Глава 9

На подступах к Петрограду к осени 1919 г. по-прежнему стояли части 7-й советской армии. После ликвидации первой белогвардейской попытки захватить Петроград 1-я армия растянулась по всей линии фронта от Копорского залива до разграничительной линии с 15-й армией по реке Вердуге общим протяжением в 250 километров. Протяжение фронта Северозападной армии белых, находившейся в боевом соприкосновении с 7-й армией и имевшей на своем левом фланге эстонские войска, равнялось 145 километрам.

Численность 7-й армии к моменту перехода во второе наступление Северо-западной армии достигала 24 850 штыков и 800 сабель, при 148 орудиях, 2 бронепоездах и 8 бронемашинах. По сравнению с силами противника 7-я армия имела количественный перевес и значительное превосходство своей артиллерии{275}. Но это благоприятное [302] для 7-й армии соотношение вооруженных сил уравновешивалось большой протяженностью линии ее фронта, что в среднем выражалось в следующем соотношении: на 1 километр фронта Северо-западная армия располагала 120 штыками, а 7-я армия — 100 штыками. Это обстоятельство и создало возможность для белого командования предпринять ряд перебросок своих воинских частей с целью сосредоточения своих сил для прорыва советского фронта.

Боевые действия на фронте при подобном соотношении сил должны были бы принять упорный, затяжной характер. Только искусно проводимые операции и наличие целого ряда факторов, влияющих и обусловливающих боевую способность воинских частей, могли бы дать некоторые шансы на победу одной из сторон. В момент второго наступления на Петроград, помимо искусного управления некоторыми ударными частями Северозападной армии, как раз и были налицо условия, понижавшие стойкость частей 7-и армии. Находясь непрерывно на фронте, в условиях непосредственной боевой обстановки, не получая кратковременного отдыха или значительных подкреплений, 7-я советская армия не была в то время стойким боевым организмом. В этих условиям вообще необходима неослабевающая воспитательная работа для того, чтобы армейский организм не был бы подточен изнутри. Как и летом 1919 г., при первом белогвардейском наступлении на Петроград, политико-моральное состояние красноармейцев 7-й армии требовало серьезнейшей и длительной политической работы, так и осенью того же года, во время второго наступления белых на Петроград, красноармейский состав 7-й армии нуждался в систематическом партийном и политическом воспитании.

Общая усталость частей 7-й армии и понижение боеспособности отмечались почти во всех сводках и донесениях того времени. Однако общее положение Республики не позволяло уделять исключительного внимании Петроградскому фронту; а, наоборот, требовало исключительного внимания петроградского пролетариата и [303] полевых частей Петроградского фронта к событиям на Восточном и в особенности на Южном фронтах. Сразу же после ликвидации первого наступления белых на Петроград высшим командованием Красной армии были произведены переброски некоторых частей и ряда военно-политических работников на Южный фронт. Все очередные запасные формировании и резервы направлялись для организации противодействия южной контрреволюции. Партийная организация Петрограда не была в состоянии компенсировать убыль работников из 7-й армии своими партийными силами. Политическая работа в 7-й армии ослабла, оставшиеся молодые, неквалифицированные политработники и командиры не в состоянии были справиться со своими задачами и противодействовать понижению боеспособности красноармейских частей. С другой стороны, относительное боевое затишье на фронте и начавшиеся предварительные переговоры о мире с Эстонией были той психологической предпосылкой, которая не в состоянии была своевременно мобилизовать все наличные силы для поднятия политической и партийной работы в армии. Физическая усталость красноармейцев, их выжидательное, не напряженное, вялое состояние с возрастающей быстротой стали затемнять их политическое самосознание, притуплять критическое чутье к мирным переговорам и боевому затишью на фронте и превращать постепенно всю красноармейскую массу в дряхлеющий, разлагающийся организм, готовый распасться при первых же ударах врага.

Вялому состоянию частей в сильнейшей степени способствовало общее критическое продовольственное положение, остро чувствуемый недостаток вооружения, обмундирования, медикаментов и чрезвычайно неудовлетворительное состояние обозов.

Сводки за первую половину сентября 1919 г. отмечали кризис хлебных запасов; в течение нескольких дней суточная дача хлеба на фронте была сокращена до 1/2 фунта, в тылу — до ¼ фунта. Было неблагополучно и с другими продуктами, которые также выдавались по сильно [304] сокращенной норме. Только в середине октября продовольственное положение несколько улучшилось в связи с прибытием хлебных грузов из Челябинского и Оренбургского губпродкомов. В области снабжения остальными продуктами коренного улучшения в начале октября не произошло, рыбы совершенно не было, мясом войсковые части снабжались в среднем на 2–3 дня в неделю. Общее количество довольствовавшихся в Петроградском военном округе воинских частей, превосходившее всякие возможности по регулярному снабжению и достигавшее колоссальных размеров, ставило в чрезвычайно затруднительное положение нейтральные и окружные снабженческие органы.

Так, например, с 1 по 15 сентября 1919 г. на довольствии в Петроградском военном округе числилось 231 739 человек и 5171 лошадь; с 15 сентября по 15 октября — 206 763 человека и 2847 лошадей: с 15 октября по 1 ноября — 164 000 человек и 4800 лошадей и с 1 ноября по 1 декабря — 162 427 человек и 8311 лошадей{276}.

Отсутствие транспортных средств усиливало общий продовольственный кризис. Осенняя распутица, превратившая район боевых действий в сплошное болото, не позволяла наличным транспортным единицам, преимущественно крестьянскому обозу, своевременно и регулярно доставлять продукты питания, фураж, боевое снаряжение, огнеприпасы. Климатические условия и отсутствие хороших дорог затрудняли движение артиллерии, кавалерии и влияли даже на всякие передвижения пехотных частей.

