Chapter II
A description of Tortuga
The fruits and plants there
How the French first settled there, at two several times, and forced out the Spaniards
The author twice sold in the said island.
THE island of Tortuga is situate on the north side of Hispaniola, in 20 deg. 30 min. latitude; its just extent is threescore leagues about. The Spaniards, who gave name to this island, called it so from the shape of the land, in some manner resembling a great sea-tortoise, called by them Tortuga-de-mar. The country is very mountainous, and full of rocks, and yet thick of lofty trees, that grow upon the hardest of those rocks, without partaking of a softer soil. Hence it comes that their roots, for the greatest part, are seen naked, entangled among the rocks like the branching of ivy against our walls. That part of this island which stretches to the north is totally uninhabited: the reason is, first, because it is incommodious, and unhealthy: and, secondly, for the ruggedness of the coast, that gives no access to the shore, unless among rocks almost inaccessible: for this cause it is peopled only on the south part, which hath only one port indifferently good: yet this harbour has two entries, or channels, which afford passage to ships of seventy guns; the port itself being without danger, and capable of receiving a great number of vessels. The inhabited parts, of which the first is called the Low-Lands, or Low-Country: this is the chief among the rest, because it contains the port aforesaid. The town is called Cayona, and here live the chiefest and richest planters of the island. The second part is called the Middle Plantation: its soil is yet almost new, being only known to be good for tobacco. The third is named Ringot, and is situate towards the west part of the island. The fourth and last is called the Mountain, in which place were made the first plantations upon this island.
As to the wood that grows here, we have already said that the trees are exceeding tall, and pleasing to the sight; whence no man will doubt, but they may be applied to several uses. Such is the yellow saunder, which by the inhabitants is called bois de chandel, or, in English, candle-wood, because it burns like a candle, and serves them with light while they fish by night. Here grows, also, lingnum sanctum, or guaiacum: its virtues are very well known, more especially to those who observe not the Seventh Commandment, and are given to impure copulations!—physicians drawing hence, in several compositions, the greatest antidote for venereal diseases; as also for cold and viscous humours. The trees, likewise, which afford gummi elemi, grow here in great abundance; as doth radix Chinæ, or China root: yet this is not so good as that of other parts of the western world. It is very white and soft, and serves for pleasant food to the wild boars, when they can find nothing else. This island, also, is not deficient in aloes, nor an infinite number of the other medicinal herbs, which may please the curiosity of such as are given to their contemplation: moreover, for building of ships, or any other sort of architecture, here are found several sorts of timber. The fruits, likewise, which grow here abundantly, are nothing inferior, in quantity or quality, to what other islands produce. I shall name only some of the most ordinary and common: such are magnoit, potatoes, Abajou apples, yannas, bacones, paquays, carosoles, mamayns, annananes, and divers other sorts, which I omit to specify. Here grow likewise, in great numbers, those trees called palmitoes, or palmites, whence is drawn a certain juice which serves the inhabitants instead of wine, and whose leaves cover their houses instead of tiles.
In this island aboundeth, also, the wild boar. The governor hath prohibited the hunting of them with dogs, fearing lest, the island being but small, the whole race of them, in a short time, should be destroyed. The reason why he thought convenient to preserve these wild beasts was, that, in case of any invasion, the inhabitants might sustain themselves with their food, especially were they once constrained to retire to the woods and mountains. Yet this sort of game is almost impeded by itself, by reason of the many rocks and precipices, which, for the greatest part, are covered with little shrubs, very green and thick; whence the huntsmen have oftentimes fallen, and left us the sad remembrance of many a memorable disaster.
At a certain time of the year there resort to Tortuga large flocks of wild pigeons, and then the inhabitants feed on them very plentifully, having more than they can consume, and leaving totally to their repose all other sorts of fowl, both wild and tame; that so, in the absence of the pigeons, these may supply their place. But as nothing in the universe, though never so pleasant, can be found, but what hath something of bitterness with it; the very symbol of this truth we see in the aforesaid pigeons: for these, the season being past, can scarce be touched with the tongue, they become so extremely lean, and bitter even to admiration. The reason of this bitterness is attributed to a certain seed which they eat about that time, even as bitter as gall. About the sea-shores, everywhere, are found great multitudes of crabs, both of land and sea, and both sorts very big. These are good to feed servants and slaves, whose palates they please, but are very hurtful to the sight: besides, being eaten too often, they cause great giddiness in the head, with much weakness of the brain; so that, very frequently, they are deprived of sight for a quarter of an hour.
