Глава XX

Остров Килинг. Коралловые образования


Остров Килинг
Своеобразный вид острова
Скудость растительности. Перенос семян
Птицы и насекомые
Прибыль и убыль колодцев
Поля отмерших кораллов
Камни, переносимые в корнях деревьев
Крупный краб. Жгучие кораллы
Рыба, питающаяся кораллами
Коралловые образования Лагунные острова, или атоллы
Глубина, на которой могут жить рифообразующие кораллы
Огромные площади, по которым разбросаны
низменные коралловые острова
Опускание их оснований
Барьерные рифы. Окаймляющие рифы
Превращение окаймляющих рифов в барьерные и в атоллы
Свидетельства в пользу изменений уровня
Проходы в барьерных рифах
Мальдивские атоллы, их особое строение
Отмершие и затопленные водой рифы
Области опускания и поднятия
Распределение вулканов Опускание медленное и в громадных размерах


1 апреля. — В виду показались острова Килинг, или Кокосовые, лежащие в Индийском океане, на расстоянии около 600 миль от берегов Суматры. Эта группа — один из лагунных островов (или атоллов) кораллового строения, похожий на острова Низменного архипелага, поблизости от которого мы проходили.

Когда наш корабль подошел ко входу в канал, к нам выехал на лодке м-р Лиск, английский резидент. История обитателей острова вкратце такова. Лет девять тому назад м-р Хэр, личность недостойная, привез сюда с Индонезийского архипелага невольников-малайцев, которых теперь, включая детей, насчитывается более ста человек. Вскоре после того из Англии приехал сюда на жительство капитан Росс, посещавший прежде эти острова на торговом судне, и привез с собой семью и имущество; вместе с ним приехал м-р Лиск, который прежде служил помощником капитана на его судне. Рабы-малайцы вскоре убежали с острова, где поселился м-р Хэр, и присоединились к капитану Россу. После этого м-ру Хэру пришлось в конце концов покинуть острова.

В настоящее время малайцы считаются свободными, и так и обстоит, конечно, дело, поскольку это касается их личной свободы, но почти во всех остальных отношениях их рассматривают как рабов. Оттого, что они недовольны своим положением, то и дело переезжают с одного острова на другой, а быть может и из-за плохого руководства, дела здесь идут не слишком блестяще. На острове нет никаких домашних четвероногих кроме свиньи, а главная растительная продукция — кокосовый орех. Все благосостояние здесь целиком определяется этим деревом: единственными предметами вывоза служат масло, добываемое из орехов, и сами орехи; их отправляют в Сингапур и на остров Маврикий, где употребляют, главным образом в тертом виде, при приготовлении кэрри. Кроме того, свиней, а также уток и кур откармливают почти исключительно кокосовыми орехами. Даже огромного сухопутного краба и того природа снабдила средством открывать орехи и питаться этим полезнейшим продуктом.

Кольцеобразный риф этого лагунного острова на большей части своего протяжения несет на себе вытянутой формы островки. С северной, т. е. подветренной, стороны имеется проход, через который могут проплывать суда, чтобы бросить якорь за рифом. При входе нам открылся весьма любопытный и довольно красивый вид; впрочем, всю красоту его составляла яркость окружающих красок. Мелкая, прозрачная и тихая вода лагуны с белым песчаным дном под отвесными лучами солнца светилась яркой зеленью. Это сверкающее пространство, шириной в несколько миль, ограничено со всех сторон: от темных вздымающихся волн океана оно отделено полосой белоснежных бурунов, а от голубого небосвода - полосками земли с возвышающимися над ними на одном уровне вершинами кокосовых пальм. Как белые облака там и сям представляют приятный контраст с лазурными небесами, так и в лагуне полосы живых кораллов оттеняют изумрудно-зеленую воду.

На следующее утро, после того как мы бросили якорь, я отправился на берег на остров Дирекшен. Эта полоска суши имеет всего несколько сот ярдов в ширину; со стороны лагуны располагается белый известковый пляж, и отражавшиеся от него лучи палили в этом знойном климате просто нестерпимо; со стороны наружного берега сплошная широкая стена коралловой породы отражала бурный натиск открытого моря. Почва вся состоит из окатанных обломков коралла, и только поблизости от лагуны есть немного песку. На такой сыпучей сухой каменистой почве только тропический климат мог породить буйную растительность. Нет ничего изящнее того леса на некоторых мелких островках, в котором смешались, не нарушая симметричного характера каждого отдельного дерева, молодые и старые кокосовые пальмы. Пляж ослепительно белого песка окаймлял эти сказочные места.

Приведу теперь краткий очерк естественной истории этих островов, которая ввиду ее крайней скудости представляет особенный интерес.

На первый взгляд весь лес состоит из одних только кокосовых пальм, однако тут растет еще пять-шесть деревьев. Одно из них достигает очень больших размеров, но из-за необыкновенной мягкости древесины бесполезно; другое дает превосходный лес для судостроения. Кроме этих деревьев число растений чрезвычайно ограниченно, и все это никудышные сорные травы. В моей коллекции, в которую входит, я полагаю, почти вся флора, насчитывается 20 видов, не считая одного мха, лишайника и гриба. К этому числу следует прибавить еще два дерева: одно из них при мне цвело, а о другом я только слышал — единственный экземпляр его рос около пляжа, куда, без сомнения, волнами было занесено всего одно семя. Guilandina также растет лишь на одном островке. В упомянутый выше перечень я не включаю сахарный тростник, банан, некоторые овощи, плодовые деревья и ввезенные травы. Так как острова целиком состоят из коралла и некогда, должно быть, существовали просто в виде омываемых водой рифов, все наземные произведения должны были быть принесены сюда морскими волнами. В связи с этим маленькая флора этих островов и носит характер убежища для нуждающихся в пристанище; профессор Генсло сообщает мне, что из 20 видов 19 принадлежат к различным родам, которые в свою очередь относятся не менее чем к 16 семействам!

В «Путешествиях» Холмена приводятся, со слов м-ра А.-С. Ки-тинга, который прожил 12 месяцев на этих островах, сведения о различных семенах и других предметах, о которых известно, что они выбрасываются морем на берег. «На наветренный берег островов прибоем выносятся семена и целые растения с Суматры и Явы. Среди них найдены кимири, родом с Суматры и полуострова Малакка; кокосовые орехи из Бальси, известные своей формой и размерами; дадасс, который малайцы высаживают вместе с перечной лозой, так что последняя обвивается вокруг его ствола и держится на нем при помощи шипов своего стебля; мыльное дерево; клещевина; стволы саговой пальмы; наконец, различные семена, неизвестные малайцам, живущим на островах. Полагают, что все они пригоняются северо-западным муссоном к берегам Новой Голландии, а оттуда — юго-восточным пассатом — к этим островам. Здесь находят, кроме того, громадное количество яванского тэкового дерева и желтого дерева, а также огромные деревья красного и белого кедра и стволы эвкалиптов из Новой Голландии в совершенно свежем состоянии. Все стойкие семена, например лазящих растений, сохраняют свою всхожесть, но более мягкие, к которым относится, в числе прочих мангостан, портятся в пути. Бывают случаи, что на берег выбрасывает рыбачьи челноки, очевидно с Явы». Таким образом, выясняется любопытное обстоятельство — удивительная многочисленность семян, которые, происходя из нескольких стран, переносятся водой по Обширным пространствам океана. Профессор Генсло сообщает мне, что, по его мнению, почти все растения, которые я привез с этих островов, являются видами, обычно встречающимися на берегах Индонезийского архипелага. Однако, судя по направлению ветров и течений, вряд ли представляется возможным, чтобы они могли попасть сюда прямым путем. Если же, как предполагает м-р Китинг и что весьма вероятно, их сначала несло к берегам Новой Голландии, а оттуда — обратно, вместе с произведениями этой последней страны, то семена, прежде чем прорасти, должны были проплыть от 1 800 до 2 400 миль.

Шамиссо, описывая архипелаг Радак, расположенный в западной части Тихого океана, утверждает, что «море выносит на эти острова семена и плоды многих деревьев, большая часть которых прежде здесь не росла. Семена эти по большей части, по-видимому, еще не потеряли своей всхожести». Говорят также, что море выбрасывает на берег пальмы и бамбук откуда-то из тропических стран, а также стволы северных елей; последние проходят, должно быть, громадное расстояние. Все эти факты в высшей степени интересны. Не приходится сомневаться в том, что если бы здесь были наземные птицы, которые подбирали бы семена сразу же, как только их выбросит на берег, а почва была более пригодна для их развития, чем разбитые глыбы коралла, то самые уединенные лагунные острова со временем обладали бы флорой куда более обильной, чем в настоящее время.

Перечень наземных животных еще беднее, чем растений. Некоторые островки населены крысами, которые были завезены сюда с Маврикия кораблем, потерпевшим тут крушение. М-р Уотерхаус считает этих крыс тождественными с английскими, но они мельче и ярче окрашены. Настоящих наземных птиц тут нет: бекас и водяной пастушок (Rallus phillipensis) хоть и питаются исключительно сухой травой, но принадлежат к отряду голенастых. Птицы этого отряда, говорят, встречаются на нескольких маленьких низменных островах в Тихом океане. На острове Вознесения, где нет ни одной наземной птицы, близ вершины горы был убит пастушок (Porphyrio simplex), и то была, очевидно, одинокая, отставшая от стаи птица. На Тристан-да-Кунье, где, по словам Кармайкла, есть только две наземные птицы, водится лысуха. На основании этих фактов я полагаю, что голенастые вслед за бесчисленными видами перепончатолапых обыкновенно являются первыми поселенцами маленьких уединенных островов. Могу добавить, что, где бы ни замечал я далеко в открытом море птиц, не принадлежащих к числу океанических видов, они всегда принадлежали к этому отряду, а потому естественно, что они оказываются первыми поселенцами всякого удаленного клочка земли.