Помимо продовольственного кризиса сводки и донесения частей отмечали также недостаток обмундирования и вооружения. За период с 16 по 31 октября 1919 г., в дни серьезных, напряженнейших боев на подступах к Петрограду, когда центром были предприняты экстренные [305] меры для удовлетворения всех нужд 7-й армии, из 84 частей этой армии, давших показания о состоянии снабжения, 68 частей отмечали недостаток обмундирования, причем из них 23 части отмечали недостаток обмундирования вообще, 9 частей жаловались на недостаток шинелей, 5 — на недостаток белья, 7 — теплой одежды, 18 — обуви и 6 — на недостаток прочих предметов обмундирования. Из 84 частей 7-й армии, давших показания о снабжении, 41 часть ощущала недостаток вооружения, из них 6 частей требовали пулеметов, 6 частей — винтовок, 7 частей — патронов и т.п. и, наконец, в пополнении специального инженерного имущества нуждалось 7 частей{277}. Эти официальные цифровые данные, естественно, необходимо увеличить при характеристике снабжения воинских частей Петроградского фронта в период, предшествовавший переходу в наступление Северо-западной армии белых.

На этом общем фоне недостатков 7-й армии и громоздких ее тылов, рыхлости и дряблости красноармейского состава, не удовлетворявшей своему назначению некоторой части командного состава и политработников образовался гнойник дезертирства, сопутствуемый целым рядом специфических явлений и требующий от органов советской власти и партии колоссальных усилий для его ликвидации. Дезертирство в 1919 г. широкой волной захлестнуло все попытки советского командования максимально усилить действующие на фронтах армии. Бороться с этим злом одни военные власти были не в силах, необходимо было привлечение для этой борьбы всего советского и партийного аппаратов в тылу. Разнообразными формами политическо-просветителыюй работы среди населения партия и Советы старались изжить дезертирство в Красной армии, как массовое явление, периодическим назначением сроков добровольной явки дезертиров [306] на сборные пункты, улучшением материального положения семей красноармейцев, наряду с посылкой специальных отрядов для ловли дезертиров и постановкой показательных процессов над злостными дезертирами.

Петроградский военный округ в этом отношении в 1919 г. занимал последнее место в ряду остальных военных округов Советской республики и из 1 761 104 дезертиров, задержанных и добровольно явившихся по всей Республике за 1919 год, имел 148 133 дезертира{278}. Максимальное напряжение всех сил и средств, продиктованное угрожающей военной обстановкой для экономического и политического центра северо-запада Советской Россин — Петрограда, должно было включить в орбиту своего практического проявления и усиленную борьбу с дезертирством.

Методы борьбы с дезертирством в Петроградском военном округе были аналогичны методам, практиковавшимся и в остальных округах. Широкая агитация почти всегда предшествовала посылке вооруженной силы, которая в иных местах должна была только бескровно реализовать результаты предварительно проведенной политическо-просветительной кампании. Губернские и уездные комиссии по борьбе с дезертирством (комдез), получая директивы и по линии комдеза, и от партийных организаций, делали все возможное для скорейшей ликвидации дезертирства в своих районах. Второе наступление белогвардейцев на Петроград несколько затормозило эту планомерную работу комдезов и заставило Советскую власть шире прибегнуть к вооруженной силе для скорейшей ликвидации дезертирства. Оперативная сводка о борьбе с дезертирством в Петроградском секторе войск внутренней охраны за октябрь 1919 г. говорит о действиях мелких отрядов, численностью от 10 до 80 человек, по ловле дезертиров в Новгородской, Череповецкой и Петроградской [307] губерниях. В Новоладожском и Шлиссель-бургском уездах Петроградской губернии оперировали отряды силою в 50 человек. Наиболее благоприятные результаты дал отряд, действовавший в Петроградском уезде, здесь с 16 по 23 октября добровольно явилось 177 человек, выловлено было отрядом 68 злостных дезертиров и 1787 — незлостных, количество же оставшихся невыловленными не было выяснено{279}.

В Петрограде во второй половине октября 1919 г. был организован политический отдел полевой комиссии по борьбе с дезертирством, при котором специально созданная особая коллегия проводила политическую работу в местах расквартирования, как среди добровольно явившихся, так и задержанных дезертиров. Ежедневно с 10 до 12 часов работники коллегии проводили по казармам и на этапном пункте чтение газет и агитационной литературы. С 14 до 16 часов велась специальная работа также в казармах по выяснению причин дезертирства. С 18 до 24 часов проводились собеседования на разные темы, чтение газет и литературы, организовывались спектакли, концерты, киносеансы и т.д. Читки газет и собеседования проводила специально выделенная группа политработников в 11 чел., лекции же и доклады читались 5 лекторами, являвшимися одновременно и членами коллегии.

Все казармы беспрерывно обходились политработниками и дежурными членами партийных коллективов, они принимали заявления от дезертиров, которые в дальнейшем разбирались на заседании коллегии.

При учетно-пересыльном пункте были организованы: клуб, чайная, библиотека, читальня и школа грамоты.

Таким образом, работу местных комиссий по борьбе с дезертирством дополнял и углублял политический отдел полевой комиссии по борьбе с дезертирством в Петрограде. Прежде чем влиться в части Красной армии и там раствориться в массе сражающихся на фронте красноармейцев, [308] каждый дезертир подвергался основательной политической обработке, которая должна была поднять его политическое самосознание. В сводках за вторую половину октября говорилось уже о весьма удовлетворительном настроении дезертиров, расположенных в районах г. Петрограда.