The French having settled in the isle of St. Christopher, planted there a sort of trees, of which, at present, there possibly may be greater quantities; with the timber whereof they made long-boats, and hoys, which they sent thence westward, well manned and victualled, to discover other islands. These setting sail from St. Christopher, came within sight of Hispaniola, where they arrived with abundance of joy. Having landed, they marched into the country, where they found large quantities of cattle; such as cows, bulls, horses, and wild boars: but finding no great profit in these animals, unless they could enclose them, and knowing, likewise, the island to be pretty well peopled by the Spaniards, they thought it convenient to enter upon and seize the island of Tortuga. This they performed without any difficulty, there being upon the island no more than ten or twelve Spaniards to guard it. These few men let the French come in peaceably, and possess the island for six months, without any trouble; meanwhile they passed and repassed, with their canoes, to Hispaniola, from whence they transported many people, and at last began to plant the whole island of Tortuga. The few Spaniards remaining there, perceiving the French to increase their number daily, began, at last, to repine at their prosperity, and grudge them the possession: hence they gave notice to others of their nation, their neighbours, who sent several boats, well armed and manned, to dispossess the French. This expedition succeeded according to their desires; for the new possessors, seeing the great number of Spaniards, fled with all they had to the woods, and hence, by night, they wafted over with canoes to the island of Hispaniola: this they the more easily performed, having no women or children with them, nor any great substance to carry away. Here they also retired into the woods, both to seek for food, and from thence, with secrecy, to give intelligence to others of their own faction; judging for certain, that within a little while they should be in a capacity to hinder the Spaniards from fortifying in Tortuga.
Meanwhile, the Spaniards of the great island ceased not to seek after their new guests, the French, with intent to root them out of the woods if possible, or cause them to perish with hunger; but this design soon failed, having found that the French were masters both of good guns, powder, and bullets. Here therefore the fugitives waited for a certain opportunity, wherein they knew the Spaniards were to come from Tortuga with arms, and a great number of men, to join with those of the greater island for their destruction. When this occasion offered, they in the meanwhile deserting the woods where they were, returned to Tortuga, and dispossessed the small number of Spaniards that remained at home. Having so done, they fortified themselves the best they could, thereby to prevent the return of the Spaniards in case they should attempt it. Moreover, they sent immediately to the governor of St. Christopher's, craving his aid and relief, and demanding of him a governor, the better to be united among themselves, and strengthened on all occasions. The governor of St. Christopher's received their petition with much satisfaction, and, without delay, sent Monsieur le Passeur to them in quality of a governor, together with a ship full of men, and all necessaries for their establishment and defence. No sooner had they received this recruit, but the governor commanded a fortress to be built upon the top of a high rock, from whence he could hinder the entrance of any ships or other vessels to the port. To this fort no other access could be had, than by almost climbing through a very narrow passage that was capable only of receiving two persons at once, and those not without difficulty. In the middle of this rock was a great cavity, which now serves for a storehouse: besides, here was great convenience for raising a battery. The fort being finished, the governor commanded two guns to be mounted, which could not be done without great toil and labour; as also a house to be built within the fort, and afterwards the narrow way, that led to the said fort, to be broken and demolished, leaving no other ascent thereto than by a ladder. Within the fort gushes out a plentiful fountain of pure fresh water, sufficient to refresh a garrison of a thousand men. Being possessed of these conveniences, and the security these things might promise, the French began to people the island, and each of them to seek their living; some by hunting, others by planting tobacco, and others by cruizing and robbing upon the coasts of the Spanish islands, which trade is continued by them to this day.