Из пресмыкающихся я видел только одну маленькую ящерицу. Что до насекомых, то я затратил много труда, чтобы собрать все формы. Если не считать многочисленных пауков, их оказалось тут 13 видов, и среди них — всего один жук. Под сухими разбитыми - глыбами коралла роились тысячами маленькие муравьи, и то было единственное настоящее насекомое, встречавшееся в изобилии. Итак, произведения земли здесь скудны; но если заглянуть в воды окружающего моря, то окажется, что число организмов там чуть ли не бесконечно. Шамиссо описывает естественную историю лагунного острова в архипелаге Радак; замечательно, до чего похожи его обитатели как по численности, так и по составу на обитателей острова Килинг. Там водится одна ящерица и две голенастые птицы, а именно бекас и каравайка. Растений там 19 видов, в том числе один папоротник, и некоторые из них тождественны с теми, что растут здесь, несмотря на громадное расстояние между двумя этими островами, лежащими в разных океанах.

Длинные полоски земли, образующие продолговатые островки, поднялись лишь до высоты, на которую прибой может забрасывать обломки коралла, а ветер — наносить кучи известкового песка. Сплошная стена коралловой породы, опоясывающая острова снаружи, благодаря своей ширине отражает первый напор волн, которые в противном случае за какой-нибудь день смели бы эти островки вместе со всеми их произведениями. Океан и суша как будто борются тут за владычество и хотя terra firma [неколебимая земля] утвердилась, но и обитатели вод считают свои притязания по крайней мере столь же основательными. Повсюду встречаются раки-отшельники, относящиеся более чем к одному виду ; они таскают на своей спине раковины, украденные ими с соседнего пляжа. Вверху, на деревьях, сидят многочисленные глупыши, фрегаты и крачки, а лес вследствие множества гнезд и запаха, стоящего в воздухе, можно назвать приморским грачевником. Глупыши, сидя на своих примитивных гнездах, поглядывают на человека с глупым, но сердитым видом. Нодди [простак], как о том говорит его название, — бестолковое созданьице. Впрочем, тут есть одна очаровательная птичка: это маленькая белоснежная крачка, которая плавно парит у вас над головой на расстоянии каких-нибудь нескольких футов и своими большими черными глазами со спокойным любопытством всматривается в ваше лицо. Немного нужно воображения, чтобы представить себе, что в таком легком и нежном теле живет какой-нибудь блуждающий сказочный дух.

Воскресенье, 3 апреля. — После церковной службы я сопровождал капитана Фиц-Роя в поселок, расположенный за несколько миль, на мысу одного островка, густо одетом высокими кокосовыми пальмами. Капитан Росс и м-р Лиск живут в большом, похожем на сарай доме, открытом с обеих сторон и облицованном циновками из плетеной коры. Жилища малайцев располагаются вдоль берега лагуны. Все это место имело довольно запущенный вид, ибо не было видно ни садов, ни огородов — никаких признаков ухода и обработки. Туземцы — выходцы с различных островов Индонезийского архипелага, но все говорят на одном языке; мы видели здесь жителей Борнео [Калимантан], Целебеса, [Сулавеси], Явы и Суматры. Цветом кожи они напоминают таитян, от которых не слишком отличаются чертами лица. Впрочем, некоторые женщины обнаруживают весьма много китайских черт. Мне понравились и наружность их, и звук их голосов. Видно было, что они бедны, дома их были лишены обстановки; но толстенькие детишки видом своим свидетельствовали о том, что кокосовые орехи и морские черепахи — неплохая пища.

На этом острове расположены колодцы, из которых корабли набирают воду. На первый взгляд видишь немало замечательного в том обстоятельстве, что пресная вода регулярно убывает и прибывает с приливом и отливом; кое-кто даже вообразил, что песок способен отфильтровывать соль из морской воды. Эти убывающие колодцы характерны также для некоторых низменных островов в Вест-Индии. Через уплотненный песок или пористую коралловую породу соленая вода просачивается, как сквозь губку; но дождь, выпадающий на поверхность, должен проникать до уровня окружающего моря и скопляться там, вытесняя равный объем соленой воды. По мере того как вода в нижней части громадного губчатого кораллового массива поднимается и падает с приливом и отливом, то же самое происходит и с водой, скопившейся около поверхности, но эта последняя будет оставаться пресной, если массив достаточно плотен, чтобы не допустить слишком сильного механического смешения; если, однако, колодец вырыть там, где почва состоит из отдельных громадных кусков коралла с открытыми промежутками, то вода, как я сам видел, оказывается солоноватой.

После обеда мы остановились посмотреть на одно странное представление полусуеверного характера, которое разыгрывали малайские женщины. Они как будто верили, что если большую деревянную ложку, завернутую в одежду, принести на могилу покойника, то она при полнолунии одушевляется и начинает плясать и прыгать. После надлежащих приготовлений ложка, которую держали две женщины, начала вздрагивать и заплясала в такт с песней, которую пели дети и женщины вокруг. То было преглупое зрелище; однако м-р Лиск настаивает на том, что многие малайцы верят в одухотворенность движений ложки. Пляска началась только с восходом луны, а его и в самом деле стоило дождаться, чтобы увидеть светлый диск, так спокойно сиявший сквозь листья кокосовых пальм, колеблемых вечерним ветерком. Тропические пейзажи сами по себе до того восхитительны, что почти не уступают наиболее дорогим нашему сердцу родным картинам, к которым мы привязаны всеми нашими лучшими чувствами.

На следующий день я занялся изучением очень интересного и вместе с тем простого строения и происхождения этих островов.

Вода была необыкновенно спокойна, и я пошел вброд по наружному массиву отмершей породы до самых холмов из живых кораллов, о которые разбивается зыбь открытого моря. В некоторых лощинах и впадинах я видел красивых рыб зеленого и других цветов, а форма и тона многочисленных зоофитов были просто восхитительны. Простительно прийти в восторг от несметного множества живых существ, которыми кишит море в тропиках, вообще столь обильных жизнью; но, должен сознаться, те натуралисты, которые в столь известных словах описывают подводные гроты, сверкающие тысячами красот, по-моему, злоупотребляют цветистыми выражениями.

6 апреля. — Я сопровождал капитана Фиц-Роя на остров, лежащий в верхнем конце лагуны; канал был чрезвычайно запутан и извивался среди целых полей тонковетвистых кораллов. Мы увидели несколько морских черепах; две лодки занимались в это время их ловлей. Вода до того прозрачна и лагуна так мелка, что хотя черепаха, быстро ныряя, уходит из виду, но челнок или лодка под парусом после не очень долгого преследования настигают ее. В этот миг человек, стоящий наготове на носу, бросается в воду на спину черепахи, а затем, уцепившись обеими руками за панцирь у шеи животного, дает ему тащить себя, пока оно не выбьется из сил, — и тогда оно поймано. Весьма любопытно было следить за этой охотой: лодки обгоняли одна другую, а люди бросались головой вперед в воду, стараясь схватить добычу. Капитан Морсби сообщает мне, что на архипелаге Чагос в том же океане туземцы снимают щит со спины морской черепахи следующим жестоким способом: «Ее засыпают горящим древесным углем, отчего наружный щит скручивается кверху; после этого щит отделяют ножом и, не давая ему остыть, выравнивают, поместив между двумя досками. После такой варварской операции животное выпускают обратно в его родную стихию, где у него через некоторое время образуется новый щит, который, однако, слишком тонок, чтобы приносить какую-нибудь пользу, и животное, надо думать, навсегда остается слабым и болезненным».

Добравшись до верхнего конца лагуны, мы пересекли узкий островок и увидели мощный прибой, разбивающийся о наветренный берег. Я вряд ли сумею объяснить почему, но вид внешних берегов этих лагунных островов всегда представляется мне исполненным величия. Все кажется таким простым: играющий роль барьера пляж, кайма зеленых кустарников и высоких кокосовых пальм, сплошной массив мертвой коралловой породы, усеянный там и сям отдельными громадными обломками, полоса страшных бурунов, — и все это тянется вправо и влево, загибаясь по кругу. Океан, перебрасывающий свои воды через широкий риф, кажется неодолимым, всесокрушающим противником; и все же, как мы видим, ему можно сопротивляться и даже наступать на него средствами, которые на первый взгляд представляются чрезвычайно слабыми и непригодными. Не то чтобы океан щадил коралловую породу: огромные обломки, разбросанные по рифу и громоздящиеся на пляже, где растут высокие кокосовые пальмы, ясно говорят о неумолимой мощи волн. Море не дает передышки. Мертвая зыбь, вызываемая слабым, но постоянным действием пассата, всегда дующего в одном направлении над обширной областью, порождает буруны, по силе своей почти не уступающие тем, какие свирепствуют в шторм в странах умеренного климата, но никогда не прекращающие бушевать. Глядя на эти волны, поневоле приходишь к убеждению, что остров, пусть даже построенный из самой твердой породы, — будь то порфир, гранит или кварц, — в конце концов, должен был бы уступить и быть сметенным этой непреодолимой силой. А между тем этим ничтожным низким коралловым островкам удается устоять и одержать победу, ибо в споре тут принимает участие другая противодействующая сила. Органические силы выделяют из пенящихся бурунов, один за другим, атомы углекислого кальция и сочетают их в симметричных образованиях. Пусть ураган раздирает их на тысячи огромных обломков; что это значит по сравнению с совокупным трудом мириадов строителей, работающих день и ночь из месяца в месяц? И вот мы видим, как мягкое и студенистое тело полипа в силу законов органической жизни побеждает великую механическую мощь океанских волн, которой не в состоянии сопротивляться ни человеческое искусство, ни неодушевленные произведения природы.

Мы вернулись на корабль только поздно вечером, ибо долго оставались в лагуне, осматривая коралловые поля и гигантских моллюсков Ghama; если положить руку в раковину такого моллюска, то ее нельзя будет вынуть, пока животное еще живо. Близ верхнего конца лагуны я с немалым удивлением обнаружил обширное пространство, значительно больше квадратной мили, покрытое целым лесом тонковетвистых кораллов, которые стояли прямо, но все отмерли и были повреждены. Сначала я никак не мог понять, в чем тут дело, но потом мне пришло в голову, что это происходит от следующего довольно странного стечения обстоятельств. Впрочем, прежде всего, нужно заметить, что кораллы не в состоянии даже короткое время жить на воздухе под солнечными лучами, так что верхняя граница их роста определяется нижним уровнем воды при отливе. Из старых карт явствует, что длинный остров, лежащий с наветренной стороны, был когда-то отделен от некоторых островов широкими каналами; на этот факт указывает также то обстоятельство, что в этих местах деревья моложе.