О размахе дезертирства по Петроградскому военному округу, в том числе по Петроградской и Псковской губерниям и по городу Петрограду, за три месяца 1919 г. — сентябрь, октябрь и ноябрь — дают представление следующие данные {280}:

Месяцы	По Петроградскому военному округу
	Задержано	Добровольно явилось	Всего
Сентябрь	10386	5905	16291
Октябрь	11263	4286	15549
Ноябрь	7960	7417	15377
Итого	29609	17608	47217

Эти суммарные данные распределяются по двум только губерниям Петроградского военного округа следующим образом: {281} [309]

Губернии	Петроградская губерния				Псковская губерния		Всего по Петроград, и Псковск. губерниям, исключая Петроград
Месяцы	Вместе с Петроградом		Отд. по Петрограду		Задержано	Добровольно явилось
	Задержано	Добровольно явилось	Задержано	Добровольно явилось
С 1 сент. по 15 сент.	1847	727	—	—	366		2940
С 15 сент. по 15 окт.	3973	1131	2869	326	2535	891	8530
С 15 окт. по 1 ноября	3053	335	2269	165	—	—	3388
С 1 ноября по 1 дек.	2940	2688	2061	1184	—	—	5628
Итого	11813	4881	7199	1675	3792		20486

Этот цифровой материал нельзя признать достаточно полным, так как находившаяся в полосе военных действий Псковская губерния не дала своевременно отчетов о результатах борьбы с дезертирством. Однако два основных вывода из этих таблиц напрашиваются сами собою. Первый из них заключается в том, что две губернии Петроградского военного округа, являвшиеся ареной гражданской войны, по количеству дезертиров, как выловленных, так и добровольно явившихся, имели почти половину всего количества дезертиров в округе. Боевые действия на фронте, доставившие легкую победу противнику, стимулировали дезертирство, способствовали скорейшей своеобразной реализации колеблющегося, [310] выжидательного настроения политически необработанной красноармейской массы, толкая ее по пути наименьшего психологического сопротивления.

Однако не соответствующим действительности будет утверждение, которое сочтет дезертирство на Петроградском фронте исключительно как следствие осложнившейся военной обстановки. Темп дезертирства в октябре 1919 г. нисколько не превосходил темпа дезертирства за сентябрь того же года, характеризовавшийся со стороны военной как месяц относительного затишья на ближайшем к Петрограду фронте. Общее количество дезертиров за каждый из этих двух месяцев почти равно. Это обстоятельство лишний раз иллюстрирует только процесс внутреннего гниения боевой ткани 7-й армии, предшествовавший второму белогвардейскому походу на Петрограду, и в особенности всех тыловых запасных частей, не дававших надежных пополнений в армию.

Боевая активность противника в октябре 1919 г. только затянула и несколько видоизменила характер ранее действовавших внешних причин дезертирства; за два месяца произошло переключение причин дезертирства, хотя основной его мотив, питаемый происходившим повсюду сложным процессом расслоения деревни — нежелание воевать, — оставался прежним. Петроград занимал видное место по количеству дезертиров, как наиболее населенный пункт округа и центр сосредоточения непомерно разросшихся тыловых учреждений и всякого рода запасных формирований.

Масштаб дезертирства в округе с сентября по ноябрь включительно почти в два раза превосходил численность действовавшей на фронте 7-й армии, а количество дезертиров только в двух — Петроградской и Псковской — губерниях полностью и даже с некоторым избытком поглощало силы Северо-западной армии.

Другой вывод лежит в плоскости широкого и разностороннего политического воздействия органов гражданской и военной власти на дезертиров. Усиленная политическая работа по разъяснению причин и характера [311] войны, по уяснению основных законоположений советского правительства в ноябре дала свои первые плоды, которые совпали по времени с обнаружившимся уже полным провалом попытки генерала Юденича овладеть Петроградом. Кривая добровольно явившихся почти совпала с кривой задержанных дезертиров как по всему округу, так и по Петроградской губернии.

В тесной связи с дезертирством находилось и настроение крестьянства. Дезертирство являлось одной из форм выражения настроения деревни. Помимо влияния зажиточных кулацких слоев, голод и близость фронта иногда толкали на отдельные выступления против советской власти и середняцкие массы с привлечением некоторых несознательных элементов деревенской бедноты. Подлежащие мобилизации и уже мобилизованные, в некоторой своей наиболее отсталой части, являлись носителями этих настроений. Как и летом 1919 г., так и осенью, но только в меньшем масштабе, дезертировавшие из частей Красной армии и уклонявшиеся от мобилизации создавали предпосылки для антисоветских волнений.

В первой половине сентября 1919 г. отмечались восстания в Бежаницкой и Старинкой волостях Торопецко-го уезда Псковской губернии. В Петроградской губернии настроение населения квалифицировалось как «среднее». Мобилизованные были настроены враждебно, не понимали необходимости, причин и характера гражданской войны.

С 15 сентября по 15 октября среди населения Петроградской губернии проводилась агитационно-просветительная работа по деревням. Устраивались митинги, собеседования, лекции на темы: «Текущий момент», «Борьба с дезертирством», «Причины мобилизаций», «Наши задачи», «Международное положение» и т.п. В Петроградском уезде велась работа в 3 волостях: в Белоостровской волости было проведено 7 митингов, на которых в среднем присутствовало по 350 человек, в Вартемякской волости — 3 митинга, по 100 чел., в Левашовской волости — 3 митинга, по 275 чел. [312] В Лужском уезде — в Заклинской волости проводились собеседования в 5 деревнях, в Югостицкой волости — 4 собрания. В Луге было проведено 2 митинга, кроме этого было организовано по уезду 7 концертов-митингов и прочитано несколько лекций.