The Spaniards, notwithstanding, could not behold, but with jealous eyes, the daily increase of the French in Tortuga, fearing lest, in time, they might by them be dispossessed also of Hispaniola. Thus taking an opportunity (when many of the French were abroad at sea, and others employed in hunting), with eight hundred men, in several canoes, they landed again in Tortuga, almost without being perceived by the French; but finding that the governor had cut down many trees for the better discovery of any enemy in case of an assault, as also that nothing of consequence could be done without great guns, they consulted about the fittest place for raising a battery. This place was soon concluded to be the top of a mountain which was in sight, seeing that from thence alone they could level their guns at the fort, which now lay open to them since the cutting down of the trees by the new possessors. Hence they resolved to open a way for the carriage of some pieces of ordnance to the top. This mountain is somewhat high, and the upper part thereof plain, from whence the whole island may be viewed: the sides thereof are very rugged, by reason a great number of inaccessible rocks do surround it; so that the ascent was very difficult, and would always have been the same, had not the Spaniards undergone the immense labour and toil of making the way before mentioned, as I shall now relate.
The Spaniards had with them many slaves and Indians, labouring men, whom they call matades, or, in English, half-yellow men; these they ordered with iron tools to dig a way through the rocks. This they performed with the greatest speed imaginable; and through this way, by the help of many ropes and pulleys, they at last made shift to get up two pieces of ordnance, wherewith they made a battery next day, to play on the fort. Meanwhile, the French knowing these designs, prepared for a defence (while the Spaniards were busy about the battery) sending notice everywhere to their companions for help. Thus the hunters of the island all joined together, and with them all the pirates who were not already too far from home. These landed by night at Tortuga, lest they should be seen by the Spaniards; and, under the same obscurity of the night, they all together, by a back way, climbed the mountain where the Spaniards were posted, which they did the more easily being acquainted with these rocks. They came up at the very instant that the Spaniards, who were above, were preparing to shoot at the fort, not knowing in the least of their coming. Here they set upon them at their backs with such fury as forced the greatest part to precipitate themselves from the top to the bottom, and dash their bodies in pieces: few or none escaped; for if any remained alive, they were put to the sword. Some Spaniards did still keep the bottom of the mountain; but these, hearing the shrieks and cries of them that were killed, and believing some tragical revolution to be above, fled immediately towards the sea, despairing ever to regain the island of Tortuga.
The governors of this island behaved themselves as proprietors and absolute lords thereof till 1664, when the West-India company of France took possession thereof, and sent thither, for their governor, Monsieur Ogeron. These planted the colony for themselves by their factors and servants, thinking to drive some considerable trade from thence with the Spaniards, even as the Hollanders do from Curacao: but this design did not answer; for with other nations they could drive no trade, by reason they could not establish any secure commerce from the beginning with their own; forasmuch as at the first institution of this company in France they agreed with the pirates, hunters, and planters, first possessors of Tortuga, that these should buy all their necessaries from the said company upon trust. And though this agreement was put in execution, yet the factors of the company soon after found that they could not recover either monies or returns from those people, that they were constrained to bring some armed men into the island, in behalf of the company, to get in some of their payments. But neither this endeavour, nor any other, could prevail towards the settling a second trade with those of the island. Hereupon, the company recalled their factors, giving them orders to sell all that was their own in the said plantation, both the servants belonging to the company (which were sold, some for twenty, and others for thirty pieces of eight), as also all other merchandizes and proprieties. And thus all their designs fell to the ground.
On this occasion I was also sold, being a servant under the said company in whose service I left France: but my fortune was very bad, for I fell into the hands of the most cruel and perfidious man that ever was born, who was then governor, or rather lieutenant-general, of that island. This man treated me with all the hard usage imaginable, yea, with that of hunger, with which I thought I should have perished inevitably. Withal, he was willing to let me buy my freedom and liberty, but not under the rate of three hundred pieces of eight, I not being master of one at a time in the world. At last, through the manifold miseries I endured, as also affliction of mind, I was thrown into a dangerous sickness. This misfortune, added to the rest, was the cause of my happiness: for my wicked master, seeing my condition, began to fear lest he should lose his monies with my life. Hereupon he sold me a second time to a surgeon, for seventy pieces of eight. Being with this second master, I began soon to recover my health through the good usage I received, he being much more humane and civil than my first patron. He gave me both clothes and very good food; and after I had served him but one year, he offered me my liberty, with only this condition, that I should pay him one hundred pieces of eight when I was in a capacity so to do; which kind proposal of his I could not but accept with infinite joy and gratitude.