При прежнем состоянии рифа сильный ветер, перебрасывая через барьер больше воды, стремился повысить уровень лагуны. Теперь же ветер действует прямо противоположным образом: вода в лагуне не только не поднимается течениями, приходящими снаружи, но ее самое гонит наружу силой ветра. Поэтому можно наблюдать, что около верхнего конца лагуны прилив во время сильного ветра не так высок, как тогда, когда тихо. Эта-то разница в уровне, хотя она, без сомнения, очень мала, и вызвала, как я полагаю, отмирание коралловых зарослей, которые при прежнем состоянии наружного рифа — когда тот был более открыт — достигли максимально возможного предела своего роста вверх.

В нескольких милях севернее Килинга находится другой маленький атолл, лагуна которого почти вся забита коралловым илом. В этом конгломерате, на внешнем берегу, капитан Росс нашел хорошо окатанный обломок зеленокаменной породы, несколько больше человеческой головы; он и люди, которые с ним были, до того изумились, что захватили камень с собой и сохранили как диковинку. Находка этого единственного камня в таком месте, где любая другая частица принадлежит к известковому веществу, безусловно, приводит в крайнее недоумение. Остров этот едва ли посещали когда-нибудь раньше, невероятно также, чтобы там потерпел крушение корабль. За отсутствием лучшего объяснения я пришел к заключению, что камень добрался туда, запутавшись в корнях какого-нибудь большого дерева; но когда я учел, как велико расстояние от ближайшей земли, а также сколько найдется возражений против такого стечения обстоятельств, чтобы камень запутался в корнях, дерево смыло в море, далеко унесло, потом благополучно выбросило на землю, и, наконец, чтобы камень лег таким образом, что его легко можно было заметить, — то чуть ли не испугался, вообразив себе столь явно невероятный путь переноса. Поэтому я с особым интересом обнаружил, что Шамиссо, этот поистине замечательный натуралист, сопровождавший Коцебу, утверждает, что жители архипелага Радак, группы лагунных островов посредине Тихого океана, для того чтобы оттачивать свои орудия, пользуются камнями, которые отыскивают в корнях деревьев, выбрасываемых на берег. Очевидно, это должно было случаться не раз, потому что установлены законы, согласно которым такие камни принадлежат вождю, и на всякого, кто покусится их украсть, налагается наказание. Если принять во внимание обособленное положение этих маленьких островов среди необъятного океана; их огромную удаленность от какой бы то ни было земли, если не считать других коралловых образований, — о чем свидетельствует та ценность, какую придают жители, столь смелые мореплаватели, всякого рода камням ; наконец, медленность течений в открытом море, — если все это учесть, то находка перенесенных таким путем голышей кажется удивительной. Возможно, что камни часто переносятся таким образом» и если остров, на который их выбрасывает, сложен не кораллом, а каким-нибудь другим веществом, то они вряд ли привлекают внимание, и об их происхождении по крайней мере никто не догадается. Кроме того, явление это может долго оставаться незамеченным, оттого что деревья, особенно те, что нагружены камнями, плавают, вероятно, под поверхностью. В каналах Огненной Земли на берег выбрасывает громадное количество плавучего леса, но увидеть дерево, плавающее на воде, можно лишь крайне редко. Возможно, что эти факты могут пролить свет на причины появления одиночных камней, угловатых или окатанных, которые иногда находят в тонкоосадочных массивах.

В другой раз я посетил островок Западный, где растительность была, быть может, пышнее, чем на всех других. Кокосовые пальмы обыкновенно растут раздельно, но тут молодые деревья росли под сенью своих взрослых родителей, и их длинные изогнутые листья образовали как бы беседки, дающие необыкновенно густую тень. Только тот, кто сам это испытал, знает, как восхитительно сидеть в такой тени и пить приятную прохладную жидкость из кокосового ореха. На этом острове есть одно большое пространство вроде бухты, образованное тончайшим белым песком; оно совершенно ровно и во время прилива едва покрывается водой; от этой большой бухты в окружающие леса вдаются узкие заливы меньших размеров. Поле ослепительно белого песка, как бы играющего здесь роль воды, и кокосовые пальмы, простирающие свои высокие, качающиеся стволы вокруг него, составляли своеобразную и красивую картину.

Я уже упоминал выше о крабе, который питается кокосовыми орехами; он весьма часто встречается повсюду на суше, достигая чудовищных размеров, и очень близок к Birgos latro или даже тождествен с ним. Передняя пара ног оканчивается очень сильными и тяжелыми клешнями, а задняя пара снабжена другими, которые слабее и гораздо уже. На первый взгляд представляется совершенно невозможным, чтобы краб мог открыть крепкий кокосовый орех, покрытый оболочкой, но м-р Лиск уверял меня, что не раз сам видел, как это происходило. Краб начинает раздирать оболочку, волокно за волокном, всегда с того конца, под которым расположены три глазка; покончив с этим делом, краб начинает бить своими тяжелыми клешнями по одному из глазков, пока не получится отверстие. Затем, повернувшись кругом, он при помощи задней, узкой пары клешней извлекает из ореха белое белковое вещество. Мне кажется, это самое странное, о каком я только слыхал, проявление инстинкта, а также приспособленности друг к другу в строении таких двух организмов, как краб и кокосовая пальма, явно столь отдаленных один от другого в системе природы. Birgos по своим привычкам животное дневное; но каждую ночь он, говорят, посещает море, без сомнения,

для того, чтобы увлажнить свои жабры. На берегу же вылупляются из яиц и живут некоторое время молодые крабы. Эти крабы живут в глубоких норах, которые вырывают себе под корнями деревьев; там они собирают в поразительных количествах волокно с оболочки кокосовых орехов и лежат на нем, как на постели. Малайцы иногда пользуются этим и собирают волокнистую массу, употребляя ее как паклю. Крабы эти очень вкусны; кроме того, у крупных экземпляров под хвостом находят большое количество жира, который, будучи вытоплен, дает иногда целую кварту [свыше 2 л] прозрачного масла. Некоторые авторы утверждают, будто Birgos вползает на кокосовые пальмы, чтобы воровать орехи. Я сильно сомневаюсь в возможности этого факта; но что касается Pandanus, то тут задача была бы гораздо легче. М-р Лиск говорил мне, что на этих островах Birgos питается только теми орехами, которые падают на землю.

Капитан Морсби сообщает мне, что этот краб живет на островах Чагос и Сейшельских, но его нет на соседнем Мальдивском архипелаге. Когда-то он в изобилии водился на Маврикии, но теперь там встречается только несколько мелких крабов. В Тихом океане этот вид или вид с очень сходным образом жизни живет, как говорят, на одном коралловом острове к северу от островов Товарищества.

Чтобы показать, как поразительна сила передней пары его клешней, могу заметить, что капитан Морсби посадил одного такого краба в крепкую жестянку из-под бисквитов и крышку привязал проволокой, но краб отогнул край жестянки и бежал. Отгибая края, он пробил в жести насквозь много маленьких дырочек!

Я немало удивился, обнаружив, что два вида кораллов из рода Millepora (М. complanata и albicornis) обладают способностью обжигать. Каменистые ветви или пластинки, будучи только что вынуты из воды, на ощупь жестки и не слизисты, хотя издают резкий и неприятный запах. Свойство обжигать, по-видимому, различно у различных экземпляров; когда я прижимал кусок к нежной коже на лице иль на руке или же тер им те же места, то это вызывало обыкновенно какое-то колющее ощущение, наступавшее через секунду и длившееся всего несколько минут. Впрочем, однажды я только коснулся лицом одной из веток, и мне тотчас же стало больно, боль усилилась, как обычно, через несколько секунд и, сохранив свою остроту в течение нескольких минут, чувствовалась еще полчаса спустя. Ощущение было так же неприятно, как от ожога крапивой, но больше походило на то, какое вызывает Physalia, или португальская галера. На нежной коже руки возникли красные пятнышки, которые имели такой вид, как будто вот-вот появятся водяные пузырьки, но они не появились. Об этом свойстве Millepora упоминает г-н Куа; кроме того, я слыхал о жгучих кораллах, встречающихся в Вест-Индии. Этой способностью обжигать обладают, очевидно, многие морские животные, не говоря уже о португальской талере, многих медузах и Aplysia, или морской улитке, с островов Зеленого Мыса; в описании путешествия «Астролябии» говорится о том, что и актиния, или морской анемон, и одна гибкая кораллина, близкая к Sertularia, владеют этим средством нападения или защиты. В Южно-Китайском море, говорят, была найдена одна обжигающая водоросль.

Два вида рыб из рода Scaras, часто встречающиеся здесь, питаются исключительно кораллами обе рыбы окрашены в великолепный голубовато-зеленый цвет, и одна живет всегда в лагуне, а другая — среди внешних бурунов. М-р Лиск уверял нас, что не раз видел, как целые стаи их объедали своими сильными костными челюстями верхушки коралловых ветвей; я вскрыл внутренности нескольких из этих рыб и нашел их наполненными желтоватым известково-песчаным илом. Отвратительные слизистые голотурии (родственные нашим морским звездам), которых так любят китайские гурманы, также (как сообщил мне д-р Аллен) едят много кораллов, а костный аппарат внутри их тела, по-видимому, хорошо приспособлен для этой цели. Эти голотурии, рыбы, многочисленные сверлящие моллюски и нереиды, пробуравливающие каждую глыбу отмершего коралла, являются, должно быть, очень действенным фактором в образовании тонкого белого ила, который лежит на дне и по берегам лагуны. Впрочем, профессор Эренберг нашел, что одна порция этого ила, которая, будучи влажной, поразительно напоминала толченый мел, состояла частично из инфузорий с кремнистыми раковинками.

12 апреля. — Утром мы вышли из лагуны и направились к острову Иль-де-Франс. Я рад, что мы побывали на этих островах [Килинг]: подобные образования, несомненно, занимают не последнее место среди изумительных явлений природы. Капитан Фиц-Рой не достал дна линем в 7200 футов длины на расстоянии всего 2200 ярдов от берега; значит, этот остров образует высокую подводную гору со склонами еще более крутыми, чем у самых обрывистых вулканических конусов. Блюдцевидная вершина имеет почти 10 миль в поперечнике, и каждый отдельный атом — как в мельчайшей частице, так и в самом большом обломке породы — в этой громаде, которая, однако, мала по сравнению с очень многими другими лагунными островами, носит на себе печать органического строения. Мы испытывали изумление, когда путешественники рассказывали нам об огромных размерах пирамид и других великих развалин, но до чего ничтожны величайшие из них по сравнению с этими каменными горами, представляющими собой результат совокупной деятельности различных крохотных и нежных животных! Это — чудо, которое поначалу нисколько не поражает нашего физического зрения, но по некотором размышлении изумляет умственный взор.