В Ямбургском уезде было проведено 5 митингов.

В Петергофском уезде — в деревне Шунгорово Витинской волости производились собеседования.

Общее политическое настроение населения Петроградской губернии за этот период отмечалось как удовлетворительное, в Псковской губернии наряду с общим успокоением отмечалось также скрытое недовольство в связи с производившимися реквизициями хлеба, скота и проч.

Удовлетворительное настроение населения в прифронтовой полосе было и в ноябре. Когда части Красной армии стали по всему фронту теснить противника, то они получили всемерную поддержку от населения, своим собственным опытом убедившегося в превосходстве советской системы над белогвардейским военным режимом. Помощь оказывалась предоставлением фуража, квартир, подвод, рабочей силы.

Тыловые губернии округа, не испытавшие на себе всей прелести белой власти, являлись более благоприятной ареной для волнений населения, чем прифронтовая полоса. Так, например, в ноябре, при общем удовлетворительном состоянии Петроградской и Псковской губерний, в Череповецкой губернии, в Званецкой и Усадьев-ской волостях Тихвинского уезда на почве реквизиции скота и взятия на учет хлеба вспыхнуло крестьянское восстание, вовлекшее до 500 человек.

Таким образом, сложная по своим конкретным проявлениям и задачам обстановка на Петроградском фронте в сентябре и октябре 1919 г. способствовала успешному продвижению к Петрограду Северо-западной армии. Последняя встретила перед собою потерявшие боевую устойчивость красноармейские части и рядом искусных маневрирований принудила их к поспешному, местами [313] просто паническому отступлению. Связь между частями 7-й армии часто порывалась, отступление происходило самостийно и в расходящихся направлениях. Противник всемерно использовал принцип внезапности, практиковал удары по стыкам полевых советских частей и форсированным маршем, с большими суточными переходами приближался к Петрограду.

Политсводка частей 7-й армии за 12, 14 и 15 октября отмечала растерянность командного и политического состава 6-й стрелковой дивизии, полную неустойчивость частей дивизии, из состава которой только одна 1-я бригада имела боевое соприкосновение с противником, остальные же части дивизии отступали, оторвавшись от наседавшего противника.

2-я стрелковая дивизия в панике отступала по Ямбургскому шоссе; из всех частей дивизии в порядке отступал только 46-й стрелковый полк. В 10-м стрелковом полку красноармейцы не желали сражаться и требовали отдыха, в 1-й бригаде дивизии отмечалась склонность к переходу на сторону противника, разведчики уклонялись от выполнения поставленных им боевых заданий и частично переходили к белым, в 13-м стрелковом полку были отмечены симптомы разложения 3-го батальона.

10-я стрелковая дивизия была занята экстренной работой по укреплению своих позиций. Из партийцев тыловых дивизионных учреждений и работников политотдела дивизии был сформирован отряд, из которого на фронт было направлено 100 коммунистов. При окружении белыми штаба 84-го стрелкового полка военный комиссар этого полка попал в плен и был зарублен.

В 19-ю стрелковую дивизию прибыло 110 коммунистов, правый дивизионный участок был ненадежен, бойцы требовали отдыха. В 171-м стрелковом полку осталось несколько десятков человек, 168-й стрелковый полк был полностью деморализован, два батальона (1-й и 2-й) 5-го стрелкового полка отказались идти в наступление. Вся 1-я бригада дивизии была деморализована, приказы не исполнялись, полки бригады панически бежали. Разложение [314] стало распространяться и в 3-й бригаде. Из состава дивизии стойко держался только один — 170-й стрелковый полк. Этот полк, ранее бывший 49-м стрелковым полком, был наиболее боеспособным в дивизии. 4 сентября Лужский уездный комитет РКП(б) ходатайствовал перед Петроградским губернским комитетом РКП(б) о поднесении полку Красного Знамени, а 25 сентября губернский комитет партии постановил поднести знамя полку за храбрость.

Политические донесения за 15 октября дополняли картину. По отношению к 6-й стрелковой дивизии как достижение отмечалось, что с 1-й бригадой удалось наладить живую связь, со 2-й же бригадой связь по-прежнему отсутствовала.

У штаба 2-й стрелковой дивизии была потеряна связь с большинством частей дивизии, 52-й полк разбежался. Политотдел дивизии мобилизовал заменимых коммунистов штаба дивизии. Штаб армии совершенно не информировал командование дивизии об общем положении на фронте.

Штаб и политотдел 19-й стрелковой дивизии расположились на жел.-дор. станции Батецкая. Сборный коммунистический отряд, сформированный из воинских частей г. Луги, понес в боях большие потери.

В 10-ю стрелковую дивизию из 1-го запасного полка, формировавшегося в г. Ельня Смоленской губ., прибыло незначительное пополнение, так как из отправленных 1000 человек в пути дезертировал 761 человек. Из отправленных из Дорогобужа 450 чел. в пути дезертировал 291 чел. Из Вязьмы прибыла маршевая рота, и в ней из отправленных 250 чел., в пути дезертировали 89 чел. Все пополнения прибывали без обмундирования, снаряжения и вооружения, и среди этих воинских частей настроение было вообще подавленное{282}.