Being now at liberty, though like Adam when he was first created—that is, naked and destitute of all human necessaries—not knowing how to get my living, I determined to enter into the order of the pirates or robbers at sea. Into this society I was received with common consent, both of the superior and vulgar sort, where I continued till 1672. Having assisted them in all their designs and attempts, and served them in many notable exploits (of which hereafter I shall give the reader a true account), I returned to my own native country. But before I begin my relation, I shall say something of the island Hispaniola, which lies towards the western part of America; as also give my reader a brief description thereof, according to my slender ability and experience.
4. Вечеракша
Записки «вредителя». Часть III. Концлагерь. 4. Вечеракша
Конвойный привел меня в общий пассажирский вагон железнодорожной ветки, соединяющей Попов остров со станцией Кемь, и сел на лавочку рядом со мной, зажав винтовку между колен В вагоне было много пассажиров: рабочих с лесопильного завода, местных крестьян, баб, ребятишек. Никто на меня не обращал внимания, так здесь все привыкли к арестантам-«услоновцам». В Кеми заключенных больше, чем жителей. Но мне казалась странной и моя фигура, переряженная в каторжные отрепья, и мое присутствие среди вольных людей с их обычными житейскими разговорами Особенно поражали меня дети, которых я не видел давно. Хотелось заговорить со славным белобрысым мальчонкой, который сидел против и косился на меня своими лукавыми глазенками, но за такой разговор — «нелегальное сношение с вольными» — мне грозил карцер. В открытое окно я видел болото, мелкий лес. Тоскливые, унылые места, но ни одного человека. Полтора года пробыл я в концлагере и полтора года, начиная с этапа, я всюду думал об одном — о побеге. Во всяком новом положении или месте я прежде всего думал, как это может повлиять на мой план побега, можно ли и как лучше бежать отсюда. И теперь, глядя в окно, я старался представить себе, можно ли бежать с поезда. В конце концов, может быть, если выбрать момент, соскочить на ходу... Конвойный вряд ли решится прыгнуть тоже. Он будет стрелять, но из-за хода поезда, наверное, промажет. Лесок кругом чахлый, но скрыться можно... В это время я заметил, что вдоль железнодорожного пути тянется дорога, и по ней за нашим поездом скачет верховой с ружьем.
Кавказ
Величко, В.Л.: С.-Петербург, Типография Артели Печатнаго Дела, Невский пр., 61, 1904
В.Л. Величко 1. Введение Какое доселе волшебное слово - Кавказ! Как веет от него неизгладимыми для всего русского народа воспоминаниями; как ярка мечта, вспыхивающая в душе при этом имени, мечта непобедимая ни пошлостью вседневной, ни суровым расчетом! Есть ли в России человек, чья семья несколько десятилетий тому назад не принесла бы этому загадочному краю жертв кровью и слезами, не возносила бы к небу жарких молитв, тревожно прислушиваясь к грозным раскатам богатырской борьбы, кипевшей вдали?! Снеговенчанные гиганты и жгучие лучи полуденного солнца, и предания старины, проникнутые глубочайшим трагизмом, и лихорадочное геройство сынов Кавказа - все это воспето и народом, и вещими выразителями его миросозерцания, вдохновленными светочами русской идеи, - нашими великими поэтами. Кавказ для нас не может быть чужим: слишком много на него потрачено всяческих сил, слишком много органически он связан с великим мировым призванием, с русским делом. В виду множества попыток (большею частью небескорыстных) сбить русское общество с толку в междуплеменных вопросах, необходимо установить раз и навсегда жизненную, правильную точку зрения на русское дело вообще. У людей, одинаково искренних, могут быть различные точки зрения. Одни считают служение русскому делу борьбой за народно-государственное существование и процветание, борьбой, не стесненной никакими заветами истории, никакими нормами нравственности или человечности; они считают, что все чужое, хотя бы и достойное, должно быть стерто с лица земли, коль скоро оно не сливается точно, быстро и бесследно с нашей народно-государственной стихией. Этот жестокий взгляд я назвал бы германским, а не русским.
1550 г. до н.э. - 1200 г. до н.э.
С 1550 г. до н.э. по 1200 г. до н.э.
Поздний Бронзовый век. От образования Нового царства Древнего Египта примерно в 1550 г. до н.э. до Катастрофы Бронзового века между 1200 г. до н.э. и 1150 г. до н.э.