Я дам теперь самое краткое описание трех больших типов коралловых рифов, а именно атоллов, барьерных рифов и окаймляющих рифов, и изложу мои взгляды на их образование. Почти каждый путешественник, плававший через Тихий океан, выражает свое безграничное удивление перед лагунными островами, или, как я буду называть их в дальнейшем по их индийскому названию, атоллами, и пытается как-нибудь объяснить их происхождение. Еще в 1605 г. Пирар де Лаваль справедливо восклицал: «Дивное зрелище представляет собой каждый из этих маленьких атоллов, окруженный со всех сторон большой каменной грядой, и притом без всякого участия человеческого искусства».

Приведенный рисунок острова Троицы в Тихом океане, заимствованный из превосходного описания путешествия капитана Бичи, дает лишь слабое понятие о своеобразном виде атолла; это один из самых маленьких атоллов, и узкие его островки соединены в сплошное кольцо. Необъятность океана и ярость бурунов, представляющие такой контраст с низменной сушей и спокойной ярко-зеленой водой в лагуне, — все это едва ли может вообразить себе тот, кто не видал этого собственными глазами.

В старину путешественники предполагали, будто животные, строящие коралловые рифы, инстинктивно возводят их огромным кругом для того, чтобы найти себе убежище во внутренней его части; но этот взгляд очень далек от истины, ибо, наоборот, те массивные формы, с ростом которых на открытых наружных берегах связано самое существование рифов, не могут жить внутри лагуны, где процветают другие, тонковетвистые, формы. Кроме того, эта точка зрения предполагает, что многочисленные виды различных родов и семейств должны объединяться ради общей цели, а во всей природе нельзя отыскать ни одного примера такого объединения. Всего более распространена теория, согласно которой атоллы строятся на подводных кратерах; но если принять во внимание форму и размеры одних атоллов, численность, близость и относительное расположение других, то эта мысль утрачивает свое правдоподобие; так, атолл Суадива в одном направлении имеет в поперечнике 44 географические мили, а в другом — 34 мили; атолл Римского имеет 54 мили в длину и 20 миль в ширину и отличается странными извилистыми очертаниями; атолл Боу имеет в длину 30 миль, а в ширину в среднем — всего 6 миль; атолл Меньшикова состоит из трех атоллов, соединенных или связанных между собой. Кроме того, эта теория вообще неприменима к северным Мальдивским атоллам в Индийском океане (один из которых имеет 88 миль в длину и от 10 до 20 в ширину), ибо они ограничены подобно обычным атоллам не узкими рифами, а громадным количеством отдельных маленьких атоллов, причем из больших лагунообразных пространств посредине поднимаются еще другие маленькие атоллы. Третья и лучшая теория была выдвинута Шамиссо, который полагал, будто оттого, что кораллы растут сильнее там, где они обращены к открытому морю, — а это, несомненно, так и есть, — внешние края поднимаются с общего основания раньше всех других частей, и этим объясняется кольцевое или чашеобразное строение. Однако мы вскоре увидим, что эта теория, равно как и теория кратеров, упускает из виду самое важное соображение, а именно: на каком основании возводят свои массивные постройки рифообразующие кораллы, которые не могут жить на большой глубине?

Капитан Фиц-Рой произвел тщательные и многочисленные промеры глубины у крутого внешнего берега атолла Килинг, и оказалось, что на глубине до 10 фатомов на сале, прикрепленном с нижней стороны лота, неизменно получались отпечатки живых кораллов, но оно оставалось таким же чистым, как будто его опускали на ковер из травы; с увеличением глубины отпечатков оказывалось все меньше, а песчинок приставало все больше и больше, пока не становилось, наконец, очевидным, что дно состоит из ровного слоя песка;

продолжая аналогию с травой, можно сказать, что былинки росли все реже и реже, пока, наконец, почва не становилась до того бесплодной, что на ней уже ничего не произрастало. На основании этих наблюдений, подтверждаемых многими другими, можно с уверенностью считать, что наибольшая глубина, на которой кораллы могут возводить рифы, лежит между 20 и 30 фатомами. Между тем в Тихом и Индийском океанах есть огромные области, где острова все до единого коралловой формации и возвышаются до той высоты, на какую волны могут забрасывать обломки, а ветры — наносить песок. Так, Радакская группа атоллов представляет собой неправильный четырехугольник длиной в 520 миль и шириной в 240. Низменный архипелаг имеет форму эллипса с большой осью в 840 миль и малой в 420; между этими двумя архипелагами лежат еще маленькие группы и одиночные низменные острова, образуя в океане вытянутой формы область — длиной более 4000 миль, — в пределах которой ни один остров не превышает некоторой определенной высоты. Далее, в Индийском океане есть область длиной в 1500 миль, заключающая в себе три архипелага, где каждый остров — низменный и образован кораллами. Так как рифообразующие кораллы не живут на больших глубинах, нет ни малейшего сомнения в том, что повсюду на этих огромных пространствах, где только находится теперь атолл, должно было первоначально существовать основание на глубине не больше 20—30 фатомов от поверхности. В высшей степени невероятно, чтобы широкие, высокие, обособленные, с крутыми склонами осадочные отмели, образующие группы и цепи в сотни лье длиной, могли образоваться в центральных, самых глубоких местах Тихого и Индийского океанов, на огромном расстоянии от материков и там, где вода к тому же совершенно прозрачна. В равной степени невероятно, чтобы благодаря работе подъемлющих сил на всех этих упомянутых выше громадных пространствах поднялись бесчисленные большие скалистые отмели до глубины не более 20—30 фатомов, т. е. 120—180 футов от уровня моря, и ни одна не поднялась выше уровня моря; ибо где же на всей поверхности земного шара мы найдем хоть одну горную цепь даже в несколько сот миль длиной, у которой многие вершины поднимались бы не более чем на несколько футов над некоторым уровнем, но ни один пик — выше этого? Но если основания, с которых начинают свой рост кораллы, строящие атоллы, не образовались из осадочных пород и если они не поднимались до необходимого уровня, то они обязательно должны были опуститься до этого уровня — а это сразу же разрешает трудность. Ибо по мере того как гора вслед за горой, остров вслед за островом медленно погружались под воду, постепенно появлялись все новые фундаменты, на которых могли расти кораллы. Здесь невозможно входить во все необходимые подробности, но я рискну предложить кому-нибудь объяснить как-либо иначе, как могло случиться, чтобы эти многочисленные острова оказались распределенными по громадным пространствам и все острова оказались низменными и построенными кораллами, безусловно нуждающимися в каком-нибудь фундаменте в пределах некоторой ограниченной глубины под поверхностью.

Прежде чем заняться объяснением, каким образом атоллообразные рифы приобретают свое характерное строение, нам придется обратиться ко второму большому типу, а именно барьерным рифам. Эти рифы либо тянутся прямой линией перед берегами какого-нибудь материка или большого острова, либо окружают мелкие острова; и в том и в другом случае они отделены от земли широким и довольно глубоким водным каналом, аналогичным лагуне внутри атолла. Удивительно, как мало внимания уделяли окружающим барьерным рифам, а между тем их строение поистине удивительно. Приведенный рисунок изображает часть барьера, окружающего остров Болабола в Тихом океане, в том виде, как он представляется с одного из центральных пиков. Здесь вся линия рифа обратилась в сушу, но темные вздымающиеся воды океана обыкновенно отделяются от светло-зеленого пространства лагунного канала белоснежной полосой больших бурунов, посреди которой лишь кое-где виден какой- нибудь одинокий островок с кокосовыми пальмами на нем; спокойные воды канала обыкновенно омывают полосу низменной аллювиальной почвы, обремененной прекраснейшими произведениями тропиков и лежащей у подножия диких и обрывистых центральных гор.

Окружающие барьерные рифы бывают самых разнообразных размеров, по крайней мере от 3 миль до 44 миль в диаметре, а тот риф, что тянется по одной стороне Новой Каледонии и охватывает обе оконечности этого острова, имеет 400 миль в длину. Каждый риф охватывает один, два или несколько скалистых островов различной высоты, а в одном случае даже 12 отдельных островов. Риф проходит на большем или меньшем расстоянии от охватываемой им суши; так, в архипелаге Товарищества он отстоит по большей части на расстоянии от 1 до 3—4 миль, зато на Хоголеу проходит к югу от охватываемых островов за 20 миль, а с противоположной стороны, т. е. к северу, — за 14 миль. Глубина лагунного канала также сильно колеблется, в среднем, можно считать, от 10 до 30 фатомов; но на Ваникоро есть места не менее чем в 56 фатомов, т. е. 336 футов, глубиной. С внутренней стороны риф либо полого опускается в лагунный канал, либо заканчивается отвесной стеной, иногда от 200 до 300 футов в вышину под водой; с внешней стороны этот риф подобно атоллу чрезвычайно круто поднимается из бездонных глубин океана. Что может быть своеобразнее этих образований? Перед нами остров, который можно сравнить с замком, расположенным на вершине высокой подводной горы и защищенным громадной стеной коралловой породы, всегда крутой с наружной стороны, а иногда и с внутренней, оканчивающейся широким плоским гребнем, и там и сям пробитой узкими воротами, через которые самые большие корабли могут входить в широкий и глубокий наполненный водой ров, окружающий остров.

Если говорить о самом коралловом рифе, то между барьером и атоллом нет ни малейшей разницы — ни в общих размерах, ни в очертании, ни в группировке, ни даже в самых незначительных деталях строения. Географ Бальби справедливо замечает, что окруженный рифом остров — это атолл с возвышенностью, поднимающейся из его лагуны; стоит только изнутри убрать землю, и останется самый настоящий атолл.