События на фронте, принимавшие катастрофический характер, вызвали у некоторых ответственных военных [315] работников растерянность, потерю ясной ближайшей перспективы, породили нервозность. Военный комиссар 6-й стрелковой дивизии В. О. Мазин (Лихтенштадт) в письме Г. Е. Зиновьеву, написанном им 15 октября за 2–3 часа до своей смерти в бою, в общем здраво оценивая боевую обстановку, пришел к неправильному решению сложить с себя ответственность и звание комиссара дивизии и пойти комиссаром в один из полков дивизии. Рекомендуя посадить на гатчинские позиции совершенно свежие войска или бросить отборную ударную группу в тыл противнику, а при возможности сделать и то и другое, В. О. Мазин рисовал состояние 6-й дивизии безнадежным. В самых отрицательных тонах он характеризовал руководство дивизией командиром, отмечал, что, по самым последним данным, к 5 часам утра 15 октября части 6-й дивизии оставили деревню Витино, откатились к жел.-дор. станции Кипень, что в 46-м стрелковом полку осталось налицо 50 человек, в 48-м стрелковом полку — еще меньше, а в 51-м стрелковом полку — 100 чел. с небольшим. В. О. Мазин решил принять непосредственное участие в боевых действиях. «Это агония, надо лететь туда и вместе умирать — без сознания, что сделано все возможное», — писал он{283}.

Усталый до изнеможения, не спавший подряд шесть ночей, Мазин, прибыв на передовые позиции, был захвачен противником в бою под колонией Кипень и расстрелян.

По мере приближения противника и расстройства частей 7-й армии на фронт в спешном порядке, по частям бросались свежие части красноармейцев, взятые из состава Петроградского гарнизона.

Штабом Петроградского укрепленного района из сформированных им из состава гарнизона до 35 воинских частей, общей численностью до 18 000 человек при 59 орудиях, было брошено значительное количество бойцов на фронт. При подходе противника к Пулковским высотам были двинуты и последние резервы{284}. [316]

Срочность таких перебросок не могла не внести некоторого расстройства в перебрасываемые красноармейские части. Только наиболее выдержанные, стойкие отряды при этих перебросках сохраняли боевое настроение и горели искренним коллективным желанием отбить противника.

Примером первого может служить 628-й стрелковый полк 10-й стрелковой бригады, расположенной в Петрограде. По распоряжению штаба Петроградского укрепленного района этот полк должен был выступить на фронт двумя эшелонами в ночь на 11 октября. Ввиду расхода людей в караулы и отсутствия в полку лошадей приказ вовремя не был выполнен. Только на другой день, 12 октября, в 9 часов утра был отправлен эшелон с 400 красноармейцами при полном вооружении, с необходимым обозом, с оперативным штабом бригады и комендантской командой. В 14 часов того же числа отбыл второй эшелон с 310 красноармейцами. Отправка происходила в беспорядке. Значительная часть красноармейцев оказалась уволенной на ночь домой, часть их убежала из казарм, многие не возвратились из караула, узнав о предстоящей отправке на фронт. Через несколько дней стало замечаться массовое дезертирство из полка в город, и численность красноармейцев в полку равнялась уже 345, численность командного состава — 27 человек, при 11 коммунистах, которые приступили к организации полковой партийной ячейки{285}.

В качестве иллюстрации сохранения боевой устойчивости и выдержанности, в условиях срочной переброски на фронт могут служить подобранные по специальному признаку части, как, например, отряды курсантов, коммунистов, моряков.

16 октября 1919 г. выступили на фронт курсы командного состава Балтийского флота. Отряд состоял из 485 чел., из которых 99% было старых моряков и на 90% — партийных, при пяти пулеметах и по паре бомб у каждого. Настроение курсантов было бодрое. Когда отряд высадился на жел.-дор. станции Сергиевская пустынь, то в штабе отряда была задержана шпионка, работавшая под видом сестры милосердия. При обыске у нее была найдена [317] написанная ею записка в штаб Юденича, в которой она сообщала сведения об отряде и просила обратить внимание на этот отряд, выставив против него надежные силы.

«Отряд состоит исключительно из коммунистов, все моряки — будущие красные командиры флота. Бодры и хорошо вооружены», — сообщала она штабу белых{286}.

Затем, по распоряжению командующего 7-й армией 6-я стрелковая дивизия была усилена прибывшей в Петроград Башкирской группой в составе Башкирской кавалерийской дивизии и отдельной Башкирской стрелковой бригады. 17 октября командующий Башгруппой вступил в командование Пулковским участком. Группа вела бой с наседавшим противником и понесла большие потери людьми и лошадьми.

По южному побережью Финского залива, в районе фортов Серая лошадь и Краснофлотского, и вплоть до предместий Петрограда действовали отряды матросов Балтийского флота общим количеством в 11 000 человек.

Для укрепления фронта до 21 октября бросались также наспех сколоченные отряды коммунистов. Геройство матросов, курсантов и коммунистов отмечено было даже самими белогвардейцами:

«Некоторые отряды, составленные из коммунистов или матросов и в самом начале нашего наступления окруженные белыми полками, не имея никакой надежды на спасение, все же не сдавались, а все гибли геройской смертью. Крайнюю самоотверженность проявляли и советские курсанты и команды бронепоездов, из которых большой преданностью к советской власти отличилась команда «Ленина» {287}. [318]

Но отдельные отряды не в состоянии были изменить общее положение на фронте, которое, по оперативным и политическим сводкам красноармейских частей за 18 октября, продолжало ухудшаться.

Штаб 6-й стрелковой дивизии переехал в Лигово, где был организован Литовский боевой сектор. С 1-й бригадой связи не было. Дальше сводка говорила о том, что «пропали без вести военный комиссар дивизии Мазин, командир 48-го стрелкового полка Воробьев, военный комиссар 48-го стрелкового полка Симотин, организатор 1-й бригады Громов».

Через некоторое время командир и комиссар 48-го стрелкового полка нашлись.