Chapter IX
The pirates of Panama or The buccaneers of America : Chapter IX
The origin and descent of Captain Henry Morgan His exploits, and the most remarkable actions of his life. CAPTAIN HENRY MORGAN was born in Great Britain, in the principality of Wales; his father was a rich yeoman, or farmer, of good quality, even as most who bear that name in Wales are known to be. Morgan, when young, had no inclination to the calling of his father, and therefore left his country, and came towards the sea-coasts to seek some other employment more suitable to his aspiring humour; where he found several ships at anchor, bound for Barbadoes. With these he resolved to go in the service of one, who, according to the practice of those parts, sold him as soon as he came ashore. He served his time at Barbadoes, and obtaining his liberty, betook himself to Jamaica, there to seek new fortunes: here he found two vessels of pirates ready to go to sea; and being destitute of employment, he went with them, with intent to follow the exercises of that sort of people: he soon learned their manner of living, so exactly, that having performed three or four voyages with profit and success, he agreed with some of his comrades, who had got by the same voyages a little money, to join stocks, and buy a ship. The vessel being bought, they unanimously chose him captain and commander. With this ship he set forth from Jamaica to cruise on the coasts of Campechy, in which voyage he took several ships, with which he returned triumphant. Here he found an old pirate, named Mansvelt (whom we have already mentioned), busied in equipping a considerable fleet, with design to land on the continent, and pillage whatever he could.
Глава I
Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». Глава I. Сантьягу в архипелаге Зеленого Мыса (Баия в Бразилии)
Порто - Прая Рибейра-Гранде Атмосферная пыль с инфузориями Повадки морской улитки и спрута Скалы св. Павла — невулканического происхождения Своеобразные инкрустации Насекомые — первые поселенцы на островах Фернанду-ди-Норонья Баия Полированные скалы Повадки рыбы Diodon Пелагические Confervae и инфузории Причины окрашивания моря Корабль флота ее величества, десятипушечный бриг «Бигль» под командой капитана королевского флота Фиц-Роя отплыл из Девон-порта 27 декабря 1831 г. после того, как сильные юго-западные ветры дважды принуждали его вернуться. Экспедиция имела целью довершить гидрографическую съемку Патагонии и Огненной Земли, начатую экспедицией капитана Кинга в 1826—1830 гг., произвести съемку берегов Чили, Перу и некоторых островов Тихого океана и, наконец, провести ряд хронометрических измерений вокруг земного шара. 6 января мы достигли Тенерифа, но высадиться нам не позволили из опасения, что мы можем завести холеру; на следующее утро мы видели, как солнце, показавшись из-за причудливых очертаний острова Гран-Канария, вдруг озарило Тенерифский пик, между тем как низкие части острова все еще скрывались за кудрявыми облаками, То был первый из тех многих восхитительных дней, которых мне никогда не забыть. 16 января 1832 г. мы бросили якорь у Порто-Праи на Сантьяго [Сантьягу], главном острове архипелага Зеленого Мыса. С моря окрестности Порто-Праи выглядят безжизненными. Вулканический огонь прошедших веков и палящий зной тропического солнца сделали почву во многих местах непригодной для растительности.
5. «Кормить и одевать...»
Записки «вредителя». Часть III. Концлагерь. 5. «Кормить и одевать...»
Передавали, что новый начальник Соловецкого лагеря Иванченко «либерал» и что ему принадлежит необыкновенная для гепеуста мысль, которую он высказывал публично: «Для того чтобы выжать из заключенных настоящую работу, их надо кормить и одевать». Вопрос в том, в какой мере надо кормить и одевать, конечно растяжен, но в своем «либерализме» ГПУ не пошло так далеко, чтобы сравнять условия жизни заключенных с условиями, предоставляемыми в лагерях рабочему скоту. Конюшня, коровник и свинарники Соловецкого лагеря, построенные руками заключенных, по сравнению с их собственными бараками, светлы, чисты и теплы. Относительный рацион питания, получаемый скотом, во много раз превышает питание рабочего-заключенного. Нет никакого сомнения, что если бы скот был поставлен в соответственно одинаковые условия жизни с заключенными, лошади не потащили бы ног, коровы не стали бы давать молока, свиньи издохли бы. В зависимости от новой коммерческой установки лагерей, первой задачей распределительных пунктов является сортировка рабочей силы и рассылка ее по многочисленным и разнообразным предприятиям лагеря. Но по пути к этому всегда стоит одно привходящее задание — ликвидация у заключенных вшей. Из тюрем арестанты поступают поголовно пораженные этими насекомыми, сознательно культивируемыми в тюрьмах для подследственных. Вшивый режим и вшивая камера входят в систему мероприятий следственной власти ГПУ по получению «добровольных признаний». До весны 1930 года режим этот также встречал полную поддержку в лице начальства лагерей: вошь была мощным союзником ГПУ в деле ликвидации заключенных в лагерях «особого назначения».
