака и Юденича не потому, что у нас было лучшее оружие, а потому, что у враждебных нам сил не оказалось рук, которые готовы были бы направить это совершенное оружие капиталистического мира против нас» {541}.

На конференции железнодорожников московского узла, происходившей 5 февраля 1920 г., В. И. Ленин дал следующую общую оценку мирному договору с Эстонией: [559]

«Мир с Эстляндией — это окно, пробитое русскими рабочими в Западную Европу, это неслыханная победа над всемирным империализмом, знаменующая собою перелом в русской пролетарской революции в сторону сосредоточения всех сил на внутреннем строительстве страны» {542}.

В Эстонии различные партии неодинаково оценивали окончательное оформление взаимоотношений с Советской Россией. Из отзывов эстонской прессы различных направлений наибольший интерес представляет мнение прогрессивной и социал-демократической партий.

В органе прогрессивной партии Эстонии — «Пяйва-лехт» — в передовой статье, озаглавленной «Холодный мир», писалось:

«Мы имеем дело не с обыкновенным противником, не было у нас и обыкновенной войны, мы не следовали общепринятым обычаям ведения войны — поэтому нет основания полагать, что нам придется иметь дело с тем, что обычно понимается под словом «мир». Врагу не удалось сломить нас оружием, он будет пытаться сделать это «мирным путем».

Орган социал-демократической партии «Социал-демократ» в своей статье «Да здравствует мир» считал необходимым особенно подчеркнуть то обстоятельство, что единственной высшей властью в Советской России является Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет, желание которого есть желание всего русского народа и государства, и если советское правительство признать неправомочным в отношении его действий от имени русского народа, то и «у бывшего самодержавия было еще меньше права». Дальше газета писала, что Юрьевский мирный договор создаст прочные отношения между Россией и Эстонией, что освободившиеся от войны силы приступят к государственной работе, что мир как для Эстонии, так и для России будет «счастием и [560] благословением». В конце статьи газета выражала надежду, что скоро и другие народы пойдут по стопам Эстонии{543}.

5 февраля на 1-й сессии ВЦИКа по докладу народного комиссара по иностранным делам Г. В. Чичерина мирный договор с Эстонией был утвержден, а 13 февраля последовало утверждение договора и со стороны Учредительного собрания Эстонской народной республики.

Заключение мира нанесло последний удар по остаткам бывшей Северо-западной армии, расположенной в нарвских бараках.

К концу февраля 1920 г. состоялось полное расформирование армии и она была обращена в беженскую массу, насчитывавшую в своих рядах около 13 000 больных и выздоравливающих. 2 марта 1920 г. Эстонское Учредительное собрание приняло закон о 2-месячных обязательных лесных работах для всех мужчин от 18 до 50 лет, не занимающихся никаким постоянным трудом. Общее количество мобилизуемых на лесные работы определялось в 15 000 человек. Так как на территории Эстонии беженцев и солдат бывш. Северо-западной армии насчитывалось около 15 000 человек и все они не имели постоянной работы, то закон от 2 марта касался непосредственно их. Вся масса русских белогвардейцев была отдана в руки предприимчивых эстонских и русских подрядчиков. Отсутствие законов, определявших нормы заработной платы, условия труда и его охрану, давали полную возможность эксплуатировать эту массовую рабочую силу. Бывшие командиры Сев.-зап. армии, как полковник Стрекопытов{544}, генерал Ветренко и др., не замедлили переменить военную работу на роль хищных подрядчиков, эксплуататоров. Они быстро приступили [561] к организации своих «трудовых артелей», где условия работы и оплаты труда ничем не отличались от таких же условий целого ряда других артелей. Часть среднего офицерства взяла на себя обязанность надсмотрщиков — погонщиков белых рабов.

Все мобилизованные на лесные работы разбивались на партии и прикреплялись к определенным лицам — подрядчикам, причем никаких удостоверений личности мобилизованные не получали, вследствие чего лишились права свободного передвижения из одного района в другой и даже перехода из одной артели в другую. Были случаи, когда такие перебежчики возвращались обратно к своему подрядчику принудительным порядком, а те из местных эстонских жителей, которые решались приютить их у себя или нанять для работы, подвергались штрафу. Так как никаких письменных договоров между рабочими и подрядчиками не существовало, то рабочие были поставлены в такие условия, что жаловаться было некому. Заработная плата устанавливалась в зависимости от количества выполненной работы. При условии, что большинство из мобилизованных было физически слабым после перенесенных болезней, норма суточной выработки редко достигалась, а отсюда и заработок сводился к нулю. Что касается артелей из чиновников и офицеров, не приспособленных к физической работе, то их положение было гораздо хуже. Так, например, одна такая артель в 69 человек в течение 3 недель заготовила всего 57 кубов дров, что давало каждому из рабочих артелей по 10 эстонских марок в день, а питание одного человека тогда доходило до 50 марок на день. Мобилизованные жили впроголодь, одежда их быстро изнашивалась. Размещение рабочих и санитарные условия были отвратительными, В бараках была ужасная грязь, масса насекомых-паразитов, холод, сырость. Баня была редкостью, стирка белья и мыло — мечтою.