51-й стрелковый полк был в разбросанном состоянии: два батальона и командир полка находились за Детским Селом; полк потерял в боях 500 чел.

1-я бригада дивизии находилась в районе Стрельны.

В Детское Село по приказу председателя Реввоенсовета прибыла инспекционно-политическая группа в составе 24 чел. во главе с помощником заведующего политотделом 7-й армии М. А. Левиным. Группа эта должна была выяснить поведение командного, политического и красноармейского состава за время отступления и принять все меры для усиления политработы в частях.

При обороне жел.-дор. станции Сергиево понесли большие потери Шлиссельбургский отряд, сводный отряд курсантов, отряд матросов и комендантская команда 1-го Гатчинского боевого сектора. Во 2-й и других дивизиях настроение по-прежнему было плохое{288}.

Только начиная с 21 октября в сводках советских воинских частей стали мелькать указания на частичный подъем духа красных бойцов и уверенность в скорой победе. Несмотря на чрезвычайно большие потери, знаменовавшие собою кризис операций, настроение красноармейских частей в связи с известиями о победах Красной [319] армии на Южном фронте и приостановкой наступления Северо-западной армии стало медленно, но уверенно подниматься. Были, конечно, еще рецидивы упадничества, прежнего расстройства, но они являлись уже исключением. Командный и политический состав, частично замененный, получил ясную перспективу и твердое руководство.

Бои за Пулковские высоты, сохраненные в руках Красной армии, по своему значению явились уже переломным моментом операций и тем самым знаменовали приобретенную советскими частями боевую упругость и сопротивляемость. Противник, зарвавшись далеко вперед, не располагая достаточными силами для ведения борьбы по всему фронту, стал усиленно прибегать к принципу частной победы и, быстро группируя ударные кулаки, то в одном, то в другом месте пытался разбить сопротивление красноармейских частей.

Надежда генерала Н. Н. Юденича на получение своевременной и серьезной поддержки от английской эскадры с моря была только результатом наивной доверчивости. События в Прибалтике, о которых будет сказано ниже, потребовали срочного вмешательства в эти события английской эскадры, эстонских бронепоездов и воинских частей.

Поползновения на захват всех боевых единиц Красного Балтийского флота были не только у англичан, но и у поднявшейся на ноги благодаря помощи английского империализма эстонской буржуазии.

Командующим эстонским флотом И. Питкой был выработан план операций эстонского флота и приданных ему сухопутных частей (ингерманландцы, скауты, партизанские отряды). Этот план, заключавшийся в высадке десанта в Копорском заливе, в тылу Красной армии, с целью занятия форта Краснофлотского и дальнейшего артиллерийского обстрела Кронштадта орудиями этого форта, был утвержден эстонским главнокомандующим генералом И. Я. Лайдонером. Последний настаивал только на том, чтобы этот план проводился одновременно [320] с переходом в наступление Северо-западной армии. Питка был принципиальным противником оказания помощи Северо-западной армии и преследовал своим планом интересы национальной буржуазии. После получения санкции от генерала Лайдонера Питка стал мечтать о захвате Кронштадта до прибытия туда Северо-западной армии. В своих воспоминаниях он говорит:

«Если бы силами Северо-западной белогвардейской армии удалось завладеть Петроградом и в ее руках очутился бы флот, то через несколько недель этот флот появился бы под Андреевским флагом под Ревелем, чтобы вновь превратить последний из столицы Эстонской республики в губернский город России» {289}.

Нельзя отказать в проницательности Питки в отношении будущих действий «воссоздаваемой» контрреволюцией на всех фронтах «единой» России. Национальный вопрос явился лезвием для русской контрреволюции, на котором она собственноручно разрезала свой организм на части и поочередно подставляла их под удары Красной армии.

Сговорившись с командующим отрядом английских судов адмиралом В. Кованом о содействии английских судов и аэропланов, Питка с 10 октября приступил к подготовке операции. С 12 октября уже начались активные действия эстонского и английского флотов; встретив бдительность советских фортов, а на суше — красноармейских частей, наиболее серьезные попытки англо-эс-тонцев были обречены на неудачу.

Однако положение в прибрежном районе создалось чрезвычайно напряженное, усугублявшееся к тому же все развивавшимися успехами Северо-западной армии. Главной защите Кронштадта — форту Краснофлотскому угрожала серьезная опасность. Наспех сформированные и брошенные сюда отряды матросов должны были, за неимением других сил, взять на себя защиту южного побережья Финского залива. [321]

Действовавшие с моря англо-эстонцы, воспользовавшись уничтожением советскими войсками при их паническом отступлении береговых батарей в Систо-Палкино и в Устье, безнаказанно для себя приближались на миноносцах к берегу и, скрываясь за мысом Долгий нос, открывали огонь. Не имея возможности определить место стрельбы неприятельской артиллерии, орудийный обстрел со стороны красных не достигал своей цели.

В силу этого и из-за недостатка сил прибрежная полоса только оборонялась, не имея возможности нанести решительный удар по численно также слабым отрядам Северо-западной армии.

В ночь с 17 на 18 октября белогвардейцы повели первую атаку на передовые позиции форта Серая лошадь. Гарнизон форта, насчитывавший около 250 чел., представлял собою крепко сколоченную, преданную советской власти боевую единицу. Невзирая на близость противника и обстрел форта сильным артиллерийским огнем с суши и с моря, защитники Серой лошади решили до последней минуты отбивать атаки врага и не сдавать доверенный им Советской республикой маленький угрюмый форт. Героизм маленького отряда являлся одним из немногих светлых пятен на общем фоне неблагополучия воинских частей 7-й армии. 21 октября этот форт самим гарнизоном его был переименован в форт Передовой.