5000 - 3300 BC
From 5000 to 3300 BC
Transition period between the Neolithic and the Bronze Age: copper is used in some regions, but no true bronze alloys are in common use yet.
8. Дырка в голову
Записки «вредителя». Часть II. Тюрьма. 8. Дырка в голову
Неделю меня не вызывали на допрос. Я не удивлялся, так как в камере вскоре узнал повадки следователей. Основная заповедь советского арестанта — не верь следователю — действительна во всех мелочах. Следователь врет всегда. Если он говорит: «Я вас вызову завтра», значит, он собирается оставить вас в покое; если грозит: «Лишу передачи», значит, об этом и не думает, и т. д. И все же, даже зная это, очень трудно действительно не верить следователю. Арестант, которому сказано, что его вызовут на допрос, невольно его ждет и волнуется. Так для меня прошла неделя монотонной суетной жизни в камере, в которой часы и дни слиты в один поток, и кажется, будто только что началось это сидение, и в то же время, что продолжается бесконечно долго. Наконец, снова раздался голос стража, неверно читающего мою фамилию: — Имя, отчество? Давай! Следователь Барышников сидит с мрачным видом. — Садитесь. Как поживаете? — Ничего. — Давно вас не вызывал. Очень занят. Познакомились с камерой? — Познакомился. — Нашли знакомых? — Нет. — С кем сошлись ближе? — С бандитами. Хорошие ребята — Сокол, Смирнов и другие. Знаете? — А еще с кем? — Больше ни с кем. — Пора бросить ваши увертки и отвечать как следует. Я пожал плечами. — Ваши преступления нам известны... Бросьте ваш независимый вид. Вы — вредитель.
Глава 3
Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919. Глава 3
В первые девяносто дней войны население приспосабливалось в тылу к новым условиям существования. Необходимо было удовлетворить многочисленные нужды страны, ведущей военные действия. Для каждого находилось много работы. Повсюду наблюдались разительные перемены, по мере того как женщины заменяли мужчин в промышленности. Когда в деревнях остались лишь старики и дети, основная нагрузка пала на плечи жен и дочерей, которые постоянно принимали участие в полевых работах, но испытывали большие трудности из-за нехватки лошадей, реквизированных армией. Муниципалитет Петрограда набирал женщин в качестве кондукторов уличных конок, что считалось настолько необычным, что спровоцировало множество доброжелательных шуток и карикатур. Женщины выполняли и другую работу, еще более непосредственно связанную с войной. По западным стандартам обеспечение русской армии продовольствием не отвечало необходимым требованиям, равно как и денежное содержание солдат. Хотя фронтовики снабжались обмундированием на должном уровне, им постоянно не хватало мелочей, о которых командование не позаботилось, а они были солдатам не по карману, но совершенно необходимы для минимального комфорта. Поэтому женщины из семей скромного достатка снабжали фронтовиков небольшим количеством табака и мыла. Занятые домашним хозяйством, свободные минуты женщины тратили на вязание шарфов, носков, рукавиц и других теплых вещей. Из набивного ситца изготавливали кисеты для табака и платки. Простыни разрывались на длинные полосы, чтобы у солдат было достаточно портянок. Все это упаковывали в старые коробки и ящики.