15 апреля 1920 г. распоряжением графа И. К. Палена была закрыта навсегда работавшая под его председательством ликвидационная комиссия. [562]

Удовлетворив по силе возможности все иски, которые были предъявлены Северо-западной армии как со стороны бывших служащих, так и посторонних лиц, имевших отношение к поставкам продовольствия и проч., комиссия Палена прекратила свое существование.

Вся подлинная отчетность штабов и учреждений бывшей Северо-западной армии генерала Юденича была сдана представителям военной миссии в Прибалтике той «великой» империалистической державы, при помощи которой генерал Юденич пытался взять Петроград, — Англии{545}.

Ллойд-Джордж, Черчилль и другие лидеры английской буржуазии получили возможность писать свои воспоминания, а может быть, и... «право» предъявить Советской республике точно обоснованные счета для уплаты Англии всех ее расходов, вызванных с ее стороны желанием подавить очаг мировой пролетарской революции — Российскую Социалистическую Федеративную Советскую Республику.

Бывшая Северо-западная армия из некогда стройных колонн, ласкавших взоры всей контрреволюционной своры, окружавшей Республику Труда со всех сторон, к апрелю 1920 года превратилась в полуголодных, раздетых, одичалых людей.

Наиболее «работоспособными» в деле ведения дальнейшей борьбы с Советской Россией оказались только офицеры из бывшей Северо-западной армии. П. В. Глазенап, Б. С. Пермыкин, С. Н. Булак-Балахович, Стре-копытов и другие в скором времени переправились на территорию, занятую польскими войсками, и принимали там активнейшее участие совместно с Б. В. Савинковым в борьбе против РСФСР{546}. [563]

В Эстонии же осело около 1/3 бывшей Северо-западной армии, остальное русское эмигрантское население состояло из средней обывательской массы, среднего чиновничества, офицерства, мещанства, мелкого купечества. Все эти лица не имели особых связей в Европе, не располагали денежными суммами и не владели иностранными языками.

Русский эмигрантский комитет в Эстонии, получавший средства из различных источников (Российско-британское общество в Лондоне, Американский красный крест, датский, шведский и французский сенаты, Американская администрация помощи, Главный комитет помощи беженцам в Лондоне, Земский союз, несколько частных лиц), пытался облегчить жизнь эмигрантов в Эстонии. Помощь комитета в течение всего 1920 г. выразилась в том, что при общем бюджете комитета около 4 миллионов эстонских марок денежных пособий нуждающимся было выдано на сумму 389 885 эстонских марок. На содержание же самого комитета и его отделений за 1920 год было израсходовано 1 262 000 эстонских марок. Другой вид помощи заключался в попытках комитета улучшить правовое положение эмигрантов и предоставить им работу. Об этой стороне деятельности комитета в 1920 г. свидетельствуют следующие данные: из всего количества 1203 человек, нуждавшихся в работе, только 438 человек получили ее; из 2538 поддержанных комитетом ходатайств на право жительства русских эмигрантов в Эстонии — эстонскими властями было удовлетворено только 150 заявлений.

Деятельность комитета не могла улучшить положение эмигрантов. Эти комитеты существовали только для того, чтобы создать «декорум общественной благотворительности и правовой защиты, а также для того, чтобы дать возможность безбедно существовать немногочисленным лицам, близко к ним стоящим и руководящим их деятельностью»{547}. [564]

Со стороны эстонских властей принимались все меры к тому, чтобы поскорее обезличить русских эмигрантов. Так, например, русские адвокаты были лишены права практики в Эстонии, русские врачи принуждались вновь сдавать государственные экзамены при местных эстонских университетах для получения права на врачебную практику, в Ревеле было запрещено включать в программы концертов и кабаре более 50% номеров, исполняемых русскими артистами-эмигрантами{548}.

Вскоре эстонские власти приступили к систематической выкачке денег от русской белой эмиграции, причем эта работа велась и в принудительном, и в добровольном порядке.

Первый способ заключался в том, что русские эмигранты обязаны были покупать себе паспорта на жительство на 6-месячный срок за уплату каждый раз 520 эстонских марок, в то время как эстонцы получали постоянные паспорта, и притом бесплатно. Неуплата в срок этой суммы влекла за собой или штраф до 3000 марок с принудительным его взысканием, или высылку из Эстонии. Впоследствии эстонское министерство внутренних дел обязало платить не только главу семейства, но и всех членов семьи.

Второй способ выкачки денег, прикрытый добровольным волеизъявлением самих русских эмигрантов, состоял в том, что, учитывая желание многих беженцев перейти в эстонское подданство, эстонское правительство объявило, что в таких случаях каждое ходатайствующее лицо обязано одновременно с подачей заявления вносить 2000 эстонских марок, которые не подлежали возврату даже в случае отклонения ходатайства.

По этому поводу одно из лиц, осведомленных в то время с бытом русской эмиграции в Эстонии, писало:

«В эту явно нагло расставленную мышеловку налезло множество русских мышей. В подданство эстонской [565] республики попало, правда, всего десятка два, но по 2000 марок внесли все...

Был даже случай, когда с эмигранта, уловчившегося подать прошение, внеся «в рассрочку» всего 1000 марок, требовали через полицию вторую тысячу, хотя в ходатайстве ему уже было отказано» {549}.

Таков был естественный и исторически неизбежный конец всей российской отечественной контрреволюции, и в том числе северо-западной. [566]