Форт Серая лошадь так и оставался передовым прибрежным советским узлом обороны в течение всего второго белогвардейского наступления на Петроград.

Частые налеты английских и финских аэропланов не причиняли большого вреда и разрушения. Вынужденные держать большую высоту, дабы не быть сраженными артиллерией фортов, самолеты противника своими бомбами вырывали из рядов красных бойцов и мирного населения отдельные жертвы и затем скрывались обратно.

С приближением противника к предместьям Петрограда было решено использовать линейный корабль «Севастополь», стоявший в Петрограде, для обстрела из 12-дюймовых орудий занятых Северо-западной армией участков. [322]

20 октября в течение получаса «Севастополь», стоя у Гутуевского острова, обстреливал трехорудийными залпами район Красного Села. 21 октября велся обстрел района Красного Села — Павловска — Большое Пикко. Артиллерийский обстрел велся еще поставленными у устья дамбы Морского канала эскадренными миноносцами «Всадник» и «Гайдамак».

Наступление кризиса операций заставило командование Красного Балтийского флота дать активные боевые задания судам флота. Ввиду острого кризиса с топливом и неудовлетворительного технического состояния подводных лодок было решено ограничиться постановкой минного заграждения в Копорском заливе с целью помешать неприятелю подойти к восточному побережью залива.

В докладе Революционного военного совета Балтийского флота по этому поводу говорилось, что он:

«...решаясь на производство этой операции, вполне отдавал себе отчет в рискованности и трудности ее выполнения, но обстановка, сложившаяся в это время на подступах к Петрограду и острый кризис боев, разрешения которых в благоприятную сторону совершенно нельзя было предсказать, требовали решительных действий, которые бы способствовали интенсивным операциям на Красногорском участке. Это необходимо было для облегчения положения наших войск, действовавших на важнейшем Петроградском участке» {290}.

Как жестоко в то время ошибался весь состав Реввоенсовета Балтийского флота, насколько далеки были члены Совета от действительного положения вещей на подчиненных им судах флота!

Для операции были назначены четыре эскадренных миноносца типа «Новик» — «Гавриил», «Свобода», «Константин» и «Азард», которые в ночь с 20 на 21 октября, в 2 часа, снялись с якоря с Большого Кронштадтского [323] рейда и прошли в море. При походе соблюдались все меры предосторожности, и миноносцы шли с затемненными кильватерными огнями. В глубине Копорского заяива с миноносцев был замечен луч прожектора, светивший в продолжении пяти минут.

«Миноносцы, тяжело качаясь от высокого груза, шли все дальше в непроглядную тьму. Повернули на последний курс. Ветер со свистом задувал в снастях и проносил мелкий, но частый дождь, слепивший глаза. Друг друга мы уже не видели и только чутьем удерживали строй. Счисление пути показало близкое место начала операции. Вокруг мелькали неопределенные огни, говорившие о близости противника. На «Азарде» отдавалась предварительная команда о постановке мин. Ему, как концевому, приходилось ставить первому»

— так описывает этот поход эскадренных миноносцев командовавший в то время «Азардом» Н. Н. Несвицкий{291}.

Однако выполнить задачу эскадренные миноносцы не смогли. Все они одновременно вошли в опасную зону, попав на густое минное поле противника.

В 5 часов 48 минут 21 октября около параллели мыса Долгий нос взорвался первым эскадренный миноносец «Гавриил», а через непродолжительное время раздался взрыв на «Константине» и «Свободе». Миноносец «Азард», давший после первого взрыва задний ход, благодаря дальнейшему умелому маневрированию командира прошел вдоль самой кромки минного заграждения и, не имея никакой возможности оказать помощь тонувшим командам взорвавшихся эскадренных миноносцев, к 8 часам 15 минутам вернулся в Кронштадтскую гавань.

«Гавриил» тонул около 20 минут. «Свобода» — около 15. Взрыв на «Константине» был исключительной силы — миноносец переломился и быстро пошел ко дну.

Когда «Азард» пошел обратным курсом, то в середине Копорского залива им был замечен огневой факел из [324] дымовой трубы неизвестного судна. Затем, по показанию командира «Азарда» Н. Н. Несвицкого, с мостика «Азарда» был замечен «быстро промчавшийся под кормой темный силуэт, блеснувший факелом пламени. Силуэт, несомненно, принадлежал противнику».

Команды взорвавшихся эскадренных миноносцев погибли, тела их потом морской волной выбрасывало на берег Финского залива. На советском берегу они были подобраны и затем похоронены в братской могиле на форту Краснофлотском.

Спаслись с «Гавриила» только 19 человек, со «Свободы» — 6 человек; они на шлюпках к 10 часам утра 21 октября подошли попутной волной к советскому берегу.

Гибель трех миноносцев нанесла большой удар Балтийскому флоту. Для выяснения всех причин гибели их была создана специальная следственная комиссия, которая по ознакомлении с делом пришла к выводу, что гибель миноносцев «представляла вообще неизбежное явление войны» и что «командный состав погибших миноносцев принял все зависящие от него меры к спасению своих кораблей и личного состава, не заботясь совершенно о своем собственном спасении»{292}.

Найденные материалы проливают новый свет на гибель этих трех миноносцев и дают право со всей определенностью констатировать неудовлетворительное ведение разбора дела следственной комиссией.

Получив от спасшихся матросов сведения о том, что тонувшие в бушующем море команды взорвавшихся миноносцев кричали «ура», у комиссии установился взгляд на абсолютную преданность Советской власти команд «Гавриила», «Свободы» и «Константина» и полное убеждение в том, что командный состав честно выполнял оперативный приказ Реввоенсовета Балтийского флота.