III. Бегство
Побег из ГУЛАГа. Часть 3. III. Бегство
Накануне целый день был дождь. Горы были закрыты низкими густыми тучами. — Если завтра не уйдем, — мрачно сказал муж, — надо просить о продлении свидания. В этом, наверное, откажут, но пока придет телеграмма, нужно воспользоваться первым сухим днем и бежать. Завтра день отдыха, я могу не выходить на работу, и меня не хватятся до следующего дня. Но в такой дождь идти трудно. Он ушел на пункт и увел с собой сына. Я в десятый раз пересмотрела все вещи. Самое необходимое не укладывалось в три рюкзака, из которых два должны были быть легкими. Сахар, сало, рис, немного сухарей; считали, что идти не менее десяти дней, а нас трое. Необходимо было взять хотя бы по одной перемене белья и по непромокаемому пальто. Нет, ничего у меня не получалось. Вечером ветер переменился, и все в деревне стали собираться наутро в поход. Муж вернулся с работы, и, когда мальчик уснул, мы принялись опять все пересматривать. — Портянки запасные нужны для всех. Разорвала две простыни, накроила портянок, — рюкзаки еще больше разбухли. — Надо убавлять что-нибудь, — говорит муж. — Сахар? — Нет, сахар — это самое существенное. Соли достаточно? — Вот соль.
Глава V
Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». Глава V. Баия-Бланка
Баия- Бланка Геология Многочисленные вымершие гигантские четвероногие Недавнее вымирание Долговечность видов Крупным животным не нужна пышная растительность Южная Африка Сибирские ископаемые Два вида страуса Повадки печника Броненосцы Ядовитая змея, жаба, ящерица Зимняя спячка животных Повадки морского пера Индейские войны и резня Наконечник стрелы — археологическая находка «Бигль» пришел сюда 24 августа и через неделю отплыл к Ла-Плате. С согласия капитана Фиц-Роя я остался, с тем, чтобы проехать в Буэнос-Айрес сушей. Приведу здесь некоторые наблюдения, сделанные как во время этого посещения, так и прежде, когда «Бигль» занимался тут съемкой гавани. Равнина на расстоянии нескольких миль от морского берега относится к громадной формации пампасов, состоящей частью из красной глины, частью из богатой известью мергельной породы. Ближе к берегу есть равнины, образованные остатками верхней равнины и илом, гравием и песком, выброшенными морем, пока происходило медленное поднятие суши; об этом поднятии свидетельствуют, лежащие на некотором возвышении слои раковин ныне живущих моллюсков и окатанные голыши пемзы, разбросанные повсюду. На Пунта-Альте перед нами открывается разрез одной из этих площадок недавней формации, чрезвычайно интересной теми многочисленными и совершенно своеобразными остатками гигантских наземных животных, которые погребены в ней. Они весьма полно описаны профессором Оуэном в «Зоологических результатах путешествия на "Бигле"» и хранятся в Хирургическом училище.
Глава 11
Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919. Глава 11
Возвратившись в город после двухмесячного отсутствия, я смотрел на Петроград глазами постороннего. Впечатление было безрадостным и мрачным. В морозные мартовские дни Петроград выглядел шумным, необузданным, румяным парнем, полным сил и эгоистических надежд. Знойным, душным августом Петроград казался истасканным, преждевременно состарившимся человеком неопределенного возраста, с мешками под глазами и душой, из которой подозрения и страхи выхолостили отвагу и решимость. Чужими выглядели неопрятные здания, грязные тротуары, лица людей на улицах. Обескураживало больше всего то, что происходившее в Петрограде выражало состояние всей страны. В последние годы старого режима Россия начала скольжение по наклонной плоскости. Мартовская революция высвободила силы, повлекшие страну дальше вниз. Она вступила в последнюю стадию падения. Заключительный этап распада пришелся на период между маем и октябрем 1917 года. В это время главным актером на политической сцене был Керенский. Как государственный деятель и лидер страны он был слишком ничтожен, чтобы влиять на ход событий. Сложившимся за рубежом мнением о значимости своей персоны он обязан рекламе. Представители союзнических правительств и пресса связывали с ним последнюю надежду на спасение России. Чтобы подбодрить себя, они представляли Керенского сильным, энергичным, умным патриотом, способным повернуть вспять неблагоприятное течение событий и превратить Россию в надежного военного союзника. Однако образованные люди России не обманывались. В начале марта рассказывали о первом дне пребывания Керенского на посту министра юстиции.