Но отчего же эти рифы вырастают на таком большом расстоянии от берегов охватываемых ими островов? Нельзя думать, что кораллы не могут расти близко от суши, потому что берега внутри лагунного канала, не покрытые аллювиальной почвой, часто бывают окаймлены живыми рифами, а мы сейчас увидим, что существует даже особый тип рифов, которые я назвал окаймляющими за их тесную связь с берегами, и у континентов, и у островов. Далее, на чем эти рифообразующие кораллы, которые не могут жить на больших глубинах, возводят свои охватывающие сооружения? Ясно, что тут возникает большое затруднение, аналогичное тому, которое встает и в отношении атоллов, и обычно упускаемое из виду. Все это станет понятнее из следующих рисунков, изображающих действительные разрезы, проведенные в направлении с севера на юг, островов Ваникоро, Гамбье и Мауруа с их барьерными рифами; все они вычерчены в одном и том же масштабе по вертикали и горизонтали, а именно — в одном дюйме одна миля.

Следует заметить, что сечения — через эти ли острова или же через многие другие окруженные острова — можно было бы взять в любом направлении и общий характер их остался бы тем же. Если учесть теперь, что рифообразующие кораллы не могут жить на глубине, превышающей 20—30 фатомов, и что масштаб настолько мал, что лоты, показанные справа, отмечают глубину 200 фатомов, то уместно поставить вопрос: на каком основании возведены эти барьерные рифы? Можно ли предположить, что каждый остров окружен, словно ошейником, подводной каменной грядой или большой осадочной отмелью, круто обрывающейся в том месте, где кончается риф? Если бы некогда, пока острова еще не были защищены рифами, море глубоко вдавалось в их берега, оставляя вокруг них под водой неглубокую отмель, то нынешние берега были бы неизменно ограничены высокими обрывами; но это бывает крайне редко. Кроме того, исходя из этих соображений невозможно объяснить, почему кораллы поднимаются, как стена, от самого наружного края отмели, часто оставляя внутри обширное пространство воды, слишком глубокой для развития кораллов. Постепенное образование из осадков обширной отмели, полностью окружающей эти острова и обыкновенно тем более широкой, чем меньше охватываемые острова, в высшей степени невероятно, если принять во внимание их открытое положение в центральных и самых глубоких областях океана. Что касается барьерного рифа Новой Каледонии, простирающегося на 150 миль за северную оконечность острова по той же прямой линии, по какой он проходит у западного берега, то вряд ли можно поверить, чтобы у высокого острова могла образоваться столь прямолинейная осадочная отмель, уходящая к тому же так далеко за его оконечность в открытое море. Наконец, если мы посмотрим на другие океанические острова примерно той же высоты и сходного геологического строения, но не окруженные коралловыми рифами, то напрасно будем искать вокруг них такой незначительной глубины, как 30 фатомов, разве что у самых берегов; ибо суша, круто поднимающаяся из воды, как и обстоит дело с большинством окруженных и неокруженных океанических островов, так же круто обычно уходит под воду. На чем же, повторяю я, возведены эти барьерные рифы? Почему отстоят они так далеко от охватываемой ими земли, образуя широкие и глубокие, напоминающие рвы каналы? Вскоре мы увидим, как легко разрешаются все эти трудности.

Перейдем теперь к третьему типу — окаймляющим рифам, о котором достаточно сказать лишь очень немного. В тех местах, где суша круто уходит под воду, эти рифы имеют всего несколько ярдов в ширину, образуя лишь как бы ленту или кайму вокруг берегов; там же, где грунт имеет небольшой наклон под водой, риф простирается дальше, иногда даже на целую милю от суши, однако в таких случаях промеры глубины у наружного края рифа всегда показывают, что подводное продолжение суши имеет небольшой наклон. В действительности рифы уходят лишь на такое расстояние от берега, до какого существует некоторое основание в пределах необходимой глубины от 20 до 30 фатомов. Поскольку речь идет о самом рифе, то нет никакой существенной разницы между рифом этого типа и тем, который образует барьер или атолл; впрочем, этот риф обыкновенно не так широк, и потому на нем образуется немного островков. Из-за того что кораллы сильнее растут на внешней стороне, а также из-за пагубного влияния осадка, наносимого водой на внутреннюю сторону, наружный край рифа оказывается всего выше, и между ним и землей обыкновенно имеется мелкий песчаный канал в несколько футов глубиной. Там, где близко к поверхности накопляются осадочные отмели, как, например, кое-где в Вест-Индии, они иногда окаймляются кораллами и потому до некоторой степени походят на лагунные острова, или атоллы, — точно так же, как окаймляющие рифы вокруг островов с пологими берегами до некоторой степени походят на барьерные рифы.

Ни одну теорию образования коралловых рифов нельзя признать удовлетворительной, если она не охватывает всех трех больших типов. Как мы видели, нам пришлось признать опускание громадных пространств, по которым разбросаны низменные острова, из коих ни один не превышает той черты, до какой ветры и волны могут наносить твердое вещество, и все-таки построенные животными, которым необходим какой-нибудь фундамент, причем этот фундамент должен лежать на небольшой глубине. Возьмем теперь какой-нибудь остров, окруженный окаймляющими рифами, строение которых не доставляет никаких затруднений, и пусть этот остров вместе со своим рифом, изображенным на рисунке сплошной линией, медленно опускается. По мере того как остров опускается, — сразу ли на несколько футов или совершенно неощутимо, — живые массивы, омываемые прибоем на краю рифа, будут быстро достигать поверхности, — как мы можем с уверенностью заключить из того, что известно об условиях, благоприятствующих росту кораллов. Вода, однако, будет постепенно вторгаться на берег, остров будет становиться все ниже и меньше, а промежуток между внутренним краем рифа и берегом — соответственно шире. Разрез рифа и острова в этом состоянии, после погружения на несколько сот футов, показан пунктирной линией. Допустим, что на рифе уже образовались коралловые островки, а в лагунном канале стоит на якоре корабль. Этот канал будет более или менее глубоким в зависимости от степени опускания, от количества осадка, в нем скопившегося, и от разрастания тонковетвистых кораллов, могущих там жить. Разрез в этом состоянии во всех отношениях похож на разрез окруженного острова; действительно, это разрез реально существующего острова Бола-бола в Тихом океане (в масштабе 1 миля в 0,517 дюйма). Теперь сразу же видно, почему окружающие барьерные рифы отстоят так далеко от берегов, перед которыми проходят. Понятно также, что линия, проведенная отвесно вниз от наружного края нового рифа к фундаменту коренной породы под старым окаймляющим рифом, будет превышать тот небольшой предел глубины, на которой могут жить деятельные кораллы, ровно на столько футов, на сколько футов произошло опускание: маленькие строители возводили свою громадную массивную стену, по мере того как все сооружение погружалось, на основании, образованном другими кораллами и их консолидированными обломками. Таким образом, трудность в этом вопросе, казавшаяся столь значительной, отпадает.

Если вместо острова мы взяли бы берег материка, окаймленный рифами, и представили себе, что он опускается, то в результате получили бы, очевидно, громадный прямолинейный барьер, подобный тем, что проходят у берегов Австралии или Новой Каледонии, отделенный от земли широким и глубоким каналом.

Возьмем теперь наш новый окружающий барьерный риф, разрез которого изображен уже сплошной линией и который, как я уже говорил, представляет собой действительный разрез через Болаболу, и пусть он продолжает опускаться. По мере того как барьерный риф медленно погружается, кораллы будут продолжать интенсивно расти вверх; но по мере погружения острова вода будет пядь за пядью захватывать берег, и вот сперва отдельные горы образуют отдельные острова внутри одного большого рифа, а под конец исчезнет и последняя, самая высокая вершина. В тот миг, когда это произойдет, образуется самый настоящий атолл; как я уже говорил, стоит убрать возвышенность изнутри окружающего барьерного рифа, и останется атолл, — а тут эта земля убрана. Теперь понятно, каким образом атоллы, происходя из окружающих барьерных рифов, походят на них общими размерами, формой, характером группировки и расположением в одну или в две линии, ибо их можно назвать приблизительными контурными картами погрузившихся островов, над которыми они стоят. Далее мы видим, отчего атоллы в Тихом и Индийском океанах тянутся цепями, параллельными главному, преобладающему направлению высоких островов и больших береговых линий этих океанов. Поэтому я рискну утверждать, что с точки зрения теории роста кораллов вверх во время погружения суши просто объясняются все главные особенности тех чудесных сооружений, лагунных островов, или атоллов, которые так давно привлекают внимание путешественников, — равно как и не менее чудесных барьерных рифов, окружающих маленькие острова или тянущихся на сотни миль вдоль берегов материка.

Меня, может быть, спросят, могу ли я привести какое-нибудь непосредственное доказательство опускания барьерных рифов или атоллов; но не следует забывать, как трудно, должно быть, обнаружить движение, имеющее тенденцию скрывать под водой те места, которые ему подвергаются. Тем не менее на атолле Килинг я заметил, что старые кокосовые пальмы со всех сторон лагуны подмыты водой и падают, а в одном месте опорные столбы одного сарая, как уверяют жители, семь лет назад стоявшие немного выше уровня высокой воды, в настоящее время ежедневно омываются приливом; наведя справки, я выяснил, что за последние десять лет здесь ощущалось три землетрясения, из них одно сильное. На Ваникоро лагунный канал замечательно глубок, у подножия окруженных рифом высоких гор едва ли накопилась какая-нибудь аллювиальная почва, а нанесенные на стену барьерного рифа обломки и песок образовали поразительно мало островков; эти и еще некоторые аналогичные факты привели меня к убеждению, что остров этот опустился, а риф вырос вверх, должно быть, недавно; здесь тоже часто происходят очень сильные землетрясения. Наоборот, в архипелаге Товарищества, где лагунные каналы почти занесены, где накопилось много i низменной аллювиальной почвы и кое-где на барьерных рифах образовались удлиненные островки, все факты указывают на то, что эти острова в самое последнее время не опускались,— лишь изредка наблюдаются едва ощутимые толчки. В этих коралловых образованиях, где суша и вода борются, по-видимому, за господство, всегда, должно быть, трудно решить, что вызывается изменением приливных течений, а что незначительным опусканием; то обстоятельство, что многие из этих рифов и атоллов подвергаются каким-то изменениям, не оставляет никаких сомнений: на одних атоллах, по-видимому в недавний период, значительно выросли островки, на других они были частично или полностью смыты. Кое-где на Мальдивских островах жители знают дату первого появления некоторых островков; в иных местах кораллы в настоящее время процветают на смытых водой рифах, где ямы, вырытые для могил, свидетельствуют о том, что когда-то тут была обитаемая земля. Трудно поверить в частую перемену приливных течений в открытом океане; между тем землетрясения, сохранившиеся в памяти туземцев, на одних атоллах, и большие трещины, наблюдаемые на других атоллах, служат ясным доказательством изменений и возмущений, происходящих в подземных областях.