Эта ужасная катастрофа, постигшая Балтийский флот в самый напряженный период борьбы за Петроград, [325] вызывала в свое время целый ряд догадок, но за отсутствием конкретных данных с течением времени стала покрываться дымкой давнего печального прошлого.

В печатном периодическом органе Управления военно-морских сил РККА — журнале «Красный флот» (№5 за 1926 год) было помещено стихотворение Н. Иванова — «"Гавриил», «Константин» и «Свобода», в котором, между прочим, говорится:

...Поэтому ли, потому ли...

Не все ль равно, не спрашивай причин,

Они во мраке ночи потонули,

Нырнув во мрак бесившихся пучин.

Однако все обстоятельства гибели миноносцев, зафиксированные в протоколах следственной комиссии, должны быть дополнены новыми сведениями, изобличающими предательскую роль некоторой части командного состава миноносцев.

В середине октября 1919 г. в Выборг прибыло предложение от группы морских офицеров, служивших в Балтийском флоте, сдать белым четыре эскадренных миноносца типа «Новик». В этом предложении точно указывалось, когда, где и как пройдут эти миноносцы из Кронштадта на разведку, и предлагалось английской эскадре не чинить никаких препятствий к выходу их в море, а затем выставить в узком проходе между минными полями английский монитор, который должен был преградить обратный путь в Кронштадт миноносцам. Этот план попал в руки к начальнику русского разведывательного пункта в Выборге Юриссону, который затем по сходной цене перепродал этот план англичанам. Дальнейшая судьба документа белых заговорщиков неизвестна{293}.

Вышедшие в ночь на 21 октября в Копорский залив четыре миноносца действительно, несмотря на мелькавшие кругом огоньки, подтверждавшие близость судов англо-эстонцев, и светящийся луч прожектора, на своем [326] пути не встречали никаких препятствий, пока не взорвались на минном поле, выставленном английской эскадрой.

Виденный с «Азарда» при его обратном возвращении в середине Копорского залива «огневой факел из дымовой трубы неизвестного судна» и промчавшийся затем под кормой «Азарда» «темный силуэт», блеснувший «факелом пламени», принадлежавший, «несомненно», противнику, дают все основания предполагать, что англичане были недалеки от практического осуществления предложения работавших в Балтийском флоте белых заговорщиков.

Только случайная, непредусмотренная, очевидно, и самими англичанами катастрофа трех миноносцев не дала возможности им осуществить план их пленения.

С другой стороны, явно беспечное поведение командного состава эскадренных миноносцев в походе, приведшее к катастрофе, по-видимому, обусловливалось абсолютной уверенностью командного состава в целом или, по крайней мере, части его в легкости выполнения плана измены. Поэтому «случайность» с этой стороны явилась вполне закономерным и объяснимым явлением, так как предполагать полную неосведомленность штаба Балтийского флота и командиров миноносцев в отношении действий враждебной эскадры и района выставленного ею минного поля — нет никаких серьезных и заслуживающих внимания данных.

Отсюда будет вполне правильным такой вывод, который в действиях командного состава погибших эскадренных миноносцев будет находить не столько выполнение оперативного приказа Реввоенсовета Балтийского флота, сколько использование представившейся возможности привести в исполнение план белых заговорщиков.

Понадобилась гибель миноносцев для того, чтобы предупредить реализацию плана измены, которая не могла не найти соответствующей почвы среди командного состава вышедших в Копорский залив миноносцев. Иначе нельзя объяснить такой нелепой катастрофы, именуемой в протоколе следственной комиссии «неизбежным явлением войны», так как командный состав миноносцев всем своим поведением в процессе похода подчеркивал наличие каких-то особых обнадеживающих его и не допускающих [327] никаких опасений моментов. «Неизбежность» катастрофы, таким образом, была предопределена самим поведением командного состава миноносцев, который в своей надежде на беспрепятственное выполнение задачи, только не советско-оперативной, а своей, изменнической, не допускал даже и мысли о столь печальном конце.

Одновременно с этим представляется совершенно необходимым отметить роль команд погибших миноносцев, которые в своей массе являлись преданными делу революции и явились жертвой подготовлявшейся измены. В противном случае не было бы никакой необходимости для заговорщиков прибегать (по плану) к услугам английского монитора, который должен был бы, став на узком проходе между минными полями, создать действительную угрозу и побудить команды миноносцев к капитуляции.

Итак, гибель советских миноносцев есть результат преступного служебного отношения их командного состава, беспечное поведение которого было в свою очередь следствием прямого или косвенного участия его в контрреволюционных организациях.

Тяжелый удар, перенесенный Красным Балтийским флотом и всеми трудящимися Советской республики, вызвал ропот и негодование даже в стане русских эмигрантов в Финляндии, среди которых с этого момента стала усиливаться партия, требовавшая невмешательства в русские дела иностранцев.

Чувство русского патриота заговорило среди эмигрантов, которые лелеяли надежду на скорое восстановление великой России, нуждавшейся в своем собственном сильном морском флоте. Попытки англичан ликвидировать Красный Балтийский флот воспринимались русскими эмигрантами как покушение вообще на русский флот. Налет английских катеров на Кронштадт в ночь на 18 августа, как и потопление одним из них в свое время крейсера «Олег», вызвали аналогичные серьезные опасения русских эмигрантов. Не гибель судов Балтийского флота, а их пленение с дальнейшей передачей их в руки Юденича — вот что соответствовало желаниям русской эмиграции и белогвардейщины. [328]