Из нашей теории явствует, что берега, только окаймленные рифами, не могли сколько-нибудь заметно опуститься, а потому они должны были либо оставаться неподвижными, либо подниматься в период роста своих кораллов. И в самом деле, замечательно, как -широко можно показать, обнаруживая присутствие поднятых органических остатков, что окаймленные острова были подняты; пока что это и есть косвенное доказательство в пользу нашей теории. Особенно поразило меня это обстоятельство, когда я, к своему удивлению, обнаружил, что описания, данные гг. Куа и Гэмаром, применимы не к рифам вообще, как они подразумевали, а только к рифам окаймляющего типа; однако удивление мое исчезло, когда впоследствии я узнал, что по странной случайности все те несколько островов, какие посетили эти выдающиеся натуралисты, можно, по их же собственным утверждениям, отнести к тем, которые поднялись в недавнюю геологическую эру.

Теория опускания объясняет не только важнейшие особенности строения барьерных рифов и атоллов и их сходство в форме, в размерах и в других чертах; эта теория, — которую мы все равно вынуждены принять в рассматриваемых нами областях вследствие необходимости найти фундаменты для кораллов в пределах требуемой глубины,— может также просто объяснить и многие подробности строения, и исключительные случаи. Приведу лишь несколько примеров. Уже давно с удивлением отмечали, что проходы в рифах расположены как раз напротив долин на охватываемой земле даже тогда, когда риф отделен от земли лагунным каналом, который до того широк и настолько глубже самого прохода, что почти не представляется возможным, чтобы очень малое количество воды или осадка, сносимое вниз, могло разрушить кораллы на рифе. А ведь в каждом рифе из типа окаймляющих пробиты узкие ворота напротив малейшего ручейка, пусть даже сухого в продолжение большей части года, так как ил, песок или гравий, смываемые иногда вниз, убивают кораллы, на которых они отлагаются. Поэтому, когда остров, окаймленный таким образом, будет опускаться, то хотя большая часть этих узких ворот, вероятно, закроется вследствие роста кораллов наружу и вверх, но все те, что не закроются (осадки и загрязненная вода, стекающие из лагунного канала, непременно оставят открытыми некоторые из них), по-прежнему будут находиться как раз напротив верхней части тех долин, в устье которых был прорван первоначальный, лежащий в основании окаймляющий риф.

Теперь нетрудно увидеть, каким образом остров, перед которым проходят барьерные рифы — только ли по одной стороне его, или по одной стороне и огибая одну его оконечность, или же огибая обе оконечности одновременно, — мог после длительного опускания превратиться в одиночный, подобный стене риф, или в атолл, с выступающей из него большой правильной вершиной, или же в два или три атолла, связанные между собой прямолинейными рифами, — все эти исключительные случаи действительно встречаются. Так как рифообразующие кораллы нуждаются в пище, сами они служат пищей другим животным, гибнут от осадков, не в состоянии прикрепляться к рыхлому дну и легко могут быть унесены на такую глубину, откуда уже не в состоянии снова расти, то нам не приходится удивляться тому, что рифы и на атоллах, и в барьерах местами прерываются. Так, громадный барьер Новой Каледонии во многих местах разорван и разрушен; поэтому после длительного опускания этот громадный риф образовал не один большой атолл в 400 миль длиной, а цепь, или архипелаг, атоллов, почти совсем таких же размеров, как в Мальдивском архипелаге. Кроме того, весьма вероятно, что в однажды прорванном с противоположных сторон атолле океанские и приливные течения будут проходить прямо через эти бреши, а потому крайне невероятно, чтобы кораллы были когда-нибудь в состоянии снова соединить края прохода, особенно в процессе непрерывного опускания; но если этого не происходит, то по мере погружения один атолл распадается на два или большее число отдельных атоллов. В Мальдивском архипелаге есть отдельные атоллы, взаимное положение которых указывает на их тесную связь; они разделены каналами либо неизмеримой глубины, либо просто очень глубокими (канал между атоллами Росс и Ари имеет 150 фатомов в глубину, между северным и южным атоллами Нилланду— 200 фатомов), и, рассматривая их на карте, поневоле убеждаешься, что некогда они были связаны еще теснее. В том же архипелаге атолл Малос-Маду разделен разветвляющимся каналом глубиной от 100 до 132 фатомов таким образом, что почти невозможно решить, следует ли остров твердо считать тремя отдельными атоллами или же одним большим атоллом, еще не разделившимся окончательно.

Я не стану входить в дальнейшие подробности, но должен заметить, что своеобразное строение северных Мальдивских атоллов (принимая во внимание, что море свободно проходит через бреши в них) получает простое объяснение в факте роста вверх и наружу кораллов, первоначально опиравшихся на отдельные маленькие рифы в их лагунах, — как то происходит в обыкновенных атоллах, — и на разрушенные части вытянутого краевого рифа, такого, какой ограничивает все атоллы обычной формы. Не могу не отметить еще раз своеобразие этих сложных сооружений: большой, обыкновенно вогнутый песчаный диск круто поднимается из неизмеримых глубин океана; центральное пространство его сплошь усеяно, а края симметрично окаймлены овальными впадинами коралловой породы, лежащими у самой поверхности моря, иногда одетыми растительностью, и в каждой находится озеро прозрачной воды!

Рассмотрим подробнее еще один вопрос, поскольку известно, что из двух соседних архипелагов на одном кораллы процветают, а на другом наблюдается обратное явление, и поскольку на существование кораллов влияет столько факторов (уже перечисленных выше), то представлялось бы совершенно непонятным, если бы рифообразующие кораллы вечно продолжали свою жизнь в каком-нибудь месте или на каком-нибудь пространстве, тогда как земля, воздух и вода все время подвергались изменениям. А поскольку, согласно нашей теории, площади, заключающие в себе атоллы и барьерные рифы, опускаются, то иногда мы должны встречать рифы отмершие и вместе с тем затопленные.

У всех рифов подветренная сторона, куда направляются осадки, вымываемые водой из лагуны или лагунного канала, наименее благоприятна для длительного энергичного роста кораллов, и потому с подветренной стороны рифа нередко встречаются отмершие участки, — все еще сохраняя правильную форму стены, они теперь кое-где уже погрузились под воду. На архипелаге Чагос в настоящее время по какой-то причине, возможно из-за слишком быстрого опускания, сложились обстоятельства, гораздо менее благоприятствующие росту рифов, нежели существовавшие прежде условия; так, часть краевого рифа одного атолла, имеющая 9 миль в длину, мертва и затоплена; на другом имеется лишь несколько совсем небольших живых участков, поднимающихся к поверхности; третий и четвертый полностью мертвы и затоплены; пятый — не что иное как обломок с почти изгладившимися чертами строения. Замечательно, что во всех этих случаях отмершие рифы и части рифов лежат почти на одной и той же глубине под поверхностью, а именно от 6 до 8 фатомов, — как будто опущенные вниз одним равномерным движением. Один из этих «полузатонувших атоллов», названных так капитаном Морсби (которому я обязан множеством неоценимых сведений), имеет огромные размеры — 90 морских миль в одном направлении и 70 миль в другом — и замечательно интересен во многих отношениях. Так как из нашей теории следует, что во всякой области опускания обыкновенно образуются новые атоллы, то против этой теории можно было бы выдвинуть два веских возражения: во-первых, что число атоллов должно было бы бесконечно возрастать, и, во-вторых, что в старых областях опускания каждый отдельный атолл должен был бы неограниченно расти в толщину, — если бы, однако, нельзя было привести доказательств, что они иногда разрушаются. Итак, мы проследили всю историю этих громадных колец коралловой породы, от их возникновения через все этапы их нормальных и случайных изменений вплоть до их отмирания и окончательного исчезновения.

К моему сочинению «Коралловые образования» я приложил карту, на которой раскрасил все атоллы темно-синим цветом, барьерные рифы — светло-синим, а окаймляющие рифы — красным. Эти последние образуются, пока суша неподвижна или — как то часто явствует из присутствия поднятых органических остатков — пока она медленно поднимается; наоборот, атоллы и барьерные рифы вырастают во время прямо противоположного движения — опускания, которое должно происходить крайне постепенно, а в случае атоллов совершаться в таких громадных размерах, чтобы скрыть под водой все горные вершины на огромных пространствах океана. Из этой карты со всей очевидностью мы видим, что рифы, окрашенные светло-синим и темно-синим и возникшие в результате движений одного и того же порядка, как правило, стоят один около другого. Далее, мы видим, что области, занятые рифами этих двух цветов, необыкновенно обширны и лежат в стороне от протяженных береговых линий, окрашенных красным; оба этих обстоятельства могут быть установлены в виде выводов, естественно вытекающих из теории, согласно которой характер рифов определяется характером движения земной коры. Достойно внимания, что в ряде случаев, там, где отдельные красные и синие кружки подходят близко друг к другу, происходили, как я могу показать, колебания уровня; ибо в таких случаях красные или окаймленные кружки обозначают атоллы, первоначально образовавшиеся, согласно нашей теории, во время опускания, но впоследствии поднятые, и, наоборот, некоторые светло-синие, т. е. окруженные, острова сложены коралловой породой, которая должна была быть поднята до ее настоящей высоты, прежде чем произошло то опускание, во время которого выросли вверх ныне существующие барьерные рифы.

Некоторые авторы с удивлением отмечают, что, хотя атоллы являются наиболее распространенными коралловыми сооружениями в некоторых громадных областях океана, они полностью отсутствуют в»других морях, например в Вест-Индии; теперь мы сразу же можем понять причину этого явления: атоллы не могут возникать там, где нет опускания, а что касается Вест-Индии и некоторых областей Ост-Индии, то эти пространства, как известно, продолжают в современный период подниматься. Все более обширные площади, покрытые красным и синим, имеют вытянутую форму, и между этими двумя красками существует известное чередование, как будто поднятие в одном месте уравновешивалось оседанием в другом. Принимая во внимание доказательства недавнего поднятия как окаймленных берегов, так и некоторых других, где рифов нет (например, в Южной Америке), мы приходим к выводу, что большие материки являются преимущественно областями поднимающимися, а, судя по характеру коралловых рифов, центральные части великих океанов являются областями оседающими. Индонезийский архипелаг, самая раздробленная в мире суша, является в большей своей части областью поднятия, но он окружен и пронизан — и, вероятно, не в одном только направлении — узкими областями опускания.

Ярко-красными пятнышками я обозначил все известные многочисленные действующие вулканы, лежащие в пределах той же карты. Их полное отсутствие во всех крупных областях опускания, окрашенных светло-синим или темно-синим цветом, чрезвычайно поразительно; не менее разительно также совпадение главных вулканических цепей с местами, обозначенными красным, и это приводит нас к заключению, что они либо долго оставались неподвижными, либо — что еще чаще — недавно поднялись. Хотя на небольшом расстоянии от одиночных синих кружков встречается несколько ярко-красных пятнышек, но ни один действующий вулкан не расположен хотя бы за несколько сот миль от архипелага или даже небольшой группы атоллов. Тем более поразительно, что на архипелаге Дружбы, состоящем из группы атоллов, поднятых и затем частично разрушенных, в исторические времена действовало два вулкана, а может быть и больше. С другой стороны, хотя большая часть островов Тихого океана, окруженных барьерными рифами, вулканического происхождения и часто на них еще можно различить остатки кратеров, неизвестно, чтобы хоть один из них когда-нибудь действовал. Из всего этого вытекает, что, по-видимому, вулканы приходят в действие и угасают на одних и тех же местах в зависимости от того, преобладают ли там движения поднятия или опускания. Можно привести бесчисленные факты в доказательство того, что повсюду, где только есть действующие вулканы, часто попадаются поднятые органические остатки; но пока не будет показано, что в областях опускания вулканов совсем нет или же они бездействуют, до тех пор заключение, что их распределение зависит от поднятия или оседания земной поверхности, само по себе, впрочем, вероятное, будет рискованным. Теперь, однако, я полагаю, мы свободно можем допустить этот важный вывод.

Бросим последний взгляд на карту: припоминая все, что было сказано относительно поднятых органических остатков, мы невольно изумляемся обширности тех площадей, уровень которых колебался вверх или вниз в период геологически не очень отдаленный. Кроме того, движения поднятия и опускания следуют, по-видимому, почти одним и тем же законам. На всех тех пространствах, усеянных атоллами, где над уровнем моря не осталось ни единой горной вершины, общая степень оседания была, должно быть, громадна по своим размерам. Кроме того, оседание, — происходило ли оно непрерывно или же периодически, с промежутками достаточно длительными, чтобы кораллы снова подвели свои живые сооружения к поверхности, — непременно должно было совершаться крайне медленно. Это заключение, вероятно, самое важное из тех, какие можно вывести из изучения коралловых образований, да и трудно себе представить, каким иным путем можно было прийти к нему. Я не могу также обойти молчанием вероятность существования в прежние времена больших архипелагов из высоких островов на тех местах, где ныне одни только кольца коралловых скал едва нарушают однообразие просторов открытого моря; это проливает некоторый свет и на распределение организмов на других высоких островах, которые все еще стоят на таком громадном расстоянии друг от друга среди великих океанов. Рифообразующие кораллы действительно воздвигли и сохранили чудесные памятники подземных колебаний уровня; в каждой барьерном рифе мы видим доказательство того, что суша в этом месте опускалась, а в каждом атолле— памятник, воздвигнутый над островом, ныне исчезнувшим. Таким образом, мы подобно геологу, который прожил десять тысяч лет и вел летопись происходивших изменений, можем заглянуть в тот великий план, по которому была разбита на части поверхность земного шара и чередовались между собой земля и вода.

XVI. Агония

Побег из ГУЛАГа. Часть 3. XVI. Агония

Муж ничего не поймал в реке, но отдохнул, и мы решили двинуться дальше. Это была ужасная ошибка. Надо было еще раз все обследовать и обдумать, а мы легкомысленно поверили в то, что за шалашом пойдет чуть ли не колесная дорога. Признаки сразу были скверные: тропа стала суживаться, теряться в береговых зарослях ольхи, опять появляться и снова исчезать в болоте, которое каждый обходил по-своему. Мыкались мы зря и заночевали буквально на островке, посреди не виданных еще по величине болот. Перед нами на запад расстилалось изумрудное море трясины, к которому никак нельзя было подступиться. Оно оттерло нас от реки и продолжало уводить к югу. Очень хотелось вернуться к шалашу: не верилось, что тот чудный лес, с набитыми дорожками, был случайностью. Где-то мы сделали ошибку. Возможно, что мы вернулись бы, но нас обманули лошадиные следы, которые во множестве появились на возобновленной тропинке. Следы были свежие, лошадь кованая, казалось, что только что проехал лесничий. Но, в конце концов, тропа привела нас к новому болоту и канула, как в воду. Мы не подозревали, что финны пускают лошадей, как оленей, пастись в леса, что это они, бродя как попало, а иногда и следуя случайной тропой, создавали нам ложную уверенность в том, что здесь кто-то ездил верхом. Только когда склон отвернулся к юго-востоку, и путь наш оказался совершенно абсурдным, нам ничего другого не оставалось, как искать кратчайшего пути назад. Но непрерывные болота так сбили ноги мне и сыну, что теперь мы едва шли, а заночевать пришлось далеко от шалаша. Муж выбрал для ночлега просеку, и всю ночь жег фантастический костер из целых деревьев, оставшихся не вывезенными.

4. Сокол — он же Соков — он же Смирнов

Записки «вредителя». Часть II. Тюрьма. 4. Сокол — он же Соков — он же Смирнов

В камере все лежали, как полагается, в два слоя, сплошь, но никто не спал. Староста стоял в одном белье у своей первой койки; в противоположном конце камеры, у окна, стояли двое заключенных, тоже в одном белье: между ними и старостой шла перебранка — резкая и безнадежная. У дверей стоял вновь прибывший; в шубе, с вещами в руках, ошарашенный тюрьмой, арестом и скандалом, с которым его встретили: привезли в тюрьму, а здесь нет места. Он не представлял себе, что был уже сто десятым на двадцать два места. Я стоял, не проходя еще к своему ужасному логову. Меня вводили, тем временем, в курс происшествия. — Те двое — уголовные, бандиты. Их два места на полу около окна и умывальника. Места немного шире, чем под нарами, но холодные, так как окно открыто всю ночь. Новенького положить некуда, и староста направил его к ним третьим на два места. По камерным правилам староста распоряжается местами, но они не хотят подчиняться, считая, что староста может распоряжаться свободными местами, а класть на чужое место не может. — Куда ж его девать? — Уладится. Староста немного виноват: он приказал им пустить третьего, а не попросил, это их взорвало. Они ребята неплохие, хоть и настоящие бандиты — грабят магазины. Тот, поменьше, — это Сокол, или Соков, он же Смирнов, атаман. Второй — Ваня Ефимов из его шайки. Всего их сидит девять человек: двое у нас, шесть — по соседним камерам, один занят на кухне и спит в «рабочей камере». Следователь лишил их прогулок, чтобы они не могли переговариваться, и они просто сюда, к решетке, подходят. Отчаянный народ. Вот увидите, даже безногий придет.

12. Первые аресты в Мурманске. Отворите! Это ГПУ

Записки «вредителя». Часть I. Время террора. 12. Первые аресты в Мурманске. Отворите! Это ГПУ

Моя квартирка, считавшаяся по Мурманску хорошей, потому что дом был построен несколько лет назад, с его стен не текла вода, под ним не росла плесень и грибы, — все же была далека от благоустройства: печи дымили так, что при топке надо было открывать настежь двери и окна; в полу были такие щели, что если зимой случалось расплескать на полу воду, она замерзала; уборная была холодная, без воды; переборки между моей квартирой и соседними, где ютилось несколько семей служащих треста, были так тонки, что все было слышно. В моей квартире, как и в других, была одна комната и крохотная кухня. Все мое имущество состояло из дивана, на котором я спал, двух столов, трех стульев и полки с книгами. Семья моя жила в Петербурге, и сидеть одному в такой комнате было невыносимо тоскливо, особенно по вечерам. Выл ветер, стучала в деревянную обшивку дома обледеневшая веревка, протянутая для сушки белья; и все казалось, что кто-то подходит к дому и стучится. Когда было морозно и тихо, в небе играли сполохи — северное сияние; точно в ответ им начинали гудеть электрические провода, то тихо и однотонно, то постепенно усиливаясь и переходя словно в рев парохода. Это действовало на нервы и вызывало бессонницу. В конце марта в одну из таких ночей я услышал стук и шаги. «Верно, что-нибудь на пристани случилось и матросы идут будить помощника, заведующего траловым флотом. Никогда нет этому человеку покоя, ни днем, ни ночью». Прислушался — да, так. Стучат к нему. Прошло часа два. Кто-то резко постучал в мою дверь. Вставать не хотелось: наверно, по ошибке или пьяный матрос забрел не туда. Нет, стучат.

1789 - 1815

From 1789 to 1815

The French Revolution, Directory, Consulate and Napoleon epoch from 1789 to 1815.

13. Романисты

Записки «вредителя». Часть II. Тюрьма. 13. Романисты

Читая на воле сообщения ГПУ о признаниях вредителей, протоколы дознаний, где известные всему СССР ученые и специалисты якобы добровольно сознавались в совершенных ими тяжких и часто позорных преступлениях, я был твердо уверен, что сообщения ГПУ вымышлены, а протоколы поддельны, Я не допускал мысли, что опубликованные ГПУ протоколы дознаний, как, например, по делу «48-ми», действительно написаны теми, кому они приписывались. Мне казалось, что отдельные слабовольные люди могут, под страхом смерти, или под пыткой, написать какое угодно «признание», но чтобы это могли писать люди твердого характера и безусловной честности, какими я знал многих из числа убитых, я считал совершенно невозможным. Тем более невероятным казалось мне, чтобы дача самоуничтожающих, позорных, ложных показаний могла быть явлением массовым в среде ученых и специалистов. Но, попав в тюрьму, я к своему ужасу узнал, какая масса заключенных пишет ложные признания. Несомненно, что ГПУ не брезгует подделками подписей, вставками слов, совершенно искажающих смысл, даже составлением целых подложных протоколов дознаний, но, тяжко сказать, есть люди, которые сами на себя писали позорнейшую клевету. Только тот, кто побывал в тисках ГПУ, может себе представить всю жуть рассказов о том, как по нажиму следователя пишутся позорнейшие признания об участии в контрреволюционных, шпионских или вредительских организациях, о деньгах, якобы полученных из-за границы за «вредительскую» работу, об участии в этом других, невинных людей. Вместе с тем это такое установившееся явление, что на тюремном жаргоне имеется для этого специальный термин.

Глава 20

Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919. Глава 20

Советская Россия и Финляндия – два различных мира. Два народа, жившие рядом, не имели точек соприкосновения и надежных средств сообщения. Контраст был поразительным. После двух лет лицезрения грязных, неряшливых красноармейцев чистенькая, аккуратная военная форма финнов радовала глаз. Смена опасного, неопрятного, запущенного Петрограда на безупречно чистую финскую деревушку оказывала умиротворяющее воздействие. Простой деревянный дом, в котором размещалась комендантская служба, был безукоризненно опрятным: пол, окна, сосновые скамейки – все сияло чистотой. Комендант, молодой розовощекий лейтенант, принимал каждого беженца из советской России по одному. Когда я сидел перед дверью его кабинета, ожидая вызова, вошел наш проводник. Все финские солдаты, видимо, были с ним знакомы. Из обрывков разговора, которые удалось услышать, я убедился, что помимо сопровождения людей из России в Финляндию, проводник передавал финской стороне и разведывательные данные. Проводник подошел, вручил мне пакет и сказал: – Здесь пятьсот марок… Где мой револьвер? Я передал ему оружие. – Если вам захочется вернуться, лейтенант скажет, где меня найти. – Сомневаюсь, что захочется, но если все же я передумаю, то постараюсь вас отыскать. Никто не поможет в этом деле лучше. Впервые за наше непродолжительное знакомство на лице проводника появилось нечто вроде улыбки. Очевидно, сказанное польстило его профессиональной гордости. Мы обменялись рукопожатием, и он ушел. Беседа с комендантом длилась недолго. Он задал мне несколько вопросов и записал ответы в карточку.

О русском крестьянстве

Горький, М.: Берлин, Издательство И.П.Ладыжникова, 1922

Люди, которых я привык уважать, спрашивают: что я думаю о России? Мне очень тяжело все, что я думаю о моей стране, точнee говоря, о русском народe, о крестьянстве, большинстве его. Для меня было бы легче не отвечать на вопрос, но - я слишком много пережил и знаю для того, чтоб иметь право на молчание. Однако прошу понять, что я никого не осуждаю, не оправдываю, - я просто рассказываю, в какие формы сложилась масса моих впечатлений. Мнение не есть осуждениe, и если мои мнения окажутся ошибочными, - это меня не огорчит. В сущности своей всякий народ - стихия анархическая; народ хочет как можно больше есть и возможно меньше работать, хочет иметь все права и не иметь никаких обязанностей. Атмосфера бесправия, в которой издревле привык жить народ, убеждает его в законности бесправия, в зоологической естественности анархизма. Это особенно плотно приложимо к массе русского крестьянства, испытавшего болee грубый и длительный гнет рабства, чем другие народы Европы. Русский крестьянин сотни лет мечтает о каком-то государстве без права влияния на волю личности, на свободу ее действий, - о государстве без власти над человеком. В несбыточной надежде достичь равенства всех при неограниченной свободe каждого народ русский пытался организовать такое государство в форме казачества, Запорожской Сечи. Еще до сего дня в темной душе русского сектанта не умерло представление о каком-то сказочном «Опоньском царстве», оно существует гдe-то «на краю земли», и в нем люди живут безмятежно, не зная «антихристовой суеты», города, мучительно истязуемого судорогами творчества культуры.

IX. В неизвестное

Побег из ГУЛАГа. Часть 3. IX. В неизвестное

Часа через два мальчик проснулся. Ранка была в хорошем состоянии, но, конечно, ни один доктор не разрешил бы ему вставать с постели, а мы должны были заставить его идти по камням и болотам, пока он был в силах передвигаться. Перед нами был новый перевал, склон вскоре стал безлесным. С любой точки гребня хребта, направленного с севера на юг и очень похожего на пограничный, нас легко было взять на прицел. Будь моя воля, я, кажется, пошла бы без всяких предосторожностей, таким отчаянным казалось мне наше положение, но муж строго следил за тем, чтобы мы возможно быстрее делали перебежки, отлеживались за глыбами гранита и опять бежали до следующего прикрытия. Что думал мальчик, я не знаю. Он шел сжав губы, бежал, ложился, опять бежал. Ни колебания, ни страха. С перевала шел пологий спуск, вскоре начинались кусты можжевельника, низкие, но пушистые ели и полярные березки. В первом же закрытом месте мы сбросили рюкзаки и легли на мягкий, почти сухой мох. Перед нами открывалась неизвестность, и это надо было обсудить и усвоить. На запад текла река. На картах, которые мы видели до бегства и в общих очертаниях хранили в памяти, граница была проведена по водоразделу. Но там была показана одна река — здесь долина была широкой и составлялась течением трех небольших рек. Кроме того, даже по самой оптимистической карте от долины до границы оставалось километров двадцать, мы же свернули раньше и сразу оказались на реке, текущей к западу. По другой карте до границы должно было остаться еще километров пятьдесят. Но ни на одной карте реки такого направления в пределах СССР показано не было, вместе с тем, она не могла быть и на финской стороне.

XVII. Цена спасения

Побег из ГУЛАГа. Часть 3. XVII. Цена спасения

— Мама! — крикнул сын изо всей силы. Я уже бежала к шалашу. Из леса быстро шли двое военных. Где же он?.. Вот. Идет, шатается. Какое страшное лицо. Заплыло отеком, черное, у носа запеклась кровь... — Милый, милый, — мы опять держим его за руки; мальчик гладит его, целует, а муж бессильно опускается на низкий край сруба и смотрит мимо нас. — Что случилось? Дорогой, милый... — Папочка, вот, выпей. Мама сейчас чай приготовит, мы припрятали для тебя одну заварку и один кусочек сахара. — У них есть немного, — с трудом говорит он, показывая на финнов-пограничников, смотревших на нас в смущении. — Мне не дали купить, сказали — всего взяли, а сами почти все съели, — волнуется он. — Пустяки. Главное то, что мы спасены. Все будет хорошо. — Я шел два дня, голодный, ничего не ел; сапоги развалились. Они думали дойти скорее меня. Едва дотащил их, три дня шли... Я понимала, что они не могли представить себе, как идет человек, спасая все то, что у него осталось в жизни. Финны должны были ошибиться в расчете времени — они мерили его другой мерой. У мужа хрипело в груди. Он закашлялся и выплюнул в ссохшийся, почерневший от крови платок красный сгусток: — Расшибся, — сказал он тихо. — Дорога трудная? — Очень. Камни. Мальчик ласкался и чуть не плакал. Отчего папа такой, ничего не говорит, не рассказывает, будто не рад... Финны в это время сварили овсяную кашу.

8. Концентрационный лагерь — коммерческое предприятие

Записки «вредителя». Часть III. Концлагерь. 8. Концентрационный лагерь — коммерческое предприятие

По материалам «Рыбпрома» и из разговоров с заключенными, работавшими в других отделениях и центральном управлении лагеря, его сложная структура и физиономия как производственного коммерческого предприятия становилась мне понятной. В 1931 году Соловецкий лагерь достиг максимума своего развития. В его состав входили четырнадцать отделений. Южной границей служили река Свирь и Ладожское озеро, северной — берег Северного Ледовитого океана. На этом протяжении, примерно полторы тысячи километров по линии Мурманской железной дороги, вытянулись, захватив и всю Карелию, производственные предприятия этого лагеря. Лагерь продолжал шириться и стремился выйти из этих пределов. Так как на восток распространению Соловецкого лагеря препятствуют владения другого огромного предприятия ГПУ — Севлона (северных лагерей особого назначения), а на запад — близость финской границы, то лагерь распускал свои щупальца на острова Ледовитого океана, Колгуев и Вайгач, и южный берег Кольского полуострова (Кандалакшский и Терский берега Белого моря). Число заключенных росло с каждым днем. Работы велись огромные и намечались еще большие. Распоряжаясь на территории так называемой Карельской автономной республики как полновластный хозяин, Соловецкий лагерь организовал в огромном масштабе параллельные всем государственным предприятиям Карелии свои коммерческие предприятия. Параллельно карельскому рыбному тресту — «Рыбпром», «Кареллесу» — свои лесозаготовки и свой сплав леса, свое производство кирпича, свое дорожное строительство, свои сельскохозяйственные и животноводческие фермы, совершенно забивая карельскую промышленность.

323 г. до н.э. - 30 г. до н.э.

C 323 г. до н.э. по 30 г. до н.э.

Эллинистический период. От смерти Александра Великого в 323 г. до н.э. до римского завоевания Птолемейского Египта в 30 г. до н.э.

Chapter XX

The voyage of the Beagle. Chapter XX. Keeling Island - Coral formations

Keeling Island Singular appearance Scanty Flora Transport of Seeds Birds and Insects Ebbing and flowing Springs Fields of dead Coral Stones transported in the roots of Trees Great Crab Stinging Corals Coral eating Fish Coral Formations Lagoon Islands, or Atolls Depth at which reef-building Corals can live Vast Areas interspersed with low Coral Islands Subsidence of their foundations Barrier Reefs Fringing Reefs Conversion of Fringing Reefs into Barrier Reefs, and into Atolls Evidence of changes in Level Breaches in Barrier Reefs Maldiva Atolls, their peculiar structure Dead and submerged Reefs Areas of subsidence and elevation Distribution of Volcanoes Subsidence slow, and vast in amount APRIL 1st.—We arrived in view of the Keeling or Cocos Islands, situated in the Indian Ocean, and about six hundred miles distant from the coast of Sumatra. This is one of the lagoon-islands (or atolls) of coral formation, similar to those in the Low Archipelago which we passed near. When the ship was in the channel at the entrance, Mr. Liesk, an English resident, came off in his boat. The history of the inhabitants of this place, in as few words as possible, is as follows. About nine years ago, Mr. Hare, a worthless character, brought from the East Indian archipelago a number of Malay slaves, which now including children, amount to more than a hundred.